птичье

ей написано на руке - улетать в знакомые, а скорее - не очень, края,
без билетов и налегке, рваться птицей туда, где спокойнее/тише/теплее,
сообщая об этом просто, ни слова не утая, мол, природа птичья манит в те,
не по-бунински, светлые, арки или аллеи.

и тут без толку говорить, да попробуй сам, как со стенкой,
ты разумно беседуешь с нею, сетуя - то на рок, то на небеса,
и все ждешь, что наступит финал, кульминация,
хэппи энд бесконечной случившейся эпопеи.

ей, должно быть, кто-то капнул свободы в грудь,
по ошибке, конечно, там, на входе, где качествами награждали,
и пустили так, мол, с браком останется, ну и пусть,
а теперь ей скитаться в поисках несуществующей и блаженной - дали.

и, казалось бы, дело плохо - птицу не удержать,
но чуть глубже капнуть - и становится ясно, на самом деле,
в этом поиске истины, ей судьба возвращаться - опять и опять,
и к твоим ногам приносить эти крылья, что самой уже осточертели.

быть тебе не оковой и клеткой, а хранителем счастья ее,
да таким, которому, как у бродского - нет ни конца ни края.
и всегда, возвращаясь, она тихо обнимет тебя,
как молитву признания в верности - повторяя.