Мы, говорит, не наглые америкосы,
Посмотри: загнали остатки народа
Хозяина континента в резервации,
Вернее, то, что осталось от народа.
НО мы не такие - ни один народ
Даже малый, даже ненцы, даже мордва...
Ни один не потерял себя...
Да! Что Да, то Да...
И теперь послушай сюда:
Видишь картину... Рарих... Идолы...
Подожди: не крестись. Свят-свят-свят.
Позже скажешь: аминь.
Поостынь.
Слушай пока. Эта картина там,
Далеко. В Америке. Откуда всё зло.
И она пока там. А мы тут.
Так что не бойся их идолов.
Тем более амеры нация темная.
Специально для них поихнему написали:
"Pagan Russia". Точно: погань Российская.
Но они реагируют не на слово.
На образ. Картинку им подавай.
Нация комиксов.
Никакой Погани не заметили.
Переиначили на свой вкус:
Alaska's Totem Pales.
Видишь как: тотемы индейцев Аляски.
А это Рерих. 1901 год. Идолы наши.
Где теперь идолы? Где тот народ,
С Идолами который водился?
То-то в индейских резервациях Америки.
Поганая страна эта Америка.
То ли дело у нас.
И мордва, и ненцы...
Картина "Идолы" (1901-10; известно не менее 8 вариантов и эскизов) явилась итогом многолетней художественной и источниковедческой работы. Рерих изображает здесь пять деревянных изваяний - именно столько было обнаружено киевскими археологами в 1973 году. По-видимому, Рерих следовал в своём замысле «Повести временных лет», где говорится, что князь Володимер поставил кумиры на холме вне двора теремного: Перуна, Хорса, Дажбога, Стрибога, Семаргла и Макоши. В своих исследованиях Б.А. Рыбаков показал, что Семаргл изображался зооморфно, поэтому княжеский пантеон состоял из пяти антропоморфных божеств.
Центральный кумир написан по типу бронзовой антропоморфной фигурки с рогом в руке из Приуралья, найденной в Кинтусовском могильнике X-XIII вв. (собрание ТМЗ). Справа от него идол, во многом повторяющий черты глиняной статуэтки из Кличевана (Югославия), представляющей богиню плодородия земледельческой культуры дубовач-жуто-брдо (гырла-маре) эпохи средней бронзы. Остальные три скульптуры по облику близки половецким изваяниям европейских степей XI-XIII вв. В то же время в них можно усмотреть родство с древнерусскими изображениями деревянных идолов X-XIII вв. из Новгорода. Выставленная в Америке под названием "Pagan Russia" картина была принята за Alaska's Totem Pales. Действительно, тотемные столбы индейцев имеют некоторое сходство со славянскими изображениями языческих богов. И хотя древние идолы русичей отошли в предание, но, как пишет Рерих, «обобщающий голос всё-таки остаётся. И за нациями поднимается Лик Человечества».
Идолы, чтоб вы здохли. Панихид не служить...
© Copyright: Ида Рапайкова, 2015
Свидетельство о публикации №115051004081
Свидетельство о публикации №115051004081
Рецензии
Эт точно. Пиндосов хуже нет на свете,
бойтесь пиндосов, взрослые, дети.
Только воробушка для таракана
нету пока, Ищут папы и мамы)))))
-
а всё-таки сдохли)))
Виктор Ратьковский 11.05.2015 19:21 • Заявить о нарушении
бойтесь пиндосов, взрослые, дети.
Только воробушка для таракана
нету пока, Ищут папы и мамы)))))
-
а всё-таки сдохли)))
Виктор Ратьковский 11.05.2015 19:21 • Заявить о нарушении
фрагмент текста (посвящение Демиржи Киева)
- Не спрашивай. Я обману.
- Ты лгун, Макс.
- Безумная девушка, я поэт.
Разлетелось в серебряные дребезги зеркало, а в нем тот дом, где были они в ночи вдвоём. То-то же, по ночам не молись идолам.
Над синевою весеннего неба накрапывает колокольный дождик.
- Мама, куда идёт лёд?
- Вперёд…, пожалуй, вперёд. И как несносно каркают птицы в ночи.
А лёд всё идёт. И даже зверь ощутил жалость. Вот и сошлись дороги клином. Это беда с бедою - каторжные столкнулись.
Уснешь – проснешься ли здесь опять?
Старик над смертью своей сидит… «я для других сновижу эпох…»
От всех несчастий и вестей – покой. Мир без вести уже пропал. А если спросят – я научу: «уйдем отсюда прочь! в ночь - на запад солнца». Он тоже всю жизнь будет один.
