ты сон во сне

P. S. Весну - ненавижу: осенний я человек. Но вас - обожаю. Пусть вам сегодня приснится то, что вчера приснилось мне.
                ...Откуда-то сверху - ожидание счастья.

                Ольга Савельева





Спать с тобой или просто спать.
Жить с тобой или просто жить.
В этом общая благодать,
Награждающая любить,

Не замедлится проявиться.

Моих снов с тобой вереницы
Или птицы снов без тебя,
Награждающие губя:
Спать с тобою мне просто снится!

И придётся мне пробудиться.

Это, в общем, почти равно,
Как реальность и ирреальность,
Гениальность или бездарность,
Заглянувшие вдруг в окно,

За которым другая жизнь..

Спишь со мною иль просто спишь.
Тишь такая иль просто глушь.
Задушевность иль просто сушь,
Как в гербарии лепесток.

Эта тонкость словно глоток,

Что огромную может подлость
Иль объемною сделать плоскость.



















Какой волной ты выброшен на свет?
Какой виной, которой ещё нет?
Но будет обязательно волна,
И будет обязательно цена:

Они всегда придут иносказательно.

Вот почему живу я выжидательно.
Вот почему живу я выживательно.
Ещё на свет не выброшен волной,
Но буду выброшен такой ценой,

Которую ничуть не оплатить.

И мне опять придётся победить
Своё непобедимое нутро.
Я целый свет в себе могу смирить,
И это мне ничуть не тяжело:

Поскольку эта тяжесть просто жуть!

И эту жуть никто не одолеет...
Лишь тот никто, который всё сумеет.






















Не может быть со мной такого счастья,
И потому со мною счастья нет.
Какой волной я выброшен на свет
За разглашение тайн, которых нет,

Такой и обладаю властью
Над частью тайн, которая есть свет.

Не может быть со мною и участия,
И потому со мной участья нет,
А только участь в бездну с головой...
Такой волной я выброшен: прибой

Из этих волн, что подмывает сушу
И плоть, и очень сушит душу.

И только единение с тобой
Могло бы поддержать, но не поддержит.
Так и земля, что нас на свете держит,
Не только отделяет нас от бездны,

Но и полезна покрывать могилы.

И счастья нет, но есть покой и сила
Той части тайн, которая есть свет.




p. s. Нет, нет и нет! Взгляни на дураков,
Геройство променявших на лакейство,-
Ни за какую благодать веков 
Попасть я не желаю в их семейство!
Свой грозный век на золотой сменять?
Моей душе противна эта сделка!
Вихляться вдохновенно и линять - 
Как это нерасчетливо, как мелко!
Так думаю и так я говорю,
И так я буду говорить и думать.
Bедь я как все: витаю и парю 
От счастья, что нельзя мне в душу плюнуть.

                Юнна Мориц











Она всегда придёт изобразительно.
Как росчерком года, что искусительны.
Словно подросток обретает плоть,
Которая не в силах расколоть,

Но обещается раскрепостить.

Которая не в силах расколоть
То, что сшивает нить изображения,
Но вызывает головы кружение
И вызывает головы сужение,

Не требуя пожертвовать собой.

Я иногда зову её любовь,
Но чаще называю похоть...
Но чаще называю пашня.
Мне землю покрывать не страшно,

Как чашею жужжащую пчелу.

Она всегда придёт изобразительно,
Как птица и её увязший коготь.


























Хорошего тела рядом.
Хорошего дела рядом.
Тогда и души не надо.

Её не увидишь взглядом,
А только тогда узнаешь,
Когда её потеряешь.

Я знаю, есть в мире вещи,
О коих лучше не знать.
Есть у тебя благодать:

Или просто видать
Тебя как тело и дело,
В которых немало вещего

Кажется издалека...
Катится как река
Сквозь перекаты тел.

Души - не мой удел.
Души - не твой удел.
Чего бы я захотел,

Чего бы ты захотела,
Узнаем только тогда,
Когда иссякнет вода (и ты потеряешь воду)...

Тогда захочешь вернуть живую свою природу.













                P. S. и, замирая в медленном ветре, птица
ни умереть, ни упасть уже не боится.
                Ася Климанова







Я вышел из тени
И словно бы прояснил,
Что света почти нет...

Помимо твоих коленей,
Они отражают свет.

Я вышел из тени
Простым усилием жил:
Я словно бы тёк по венам и только в их русле жил.

И тень ничуть не менялась.
И только твои колени сгибались и разгибались.

И вкруг меня обвивались,
Когда мы с тобой сливались:
Любовь - это дело рук.

Любовь - это дело тел
И словно бы наш удел.

И как из моря на сушу
Я выхожу из тела и восхожу на душу,
И свет едва нахожу.

























И снова не осталось ничего,
Помимо твоего и моего
Такого ощущения покоя,
Которого нельзя рукою:

Который не дается обладанием
И в лица обладавшим рассмеётся.

И снова ничего не остаётся,
Помимо изумления от смеха,
Когда покой над нами рассмеётся...
Казалось бы, спокойной тёк рекой,

И вдруг над всеми нами раздаётся.
Как будто бы дождём прольётся

Смеющийся покой, покой не возмущённый,
Но помещённый в твой заупокой
И в мой заупокой, и разделённый
На счастье и на части, как прибой.

