наброски. майские

*

Сосредоточен эпилог,
но жить ещё, и ошибаться,
и не бояться реставраций,
и снова запускать в полёт
бумажные аэропланы
туда, где эхо загуляло,
пусть будут скрипка и гобой,
рассвет издаст приказ победный,
пусть всадник не златой, но медный
в лучах утонет с головой.

*

всякий кошмар заживает к утру,
паузы больше не выглядят пугливо-дикими,
значит, и я тишину приручу, улыбнусь и совру,
из головы сонных тетерь всех выкину,
и нарисую ночи смешной портрет,
чтобы её не боялись глаза, поднимались веки,
шорохом веток перед тем, как сгореть,
ламповой копотью, краденым лунным светом.

*

Снежным пушкам не палить –
дело к маю,
ночь примёрзнет, отболит
и растает.
Тонешь рыцарем в пальто,
как нелепость,
подберёт тебя пустой
бриг–троллейбус,
подплывёт небрит, усат
к остановке,
май бросается в глаза,
обнимается неловко.

*

И будешь горек, глух и занят,
пока поймёшь –
в итоге всех твоих терзаний –
простор и мёд.
Да, мёд, под коркой крови с потом,
перегоревшего дерьма.
Да, буря предаёт свободу,
и объявляет взмах.

*

море, даже тёплое,
быстро сбивает спесь,
в каждом авторе
приветствуя исполнителя,
горизонт в декорациях
грозовых завес
предполагает причастия –
надёжный, смышлёный, бдительный,
рубка пространства
не вызывает протеста, но
мокрая акварельность
утреннего тумана
предполагает предательское окно,
статуи с обкусанными губами.

*

Робеет пусть перед конкретным
глазастое далеко,
расстоянье – подарок зренью,
неизвестный ещё закон,
пока огонь извлекаешь,
всегда извлекаешь дым,
но, то сторона другая
у меди и у воды.
Ладный, пытливый, кто там
тебя сторожит, пока
похищенная европа
спит у быка на рогах,
пока на ветвях у чёрта
расклеивает слова,
упорно считая чёрным
цветущее в головах,
пускай воспоют фрегаты
распростёртые города,
кому-то оберегать их
отсюда и навсегда.