ни сыновей, ни дочерей.
- Эй, идолы, чтоб вы сдохли. Панихид не служить!
А лики над ними поют уже поют смерть.
Вечерами сначала красными, потом бесконечно чёрными:
- Чернокнижница… Крепостница…
Прильнув к окну, жгу глаза слезами. Так срываются покровы с катафалков и колыбелей – воем львов, венчающих колесницы.
- Расскажи, как сегодня ночью, я взглянула в тебя – узрела тот лик. И луч…
- Оттого должно быть я и пришёл.
- Свят! свят! свят!
- Мы к умирающему едем в дом. Он говорил, что в мире нам всё снится. Что надо любить Иегову.
- Утешь меня – мне кто-то забивает в сердце стальные гвозди.
- Только не нужно мне плакаться, как палачу… Я не человек… Над головою – звёзды…
Он уезжает утром рано. Предрассветные туманы в его зрачках. И в памяти лишь в изгибе рот и горестный усталый вздох:
- Ne laissez pas trainer tes lettres!
И вот теперь дрожа от жалости и жара, одно: завыть, как волк.
Пока обетованная земля большим горбом не встанет над горбами. Вперед с сожжёнными губами.
- Дай вам бог – целый сонм любовниц. Изъявляя при сем готовность.
- Простите меня мои реки! Я расскажу про великий обман: как пришелец египетских стран в узкую дудку дует цыган. Я расскажу про великую ложь: как зажимается нож.
Сговориться – тщетно.
Бог мостов не строит... на людские головы лейся забытьё.
Сон.
Страшно ступать по душе живой.
В Аид нужно входить одному.
Что я в жизни видела кроме чёрного хода? И чернейших людских ходов?
- Как же тебе не стыдно… Она тебе так предана, а тебе подавай тело. Ведь важнее душа.
Татарин, понимая, что его упрекают в бедности (из-за отсутствия калыма):
- Твоя правда: бедному и с душой жить приходится.
В самом начале знакомства Макс Марине:
- Могу ли я осмотреть Ваш череп.
- ?
- Неужели никто никогда не полюбопытствовал, узнать, какая у Вас голова. Голова ведь – это главное!
Приди, склонись перед богами, потом плыви скорее прочь. Обману-ут!
Мой путь не лежит мимо дома твоего. Он уже не лежит мимо дома – ничьего. А всё ж еще по людям маюсь – особенно весной. Макс, ко мне не ревнуют жёны.
Остался лишь голос и взгляд. И мне ни один влюблённый не вывел палат. Есть в мире чёрные стада. Другой пастух.
Одинокий пастух.
Быть может, я в тот чёрный день очнусь белей тебя.
перо дрожало в руке продажного писца… Ты этого хотел?
И не спасут не стансы, не возмездья – Это называется возмездье.
Ей – вода с небес – как дар, и слёзы ей - вода, и кровь – вода, в крови, в слезах умылася. Не мать – а мачеха судьба: не ждите ни суда - ни милости.
Другие по ночам с очами и личиком светлым всей плотью по плоти плутают, из уст пересохших дыханье глотают.
А я …
… ночами беседую с ветром, не с южным зефиром немым – с российским сквозным.
- Небось, не растаешь
Змея мудрей стоят. Горлицы кротче. Смолкло в своём хлеву стадо людское. Ночлег – человек.
Сторожевые херувимы,
Поклон тебе, град божий Киев!
Поклон, престольная, Москва!
Я дочь не помняща родства.
На сале змеином, без свеч, хлеб свадебный печь.
А коли темна моя речь: сквозь – пол – человек.
В ожерелье сто бус - а не хошь – не бери.
Прощай, снег, зимы сиротской -дарованная роскошь.
Плачешь – что поздно…бойся незримых! Из глаз неподвижных слезинки не выжмешь.
Пламя и мрак. Две чёрных ямы. В больнице так:
- Мама! – страх и укор – и аминь…
Прошу не клясть – не родилась….
Здесь город, выбывший из живых. Осмотрев всё кругом, я понял, что делать нечего, бежать некуда, прятаться негде.
- Кто-то едет к смертной победе. Кто-то едет…
- Не жалей, Макс. Только в час последнего прозрения – не прозрей.
28 мая 1922. «Марина, у нас очень страшно. Чувство разверстого кладбища…Я уже год болен. Живу только нервным подъемом и работой… Закончил «Путями Каина»…»
Весна навевает сон.