Ну как ему над нами не смеяться
И смехом не накрыть нас с головой.






















Когда человек достал,
Ты достаешь металл
Из своего сердца...
Где он хотел согреться,

Но раскалился до'бела.
Когда человек достал,
То из тебя до'были
Уже не добро или зло,

Но цельнолитое весло,
Чтоб загребать по лицам.
Чтоб лица переплывать.
Чтоб из без-лиц родиться:

Стать среди лиц отдельных
Даже как мелкий бес
Только лишь поначалу...
То есть из лиц бес-цельных

Целость, которой мало!
Мудрость, которой мало!
И даже твоё исцеление
Займет не одно мгновение.

И ты открываешь рот

И выблюешь свой живот,
А после прославишь род.


p. s. умерли не все - но изменились
   кажется что все кого я знал
      словно бы заранее простились
   с цепью фонарей уроненной в канал
и отправились - кто степью кто чугункой
   кто по воздуху пройдя через магнит
      на чукотку жизни где звенит
   вечноюный снег а древняя трава
расступается и обнажает вид
   на блаженные чужие острова
      за проплешиной родного океана

                Виктор Кривулин










Когда всё выговариваешь до конца,
И есть кристальная ясность,
Человек спадает с лица
И видит свою опасность

Для всех своих окружающих...
Для всех своих обнажающих
Свою кристальную суть.
Когда всё выговорено до конца,

Наступает самая жуть:
Человек спадает с лица
И может упасть очень низко...
Вот он пролетает так близко

От самого края меня:
От самого края огня,
На коем в аду сгораю
Иль наслаждаюсь раем.

Ведь даже рай в огне,

Когда всё выговорено до конца,
И мне всё ясно во мне.



























Перелить или перепивать,
Или переплывать, или перепевать.
Если ты человек Воды,
Ты не будешь это менять,

А сразу собой наполнишь.

Перелить или перековать,
Или перелетать исполнишь.
И сразу собой про-сторнишь
Пустоты или высоты

И получишь длинноты.

Если ты человек беды,
А я человек Воды
То и наполню следы
Того, что уже случилось

И как солнце лучилось где-то намного страньше...

А то, что случится дальше,
Нам интересно вспомнить.


























То, что случилось раньше,
И то, что случится дальше,
В общем-то, одновременны
В зрении моей вселенной,

В её простом лицезрении.

То есть её лицемерие
Тоже давно в прошлом:
Кажутся даже пошлыми
Все её измерения.

Все её изменения

Близко от искажения.
Близко от извращения
Ляжет служение истине.
Лишь головы кружение

В бедной праще Давида

Скроет мою обиду,
Выведет на орбиту
Бедную мою голову.
Я называю голодом,

Я называю смертью

То, что в моем свете кажется восхитительным
И как твердь относительным.












P. S. Писатели вышли в писатели.
   А ты никуда не вышел,
      хотя в земле, в печати ли 
         ты всех нас лучше и выше,
            А ты никуда не вышел.
               Ты просто пророс травою,
                и я, как собака, вою
                над бедной твоей головою.

                Борис Слуцкий




То, что случилось, нельзя не случившимся сделать.
Только на милость потом уповать и на малость.

То, что случилось, потом не случившимся сделать -
Это особая власть.

Коль я беспомощен здесь,
Словно бы мелкий бес:

Благостью малых дел,
Благостью малых слов

Правлю свою беспомощность.
После себя оставлю

Славную беспросветность,
Славную безответность.

То есть то, что случилось,
А не то, что лучилось светом моей лучины.

Но я не буду причиной приумножения тьмы
Просто лишь потому, что одолели погосты,

Что суму и тюрьму мне превзойти не по росту...
Это не оправдание всех моих ожиданий.

























Вот только что душа одной была,
Ложилась во главу угла.
И тотчас же их обернулось две...
И тотчас же одна из них на дне

Другой души, и надобно всплывать.
Я время поворачиваю вспять,

В одну и ту же душу войду дважды.
Ведь только что душа одной была,
Ложилась во главу угла...
Но стала умирать от жажды:

Приснилось ей, что просто проспала
Свой сон во сне, и вот она на дне.

И вот она во мне, но не моя.
И вот она в тебе, но не твоя.
Так камешек на дне ручья
Положен во главу его течения.

Всё это назовётся помрачением
Обычного любовного влечения.





















Всё это назовется помрачением
Обычного любовного влечения.
Когда померкнет солнышко привычное
И перестанет лить свои лучи.

Всё это назовется помрачением,
Как плющ, что извивается... Молчи

О том, что жизнь не более игры
Своею и чужою болью.
Своею и чужой любовью
Я называю только ту волну,

Что медленно подходит к изголовью,
Мне предъявляя новые миры.

Любимой называю ту одну,
Перед которой все мои дары
Ещё бездарны, но полны надежды...
Вот почему любовь перестает,

Что до неё не досягают вежды.