- Есть в мире такие Иовы, что Иову б завидовали.
1925. По вечерам танцуют – Боже! Как танцуют! Но город стёрт.
Оба. Придут седыми. По набережной, где седые деревья. Придут и будут знать одно: вокзал. Раскладываться не стоит.
Вот через горсти всех планет (считал их кто?) пропавших: встаёт одно – конец. Раскаиваться не стоит.
Не обольщусь и языком родным, его призывом млечным – мне безразлично на каком не понимаемой быть встречным.
1930 год был бесплоден. У Макса был сердечный удар. Писать он перестал. Остались ещё только акварели. «Нужно изображать землю, по которой можно ходить, и небо, по которому можно летать…» Вчера вспомнил уговоры Маруси: «давай повесимся»
- Да не будет им…
- Просила же тебя – не сглазь…
- И долгом - Месть… Кто перескажет потомкам нашу повесть?
- Ну, может быть изустно… Случайно…
Август 1932. Похоронили Макса. Сирой полыни крестик.
Ведь шахматные же пешки – и кто-то играет в нас.
1940. Марина в очереди к окошку кассы Литфонда. Её уже никто из бывших не узнаёт. Ей сорок семь. Старуха в почти спущенных чулках. Брезгуют.
Человек человеку – дьявол…»
Август 1941. Безденежье, безработица, безвременье. Марина повесилась.
Кто многое видел – тем много прощается.
2010 г.
© Copyright: 2011
Свидетельство о публикации №111060905115
Ида Рапайкова 11.05.2015 19:59 Заявить о нарушении
- Не спрашивай. Я обману.
- Ты лгун, Макс.
- Безумная девушка, я поэт.
Разлетелось в серебряные дребезги зеркало, а в нем тот дом, где были они в ночи вдвоём. То-то же, по ночам не молись идолам.
Над синевою весеннего неба накрапывает колокольный дождик.
- Мама, куда идёт лёд?
- Вперёд…, пожалуй, вперёд. И как несносно каркают птицы в ночи.
А лёд всё идёт. И даже зверь ощутил жалость. Вот и сошлись дороги клином. Это беда с бедою - каторжные столкнулись.
Уснешь – проснешься ли здесь опять?
Старик над смертью своей сидит… «я для других сновижу эпох…»
От всех несчастий и вестей – покой. Мир без вести уже пропал. А если спросят – я научу: «уйдем отсюда прочь! в ночь - на запад солнца». Он тоже всю жизнь будет один.
ни сыновей, ни дочерей.
- Эй, идолы, чтоб вы сдохли. Панихид не служить!
А лики над ними поют уже поют смерть.
Вечерами сначала красными, потом бесконечно чёрными:
- Чернокнижница… Крепостница…
Прильнув к окну, жгу глаза слезами. Так срываются покровы с катафалков и колыбелей – воем львов, венчающих колесницы.
- Расскажи, как сегодня ночью, я взглянула в тебя – узрела тот лик. И луч…
- Оттого должно быть я и пришёл.
- Свят! свят! свят!
- Мы к умирающему едем в дом. Он говорил, что в мире нам всё снится. Что надо любить Иегову.
- Утешь меня – мне кто-то забивает в сердце стальные гвозди.
- Только не нужно мне плакаться, как палачу… Я не человек… Над головою – звёзды…
Он уезжает утром рано. Предрассветные туманы в его зрачках. И в памяти лишь в изгибе рот и горестный усталый вздох:
- Ne laissez pas trainer tes lettres!
И вот теперь дрожа от жалости и жара, одно: завыть, как волк.
Пока обетованная земля большим горбом не встанет над горбами. Вперед с сожжёнными губами.
- Дай вам бог – целый сонм любовниц. Изъявляя при сем готовность.
- Простите меня мои реки! Я расскажу про великий обман: как пришелец египетских стран в узкую дудку дует цыган. Я расскажу про великую ложь: как зажимается нож.
Сговориться – тщетно.
Бог мостов не строит... на людские головы лейся забытьё.
Сон.
Страшно ступать по душе живой.
В Аид нужно входить одному.
Что я в жизни видела кроме чёрного хода? И чернейших людских ходов?
- Как же тебе не стыдно… Она тебе так предана, а тебе подавай тело. Ведь важнее душа.
Татарин, понимая, что его упрекают в бедности (из-за отсутствия калыма):
- Твоя правда: бедному и с душой жить приходится.