Ведь это в человеческом обычае:
Различие любви с её величием.








p. s. Антон Павлович видел, как и все великие, бессмысленность всего, если вдуматься… А жить - надо! Те, кто думают, что мы все умрем, живут в одном измерении, а те, кто не думают, живут - в другом. И то, и то правильно. Ответов не должно быть. Но есть чувства. Важно, чтобы волновало. Когда волнует, ты сопереживаешь…

                Андрей Кончаловский











Ведь это в человеческом обычае:
Различие любви с её величием.
И это в человеческом обличии:
Различие любви и лицезрения.

Как истина даётся на мгновение,
Так и лицо даётся на мгновение.

А после раздаётся на всю даль.
А после раздаётся на всю ширь.
Как истина над нами насмеётся,
Так и лицо над нами насмеётся...

Я знаю. Что сейчас оно над нами,
Моё вперёдсмотрящее лицо.

Я словно посылал его гонцом
И передал тебе живую душу.
Теперь мы оба заглянули в стужу,
Но никогда мы в ней не растворимся.

И не застынем, словно вязкий жир,
Но обособимся, и не замёрзнет мир.



























Мы обособимся, ведь мы одна страна.
Ты мне нужна, ведь мы одна страна.
И мы с тобой по обе стороны
Реальности, с которой не дружны,

Поскольку странствуем по сторонам,
По странам и по многим временам,
Как правая и левая нога
(и я не нахожу в ноге врага).

И каждая шагает в унисон.
И каждая не попадает в норы
Реальности, которая есть сон
То ли во сне моём, то ли в твоём.

Мы в этом разбираемся вдвоём:

Мы обособимся, определим себя
И сохраним, и поле перейдём.































Что Богу мы видны, да не нужны,
Поскольку мы по обе стороны
От истинной любви, которой нет
На этом свете, ибо всё есть свет.

И он слепит, но он не ослепляет.

Ведь Богу мы видны, да не нужны,
Поскольку каждый в этом свете тает,
Как будто бы сходя на нет...
Как будто уходя от бед...

И вот по обе стороны лишь свет.

И нет тебя, поскольку нет меня.
И нет меня, поскольку нет тебя.
И некому, весь свет губя,
И некому, весь свет любя,

Как родинка, что на губе,

Стать на особицу (пылинкой на свету)
И становиться родиной себе.
Ведь Богу мы видны, да не нужны:
Мы от него по обе стороны.

Как будто дома он, мы на околице.






p. s. - Существует несколько областей, где мои познания позволяют мне быть экспертом: некоторые виды бабочек, Пушкин, искусство игры в шахматы, перевод с английского, русского, французского и обратно, игра слов, романы, бессонница и бессмертие. Но политика к ним не относится.

                Набоков












Я занимаюсь безнадёжным делом.
Я занимаюсь словно первый свет.
Как первый след, ступивший за пределы,

Как первый снег, что покрывает тело
(но не на хладный труп, а на тепло,
Которое меня согрело).

И снег растает, словно свет рассеет,
Но станет оглушительно светло...
Я занимаюсь где-то за пределом,

Рассыплюсь предрассветным мелом,
Теплом я согреваюсь непробудным,
Но пробуждаюсь медленно и чудно.

Я начал заниматься осторожно.
Я начал заниматься очень сложно.
Я начал наполняться очень пусто.

Как будто бы идя след в след,
Ещё не уводящий от погоста...
Но иногда угадывая свет.




























Как будто бы сходя на нет, на да.
Как будто бы вода из водоёма
Опустошает ёмкость окоёма,
И целый мир становится как плоскость.

И белый свет становится как чёрный:
Как будто бы вода из водоёма
Вдруг растеряла прежние цвета
И стала просто жидкостью бесцветной,

Как будто бы сходя на нет, на да.
И свет, что обернулся беспросветным,
Не оставляет для меня следа.
Как будто бы бесцветная вода

Вдруг мёртвой стала, перестав живой.
Я очень подружился с головой
И хорошо умею понимать,
И хорошо умею составлять

Из составных обрубков и частей.

Приснилось так. Но тотчас я проснулся,
Вернулся вспять и начал оживлять.























Я приходил в себя за годом год:
Сначала прошлый я, я настоящий,
Потом грядущий и вперёдсмотрящий.

Я приходил в себя за следом след:
Есть русый свет и есть свет затемненный,
А так же свет совсем потусторонний.

Итак, я приходил, но не прошёл,
Есть часть меня: тебя я не нашёл
Ни в глубине своей, ни в вышине.

Я думал, что всю правду обо мне
Я дуну и вдохну живую душу.
Я думал, что найду на самом дне

Не разные цвета тебе и мне
И разные места в одном и том же...
Я тоже обретаю память кожи

И память зрения, и память света.
Есть русский свет, и я скажу на это,
Что для меня другого света нет.

Я приходил в себя за светом свет,
И для меня другого света нет.






p. s. Посему приведу лишь короткую цитату из книги исследователя православной культуры и первого редактора «Вестника РСХД» Н.М. Зёрнова «Русский религиозный ренессанс ХХ века»:«Фундаментом русского религиозного мышления является убежденность в потенциальной святости материи, в единстве и священности всего творения и призвании человека соучаствовать в конечном его преображении». И еще: неотступно звучит в душе псалом 95: Да радуется поле и все, что на нем, и да ликуют все дерева дубравные.

                Марина Кудимова









Всё получается почти - почти.
Почти-тельно, которое в пути.
Прочти-тельно, которое в груди,
Поскольку моё сердце впереди,

И я его медлительно читаю.

Всё получается почти как почта:.
Медовые слова мои летают,
Медлительные словно острова,
(утратившие вдруг свою основу

И оторвавшиеся от морей).

Всё называется почти - пойди.
И сразу называется - лети.
И сразу называется летальным:
Как паруса погибших кораблей

Всегда находятся почти в пути.

Как будто я владею сразу всем.
Как будто я владею, не владея.
И ничего на свете не имея,
Я этим избежал любых проблем,

Помимо ослепительной любви.

А по морям, над коими летал,
Почтительно идёт девятый вал.





















Помимо ослепительной любви
Я по морям отправлю корабли

Не только слов, но даже пантомимы,
Передвижения мышцы лицевой.

Так по морям я отправляю мысли,
Которые не дружат с головой.

Я мысли привязал к телосложениям,
Слияниям душ в сплетениях наших тел.

А после приводил тела к сужению,
Которого нисколько не хотел.

Когда сужаются мои моря,
Я не найду в них даже корабля,

Помимо кораблей моей пустыни,
Передвижения мышцы лицевой.

Мы странствуем в пространстве наших мыслей,
Которые расстались с головой.

Которые гигантски разрастались
И всё-таки не стали корабли...

Помимо ослепительной любви.





















Медовые слова мои летают.
Прикована к словам земля пудовая.
На пядь приподниму из преисподней.

А большее не дастся никому:
Суму или тюрьму едва на пядь
Опять приподнимаю я сегодня.

Медовые слова мои не тают,
Не истекают брагой по весне...
Но манят удивительной отвагой.

Нет смысла быть, и всё-таки на пядь
Сегодня я заставлю отступить
Распад и тлен и снова полюбить

Бегунью ослепительных колен.
Медовые слова мои летают,
Их как лучи колени отражают.

Прикована к словам земля пудовая.
Не смысла быть. И всё-таки я снова.





















P. S. Создаю свои руки
Вокруг твоего тела
Как цепь ,
чтобы
запирать Время.

                Сохраб Сепехри, перевод с фарси : Хосейн Табатабаий 





Я выбиваю землю из-под ног.
Я выбиваю пыль своих дорог
Из собственных подошв как из ковров.
Я убираю дар из всех даров,

Как будто душу выбил из души.

Осталась жизнь, которой я грешил,
Поскольку я не жил, а выживал:
Насколько человечек сир и мал,
И наг, и расписной дурак,

Однажды безвозвратно осознал.

Как выбивают землю из-под ног?
Сначала её долго добывают,
Потом несут под собственные ноги,
Выдумывая разные дороги

И выдувая пузыри земли.

Потом, взрослея, вдруг осознавал,
Что смысл всебытия в простой дали
Или близи, или совсем в пыли,
Которая на кожу налипает...

И заключит меня в простую форму.

Всё это так, и всё же это славно:
Быть как зерно, что разрывает землю
И выбивает небо из-под ног.















А если небо из-под ног убрать,
Я просто приглашу тебя гулять
По собственному росту из земли:
Так в море вырастают корабли.

Потом они скрываются в дали,
И я произношу своё: люблю.

И я произношу своё: гублю
Всё то, что недостаточно люблю.
Так ил придонный, донельзя осадочный,
Вдруг осознал, что он лишь пересадочный

Со дна на дно: произойдёт одно,
Что с корабля он перейдёт на бал.

А на балу танцуем ты и я,
Ступая по волнам не-бытия,
Ступая по волнам за-бытия
И заступая далее небес.

Ведь если небо из-под ног убрать,
Останется обычный интерес:

Как будто бы просыпав бусы чёток,
Потом их все, кроме одной, собрать,
На её место чёрта поместив...
Или твои прекрасные черты.






















Или твои прекрасные черты
Раздвинули каноны красоты

(как будто бы просыпав бусы чёток,
Потом их все, кроме одной, собрать,

На её место черта поместив).
Или твои прекрасные черты

Как горный тот массив монументальны.
Или летальны, ибо моментальны,

И я срываюсь с самого обрыва.
Ты слишком человечна и красива,

А я нечеловечески спесив.
И я срываюсь, ибо поспешив

Принять тебя за бездну совершенства,
Мне за тебя держаться невозможно.

Очароваться-раз и раз-очароваться -
Очами только так дано влюбляться.






p. s. Проси его поверить снова,
   что обесчещенное слово
      готово кровью смыть позор.
         Заставь его ввязаться в спор,

          чтоб - слушал. Пусть сперва со злобой,
           но слушал, слышал и внимал,
          чтоб вдумывался, понимал
        своей башкою крутолобой.

                Борис Слуцкий









И я счастлив, как Улисс, совершив хорошее странствие
И принесший с собою пространство.

И принесший с собою время,
И ещё согрешивший:

Это мне пробивают темя
И выплёскивают наружу

Заключённую в тело душу...
Прямо в эту земную стужу.