В самом начале знакомства Макс Марине:
- Могу ли я осмотреть Ваш череп.
- ?
- Неужели никто никогда не полюбопытствовал, узнать, какая у Вас голова. Голова ведь – это главное!
Приди, склонись перед богами, потом плыви скорее прочь. Обману-ут!
Мой путь не лежит мимо дома твоего. Он уже не лежит мимо дома – ничьего. А всё ж еще по людям маюсь – особенно весной. Макс, ко мне не ревнуют жёны.
Остался лишь голос и взгляд. И мне ни один влюблённый не вывел палат. Есть в мире чёрные стада. Другой пастух.
Одинокий пастух.
Быть может, я в тот чёрный день очнусь белей тебя.
перо дрожало в руке продажного писца… Ты этого хотел?
И не спасут не стансы, не возмездья – Это называется возмездье.
Ей – вода с небес – как дар, и слёзы ей - вода, и кровь – вода, в крови, в слезах умылася. Не мать – а мачеха судьба: не ждите ни суда - ни милости.
Другие по ночам с очами и личиком светлым всей плотью по плоти плутают, из уст пересохших дыханье глотают.
А я …
… ночами беседую с ветром, не с южным зефиром немым – с российским сквозным.
- Небось, не растаешь
Змея мудрей стоят. Горлицы кротче. Смолкло в своём хлеву стадо людское. Ночлег – человек.
Сторожевые херувимы,
Поклон тебе, град божий Киев!
Поклон, престольная, Москва!
Я дочь не помняща родства.
На сале змеином, без свеч, хлеб свадебный печь.
А коли темна моя речь: сквозь – пол – человек.
В ожерелье сто бус - а не хошь – не бери.
Прощай, снег, зимы сиротской -дарованная роскошь.
Плачешь – что поздно…бойся незримых! Из глаз неподвижных слезинки не выжмешь.
Пламя и мрак. Две чёрных ямы. В больнице так:
- Мама! – страх и укор – и аминь…
Прошу не клясть – не родилась….
Здесь город, выбывший из живых. Осмотрев всё кругом, я понял, что делать нечего, бежать некуда, прятаться негде.
- Кто-то едет к смертной победе. Кто-то едет…
- Не жалей, Макс. Только в час последнего прозрения – не прозрей.
28 мая 1922. «Марина, у нас очень страшно. Чувство разверстого кладбища…Я уже год болен. Живу только нервным подъемом и работой… Закончил «Путями Каина»…»
Весна навевает сон.
- Есть в мире такие Иовы, что Иову б завидовали.
1925. По вечерам танцуют – Боже! Как танцуют! Но город стёрт.
Оба. Придут седыми. По набережной, где седые деревья. Придут и будут знать одно: вокзал. Раскладываться не стоит.
Вот через горсти всех планет (считал их кто?) пропавших: встаёт одно – конец. Раскаиваться не стоит.
Не обольщусь и языком родным, его призывом млечным – мне безразлично на каком не понимаемой быть встречным.
1930 год был бесплоден. У Макса был сердечный удар. Писать он перестал. Остались ещё только акварели. «Нужно изображать землю, по которой можно ходить, и небо, по которому можно летать…» Вчера вспомнил уговоры Маруси: «давай повесимся»
- Да не будет им…
- Просила же тебя – не сглазь…
- И долгом - Месть… Кто перескажет потомкам нашу повесть?
- Ну, может быть изустно… Случайно…
Август 1932. Похоронили Макса. Сирой полыни крестик.
Ведь шахматные же пешки – и кто-то играет в нас.
1940. Марина в очереди к окошку кассы Литфонда. Её уже никто из бывших не узнаёт. Ей сорок семь. Старуха в почти спущенных чулках. Брезгуют.
Человек человеку – дьявол…»
Август 1941. Безденежье, безработица, безвременье. Марина повесилась.
Кто многое видел – тем много прощается.
2010 г.
© Copyright: 2011
Свидетельство о публикации №111060905115
Ида Рапайкова 11.05.2015 19:59 Заявить о нарушении
Интересный фрагмент.
Знаете. А Церковь покаялась в убийствах староверов.
А белые уже в большинстве примирились с красными.
Но не дай Бог примириться с фашистами.
Виктор Ратьковский 11.05.2015 20:04 Заявить о нарушении
Знаете. А Церковь покаялась в убийствах староверов.
А белые уже в большинстве примирились с красными.
Но не дай Бог примириться с фашистами.
Виктор Ратьковский 11.05.2015 20:04 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.