Ибо я человек Воды,
А с водой такая беда

Ибо в космосе обледенеет.
Так душа моя каменеет

И проворно падает в форму,
В коей только камню просторно.

Сколько раз мне придёт родиться,
Ибо я заключаюсь в лица,

Но принёс с собою пространство?
И я счастлив, как Улисс, совершив хорошее странствие.























Целовать или делать целым.
Целовать или заключать.
Не владея словом и делом,
Я доволен словом и делом

Над любым, данным мне, пределом.

Над любым, данным мне, влечением
Я готов своё заключение
Ещё более собирать,
Ещё более заключать.

Пожелай мне земли и воли,

А потом меня поцелуй.
По слезами омытым века'м
Побежит ли твой поцелуй?
Если если слёзы впадают в реку

Для живой и мёртвой воды...

Или он останется здесь?
Или он соберётся весь,
Исцеляя и собирая,
Ничего обо мне не зная.

Обещанием такого рая

Я всё более увлечён
И всё более заключён.























Я всё более увлечен
И всё более заключен
Не в реальный твой поцелуй,
А в воздушный твой поцелуй.

Оттого я столь равнодушен,

Ибо стал я равен душой
Не реальной своей душе,
А воздушной или большой.
Я теперь окружаю сушу

Как морские потоки струй.

Я всё более увлечен
И всё более заключен
В наибольшее увлечение,
В наибольшее заключение:

В золотое моё сечение,

В золотое тело твоё
И другие мои пределы.

















P. S. ПОЛУЧЕНИЕ РИМА

Волчица кормила младенцев, ее молоко
вхлёбывалось туда, где растет.
После лактации ей становилось по-волчьи легко,
был язык, он вылизывал дочиста - и никаких нечистот,
пеленок, корыт, истерик... Нищета - это плод ума.
На родину воплощений - путь один - через волчий голод.
Когда они ее высосали и стали бегать вокруг холма,
один другого убил,- Рим получился, город.
                Юнна Мориц




Делай свою работу.
А работа без счёта,
Ибо не сосчитать.

Ты умеешь летать.
Я умею летать.
Но считать мы не смеем.

Ибо дальние дали,
Ибо каждую пядь,
Ибо твари по паре

Точно не сосчитать.
Явно не сосчитать.
Прочее и подавно.

Любишь свою работу.
Или ты правду рубишь,
Что работа без счёта.

Это мне всё равно.
Я летаю давно
И полёты считаю

Пядью моей земли.
Морем в её дали.
Сушей в её пыли.














Цыганка звука мне гадает.
Сознание не пропадает,
Но кружится от высоты.
И я протягиваю руки,

Словно кленовые листы,
Где капиллярные потоки.

Цыганка звука мне гадает
И произносит имя Бога.
Чтоб прилепился тот листок,
Чтобы увяз тот ноготок.

И только Бог не дал пропасть
В такую сласть такой науки.

Цыганка звука мне гадает.
Такая страсть такого звука
Меня не оставляет здесь,
И весь я словно пропадаю.

Но оставляю часть меня,
Которая почти летает.

Цыганка звука так страдает,
Что забирает эту часть.
Чтоб осознал сию пропажу,
Моя душа должна упасть...

И даже оценить покражу
И научиться не винить.





















Художник должен грань дарить алмазу,
Чтоб получить ограненный сосуд.
Художник должен грань дарить себе,
Иначе не доступен глазу

От родинки, что на губе,
И до огромной нашей родины.

Она соседствует с моей вселенной:
Вселенная - вселить в мою геенну,
Которую и мне преподнесут
Как неизменное, и я не изменю.

Но ограничу, то есть сохраню
От растворения в моей натуре.

Поскольку человечия культура
Считаться перестала с человеком,
На зрение я опускаю веки
И время ограничу я веками.

Быть иль не быть, огранить иль убить:
Такое происходит с нами.













p. s. Слуцкии; никогда не писал ни о своеи; любви к женщине, ни о природе - его муза была связисткои; на фронте, пахала на корове, таскала камни на строи;ке”.
                Илья Эренбург











Детская эта игрушка,
Вычерпать море ракушкой:

Раковиной для слуха
Или ценой духа,

Роком или виной,
Или моей глубиной.

Вычеркнуть глубь морей:
Я побегу как зыбь

Не к небесам кораблей,
А к парусам кораблей...

То есть, не добегу.
Не пожелать и врагу

Этого недобегания!
Питерского недоедания в сорок первом году

И в девяносто первом.
Я побегу по нервам

Не по далёким странам
Вычерпать всю нирвану

Детскою этой игрушкой,
Найденной мной ракушкой.


















Детскую эту игрушку,
Маленькую ракушку
Я поднесу к уху,
Чтобы коснулось слуха

Прошлое море духа,
Ставшее ныне пошлым.

Детскою манной кашей,
Светскою той беседой
Я накормлю людоеда,
Чтобы он встал к рулю

И переплыл в ракушке,
Теской той погремушке целое море искусства.

Я родился в рубахе.
Детские эти чувства,
Детские эти страхи
Как на ложе Прокруста

В раковине лежат.
Я беру их назад и величаю духом.

Я подношу к уху
Детского людоеда
Мир, что зовется светским.
Я называю детским,

Пачкающим пелёнки:
Мир под одну гребёнку я называю пошлым.

Я проживаю в будущем.
Я за ним наблюдаю словно за миром прошлым.

















Я называю прошлым
То, что кажется пошлым.
Я проживаю в будущем
И за ним наблюдаю,

Прошлое пережевывая
И на ладонь выплевывая.

А на ладони пыль,
А на ладони быль
Прошлых моих дорог.
Вот я плюю как Бог,

Чтобы слепилась пыль,
Чтобы слепилась быль.

Вот я плюю слезой:
Майскою той грозой,
Чтобы промыть глаза...
Майская стрекоза вылупилась на Бога!

Вылупилась птенцом,
Пошлое то яйцо пробивая дорогой.

Я расплююсь с миром,
Ибо в него влюблюсь
Или с ним расстаюсь.
Или в него вернусь,

Скорлупу пробивая,
Пошло так поступая.












P. S. Бенедикт Сарнов (о Слуцком):
" Борис, в соответствии с традициями своего учителя Маяковского – и в самом облике своем, и в манере одеваться, и даже в манере чтения, всячески подчеркивал свою непринадлежность к поэтическому и – даже шире – к писательскому цеху. У него на сей случай была даже припасена такая словесная формула:
– Я, – любил он повторять, – в отличие от всех вас, никогда не жалуюсь на отсутствие денег. А денег мне всегда хватает, потому что зарабатываю я как писатель, а живу как читатель."






Вот я тебя полюбил
И о себе забыл.
Этого ты хотела:
Взявши душу у тела,

Дать душе посмотреть
Сверху на эту клеть,
В коей живём как птицы.
Ибо потребна плеть,

Чтобы птице запеть.
И не в полёт влюбиться.
А в тебя заглядеться.
И разделить сердце

На сердечную мышцу,
В коей живут мыши
(множество кровосмешений,
Множество заглядений)

И обычное мужество.
То есть моё личное,
Коим хлещу ленность
Рушу распад и тленность.

Воссоздавая душу.
Краткость осознавая.

















Когда бы я - твоя марионетка,
Тогда бы морем я руководил
И даже рукоблудствовал горами,
Иудствовал в чащобе гефсиманской.

Всё чаще происходят с нами
Такие перемены сил,
Что моя слабость сдвинет первый камень:
Как будто бы в шаманском ритуале

Из бубна возгорится пламень.
Я всё могу переменить в реале,
Версифицируя в шампанском пузырьки,
Где сам напиток - время и пространство,

А пузырьки - моё непостоянство.
Как будто я - твоя марионетка,
Всего лишь клетка в общем организме,
Что соучаствует в процессе жизни.

На деле это несколько не так.

В самом существовании отчизны
Любой пустяк моих мыследвижений
Способен пробудить её уснувший гений.



















Золотое тело твоё
От золы, по краям белой,
Словно пух дари'т тополям.

Золотое тело твоё,
Словно пух тополей, парит
И дари'т золотое слово.

Золотое тело твоё
Словно бы одаряет славой
И себя тебе до-веряет

(оставляя тебя до веры).
Я дарю тебе ветку вербы,
Ибо я тебя прославляю,

Поднимая на самый верх.
А потом начинаю смех.
А потом начинаю грех.

Я греху себя до-веряю.
Мы живём на самом верху,
И до верха я наполняю

Золотое тело твоё (Божий дар на моём веку,
Золотое слово твоё)
Той золой, по краям белой.

Ведь зола - она не со зла.
Ведь золою мы станем сами,
Потому что меж нами пламя.




p. s. Если боишься терять, то ты ещё просто не нашел себя. Как найдешь - успокоишься, потому что устройство жизни таково, что нам не принадлежит ничего, что можно потерять. Вор залезает в карман, старость крадет красоту, болезни - людей, даже звезды скрываются за тучами, а мы так бессильны со всеми своими тюрьмами, законами, кремами, микстурами и телескопами. Бывает, что богатства возвращаются, люди вновь открывают глаза, а небо светлеет, но право собственности иллюзорно. Жизнь проста и прекрасна - она не дает никаких обязательств и не имеет долгов.
Но ты здесь не с пустыми руками, в них живой груз - любовь. Она, как привязанные в детстве варежки, никогда не теряется, не проходит, не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
                Борис Гребенщиков












Утро медленное, как чудо,
Ибо я просыпать не буду
Через сито горсти минут,
Чтобы чудо выбрать из чуд

(не затем, чтоб им обладать,
А всего лишь его собрать).

Утро медленное, как чудо,
Ибо я просыпать не буду.
Ибо я просыпал давно,
Словно старое то вино

(ибо мне вину не проспать,
мне довольно её знать).

Я сквозь сито не просыпаю.
Я вину за руку хватаю
И не-медленно волоку,
Что придёт на моём веку

И становится на бегу.

Утро медленное, как чудо,
Я его просыпать не буду.























Он не писал учебников,
Но он любил лечебники,
И находил судебники,
Которыми решал:

Любую не-задачу
Задачей воскрешал.

Он не писал учебников,
Которыми твердить,
Ничуть не изменив.
Определяя путь,

Как тот морской пролив,
Который проходить и выбираться в море.

На счастье или горе
Я изменял себя
Иль изменял тебе в обычном разговоре...
На счастье или горе.

Волшебный этот ил лежит на самом дне
Текущего здесь дня.

А мы течём не здесь:

Я не пишу учебников, и ты со меной не вся,
И я с тобой не весь.






















Итак, день ото дня.
Итак, дно ото дна.
Не отделить меня,
Ведь ты со мной одна

Лежишь на самом дне,
Как свет лежит в окне.

Над нами всё бежит
Течением реки.
Движением руки я замутняю вид
Или придонный ил нечаянно тревожу:

Морозом, что по коже,
Пупырышками дрожи ты побежишь по мне.

Ведь свет, что из окна,
В другом живёт окне:
И я, когда в тебе,
И ты, когда во мне.

Итак, день ото дня
Не отделить меня.



















P. S. 15 Июль 2013 г. Санкт-Петербург, коммент Павла Лосева:
Ааа... Она мой комментарий убрала. Да что ж с ним такое? Маша Гессен мои комментарии сразу убирает, на "Кольте" сразу нет их, а теперь еще и Толстая. А я ж от чистого сердца. Любя...
коммент Виктора Топорова:
А Вы, Паша, не заговаривайте с незнакомыми людьми. Или начинайте хотя бы так: "Я, Павел Лосев, главный художник издательства "Евразия", иллюстратор десятков книг, включая (...), имею дерзость поделиться личным, сугубо личным мнением по столь блестяще сформулированному вами вопросу." А вот после этого можно и матом.






Люби Бога и делай, что хочешь.
Губи Бога и делай, что хочешь.
Убей Бога и делай, что хочешь.
А потом вдруг запел соловей.

Распахнулись гробы почек.
Или я поменяю почерк,
Стану знатным я каллиграфом.
Соловей, что поёт грифом

И стервятника изображает,

Скажет: бабы ещё нарожают.
Ибо жизнь они продолжают,
Когда я уйду дальше жизни.
На просторах моей отчизны

Люби Бога и делай, что хочешь.

Распахнутся гробы почек.
Распахнутся твои губы.
Мне дано из смерти проснуться,
Даже если не просыпаюсь

Как песок сквозь твои пальцы,
Потому что в тебя влюбляюсь.

















Со мною происходит простота.
Во мне не остаётся ни черты,
Влекущей за пределы простоты
И в сложное, конечно, завидущей.

Ведь сложное казалось бесконечным,
Я ж обернулся точкой поворота.

Со мною происходит простота,
Распахивается как зевота...
Поскольку сложное вдруг обернулось скучным
И одинаковым, и тесно скученным

Во что-то жадное весьма и потное.
Моля же красота бесплотна.

Я обернулся точкой поворота.
Ты обернулась вкруг весенней почки
Затем, чтоб заглянуть в мои глаза...
Увидев, что по ним бежит слеза,

С тебя смывая всяческую ложность
И в наготу волшебно одевая.



























И в наготу волшебно одевая,
В невиданную ныне простоту
Каких-то запредельных отношений.

Пространство очень близких сновидений
Порой бывает дьявольски животно...
Мо-я же красота бесплотна.

Ма-як, на коем в гору забираться
И в наготу волшебную влюбляться,
Латынь среди Америки искать.

И в наготу волшебную влюбляться:
Не в ногу поперек неё шагать,
А в горы подниматься выше гор.

Моя же красота как разговор:
Ма-як, что освещает мир как двор,
В котором говор превышает горы.

Вот так - не так, а более открыто.
Вот так - не так, а восхищаясь видом
Произнесённого... Каков улов!

И в наготу волшебно одевая,
Поскольку и в словах не нужно слов:
Я бережно снимаю с них покров.






















Я пою её времена.
Я пою её племена.
Я пою её письмена.
Ведь опять Россия одна

Поднялась от самого дна.

Миновавший её просторы,
Я замру на самом краю,
Словно бы на вершине гор:
Вот сейчас сорвусь и умру...

Вот сейчас заврусь и умру.

А потом со дна поднимусь,
Воскрешённый её примером.
Я не буду спасен первым
И последним спасён не буду...

Ведь нельзя сосчитать чудо.

Это всё не считая чудом,
Не забуду его узнать.









p. s. Научиться отличать хорошие стихи от плохих потребует определённого времени, особенно учитывая испорченный дошкольными утренниками и полуграмотными нянями вкус детей и озабоченность учителей натаскиванием на ЕГЭшную «угадайку». Что делать, пока навык различения не придёт? Полагаться на классику. Как сказал именитый японский педагог Масару Ибука: «Стихи для запоминания должны воспитывать в ребёнке благородные чувства, они должны быть изысканными, красивыми и заслуживающими того, чтобы их помнить, и в то же время должны нравиться самому ребёнку».

                Марина Кудимова











Когда Аргус сбрасывает глаза
И становится как слеза,
Которая просто незряча,
Это значит, что боги плачут

И не могут на мир смотреть.

Когда Аргус сбрасывает глаза
И не может смотреть на смерть,
И не может смотреть на жизнь,
Это значит, что люди прячут

Под слезой свои не-свершения.

А я голый король листопада,
Совершивший свои пре-ступления:
Мне достаточно и не-взгляда,
Мне достаточно и не-взгоды.

Ведь я голый король листопада

И не жду у моря погоды:
Я по капельке просыпаюсь,
Преступаю и переступаю,
Восхищаю и восхищаюсь.

Когда Аргус сбрасывает глаза,

Я в окне распахну окно,
В белом дне его проясняюсь.




















Поскольку я у жизни на краю,
То я признаюсь, что я смерть люблю:
Поскольку я из жизни посмотрю.

Потом, переступив по тверди,
Я точно так же посмотрю из смерти.

Но зреет хлеб, ты ходишь за скотом.
Потом ты припадаешь животом
И извлечёшь меня из живота.

Поскольку я у жизни на краю,
Есть у любви прекрасная черта:

Я принимаю собственные роды!
Рождаются гиганты и уроды
Природы перемены или пола.

Их ставлю во главу угла
Не так, как на краю стола.

И вновь я на краю со-мнений,
И я опять люблю и не люблю.
По обе стороны лежит опасный гений.

















P. S. Молчание раздалось напоследок.
   Душа вернулась - ты еще читал.
А я пошла по золотому следу
   Туда, где упирается квартал

      В мою гордыню. Там играла лира.
         Я шла одна. И, судя по всему,
            Мой путь лежал в такую область мира,
               Куда, как в рай, идут по одному.

                Юнна Мориц





Просыпаясь на самом дне,
В белом дне его просыпаюсь.
Поселяюсь как свет в окне,
Загорающийся с утра.

Просыпаюсь на самом дне.
Просыпаюсь как вечера
Из песочных своих часов:
Всё на чашу больших весов.

На одной стороне дорога.
На другой стороне обочина,
А иначе - моя окраина:
Словно Авель, убивший Каина,

Закрывает ему очи
И целует его в уста.
Вот такая ты, красота,
Что лежит за любым пределом.

Просыпаюсь во сне белом,
Оставаясь на самом дне
Осторожных моих иллюзий,
Всевозможных моих лазурей,

Из которых глядит любовь.

Хоть порою я безобразен,
Но прекрасен её вид.













Проживая на дне дня
(проживая в ночи' дня),
Говорю о душе души,
Говорю об огне свечи,

Не касаясь её воска.

Проживая на дне дна
(проживая в ночи' дня),
Как прыгун, оттолкнувший доску
И взмывающий в воду пасть.

Возомнится такая власть,

Возомнится такая сласть
По-над самой над глоткой ада.
Наша жизнь с тобою продлится,
Лишь отыщем друг друга взгляды:

Словно взглядом себя спасём

И удержим... Больше не надо
(и не надо, конечно, меньше):
Удержать кристалл снегопада,
Чтоб над бездной не перестал.



p. s. Говорить по имени, по отчеству
   вам со мной, по-видимому, не хочется.
      Хорошо. Зовите «гражданин».
         Это разве мало? Это много.
            Гражданин!
               В понимании Рылеева,
                а не управдома.
                Я ль буду в роковое время
                позорить гражданина сан и чин?
                Хорошо. Зовите «гражданин».

                Борис Слуцкий









Рассвет уж наступил (по мере сил).
Но белый свет не мил (когда он мал).
Когда же он велик (как солнца лик),
На солнце пятна (словно бы от сажи

Печной трубы) я даже не замечу.

Рассвет уж наступил (сначала в междуречье:
Между твоею речью и моей).
Рассвет коснулся твоего предплечья
Ладонью рек, лесов или полей,

Или морей, в которых якоря.

Ты начинаешься, как та земля,
Что предрассветна, а на солнце пятна,
Которые я даже не замечу:
Поскольку, спотыкаясь о них речью,

Я научаюсь взвешенно летать.

Рассвет уж наступил. Он будет грешным.
И всё же обещает благодать.























Выяснилось: тоже изменял
И себе, и родине, и даже
Сочетанию наших тел и скал
(словно бы ведомых на продажу,

Как совокупление морей
С берегами или горизонтом).
Выяснилось: много изменял
От зевоты до пчелиной соты.

Выяснилось: тоже наполнял
Истиною, чистой, как слеза:
Что себе не изменить нельзя
И себя не изменить нельзя.

Даже родинку, что на губе,
Много изменяю поцелуем,
(проскользнув по самому по краю,
Чего знаю и чего не знаю,

И не буду знать наверняка).
Внешнему возможно изменить.
Грешному не сложно изменить.
И святому ложно изменить.

Продолжая пить из родника:

Быть слезою на реснице Бога,
Кою не смахнёт ничья рука.




p. s. Как чудесно ты пахнешь, мой милый,
драгоценный, единственный мой,-
пахнешь юностью, яблоней, силой
океана, рожденного тьмой.

В данный миг я держу в своих лапах
кисти мокрые, полные глаз,
и портретом становится запах,
на холсте вспоминающий нас.

                Юнна Мориц