Отец Лолиты

 Он всегда был «другим». Русских эмигрантов его книги удивляли своей отдаленностью от литературных традиций, и его обвиняли в нарочитой «нерусскости». В ханжески-пуританской Америке он сумел опубликовать полупорнографический роман «Лолита» - первый в своем роде, который шокировал и покорил всех.  Из безвестного преподавателя провинциального колледжа он почти мгновенно превратился в живого классика и чуть не получил Нобелевскую премию, которая тогда досталась Солженицыну.
 Теперь же на его исторической родине, которую он покинул совсем молодым, никак не решат, к какой литературе отнести его творчество к русской или к американской литературе.
Сам же он любил подчеркивать, что родился «в один день с Шекспиром и через сто лет после Пушкина», упоминая имена-символы двух великих литератур, которым сам равно принадлежал. Может быть, поэтому конец жизни провел в сугубо нейтральной Швейцарии, где никто не говорил ни по-английски, не по-русски.

Владимир Набоков родился 22 апреля 1899 года в Санкт-Петербурге в состоятельной дворянской семье, его отец был юристом и известным политиком.
В обиходе семьи Набоковых использовалось три языка: русский, английский и французский, — таким образом, будущий писатель владел ими с раннего детства. По собственным словам, он научился читать по-английски прежде, чем по-русски. Образование начал в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам, и серьезно увлекся литературой и… энтомологией. Эти увлечения Набоков пронес через всю жизнь.
«Характер и духовный склад Владимира Набокова начали формироваться в совершеннейшем, счастливейшем детстве. Трудный, своенравный, до прекрасной крайности избалованный ребенок рос в аристократической петербургской семье, в атмосфере роскоши и духовного уюта, жадно черпая всей пятерней чувств яркие впечатления юных лет. Позже он щедро раздавал их собственным персонажам, «чтобы как-нибудь отделаться от бремени этого богатства».
В это же время формируется круг увлечений и интересов, оставшихся неизменными на всю жизнь: шахматы, бабочки, книги. Набоков был очень неплохим шахматистом, но больше его привлекали шахматные задачи. В их составлении он ощущал нечто родственное литературному творчеству и в 1971 году опубликовал книгу «Poems and Problems», где под одной обложкой были собраны сочиненные им стихи и шахматные задачи.
Кроме того, в некоторых романах Набокова шахматный мотив становится сквозным: помимо очевидной зависимости сюжета «Защиты Лужина» от шахматной тематики, в «Истинной жизни Себастьяна Найта» многое читается совершенно по-другому, если правильно понять фамилии: главный герой Найт — конь на шахматной доске романа, Бишоп — слон.
Бабочки, пожалуй, занимали в его сердце место наравне с литературным творчеством. «Мои наслаждения, - как сказал он позже, - самые острые из ведомых человеку: писательство и ловля бабочек». Надо сказать, что это не было хобби. Набоков был серьезным исследователем-энтомологом, автором ряда научных статей, открывшим и описавшим несколько новых видов бабочек.
Литература рано вошла в его душу и прочно обосновалась в ней. Воспитываясь в склонной к англоманству семье, Набоков начал говорить на русском и на английском одновременно. Чуть позже, благодаря гувернантке добавился еще и французский.
«Моя голова говорит по-английски, сердце - по-русски, а ухо предпочитает французский», - сказал Набоков в интервью журналу «Life» в 1964 году.
Знание языков позволило ему в оригинале знакомиться с мировой литературой. В другом интервью он сообщил:
«От десяти до пятнадцати лет, в Петербурге, я должно быть, перечитал больше беллетристики и поэзии - английской, русской и французской, - чем за любые другие пять лет моей жизни. Мне особенно нравились Уэллс, По, Браунинг, Китс, Флобер, Верлен, Рембо, Чехов, Толстой и Александр Блок. На другом уровне моими героями были «Очный цвет», Филеас Фогг и Шерлок Холмс. Иными словами, я был совершенно нормальным трехъязычным ребенком в семье, обладавшей большой библиотекой».
Добавлю: в этом интервью Набоков забыл упомянуть боготворимого им Пушкина и своих любимцев Гоголя и Тютчева.
У Набокова были ярко выраженные способности к рисованию, его учил живописи знаменитый тогда художник Добужинский. Мальчику прочили блестящее будущее именно на этой стезе. Художником Набоков так и не стал, но и способности, и приобретенные навыки пригодились для его словесной живописи, уникальной способности чувствовать цвет, свет, форму и передавать эти чувства словами.
«Рано открыл он для себя счастье и муку стихотворчества. Интересно, что подтолкнул его к сочинению первого стихотворения (в июле 1914) вид капли, скатившейся с листа сирени. Для развития поэтического дара идеальной средой была атмосфера Серебряного века, ренессанса русской поэзии. Одно время стиховедческие теории Андрея Белого очень увлекли Набокова, и он исписывал целые тетради, вычерчивая ритмические схемы разных стихотворений».
Владимир вообще был человеком, как бы «не от мира сего»: он обладал ярко выраженной синтезией, то есть таким восприятием, когда при раздражении одного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств. Человек не только слышит звуки, но и видит их, не только осязает предмет, но и чувствует его вкус.
(Слово «синестезия» происходит от греч. ;;;;;;;;;;; и означает смешанное ощущение (в противовес «анестезии» — отсутствию ощущений)).
Вот что писал в автобиографии Владимир Набоков:
«Исповедь синэстета назовут претенциозной и скучной те, кто защищён от таких просачиваний и отцеживаний более плотными перегородками, чем защищён я. Но моей матери всё это казалось вполне естественным. Мы разговорились об этом, когда мне шёл седьмой год, я строил замок из разноцветных азбучных кубиков и вскользь заметил ей, что покрашены они неправильно. Мы тут же выяснили, что некоторые мои буквы того же цвета, что её, кроме того, на неё оптически воздействовали и музыкальные ноты. Во мне они не возбуждали никаких хроматизмов».
Кроме самого Владимира, синестетиками были его мать, его жена; синестезией обладал и его сын Дмитрий Владимирович Набоков.
Еще одним стимулом к стихосложению стала первая любовь. Его избранницу звали Валентина Шульгина. Они познакомились летом 1915 года. Обычно семья Набоковых проживала в особняке на Большой Морской осень, зиму и весну, а на лето уезжала в имение Выра под Петербургом. Так же было и на сей раз, а родители Вали сняли по соседству дачу. Эту первую любовь Набоков воссоздал через десять лет в своем первом романе «Машенька», а еще позже в воспоминаниях, дав ей имя Тамара.
Осенью 1916 года семнадцатилетний юноша получил имение Рождествено и миллионное наследство от своего дяди, брата матери, Василия Ивановича Рукавишникова. Почти немедленно после этого на собственные деньги издал в Петербурге под своей фамилией первый поэтический сборник «Стихи» (68 стихотворений, написанных с августа 1915 по май 1916).
В этот период он выглядел веселым юношей, производящим впечатление своим обаянием и необыкновенной чувствительностью. Увы, сборник успеха не имел, был жестоко раскритикован, и сам автор стихов из него никогда впоследствии не переиздавал и нигде не цитировал.
Набоковы не приняли Октябрьскую революцию. Осенью 1917 Владимир Дмитриевич отправил семью подальше от гражданской смуты в Крым, а позднее и сам, чудом избежав ареста, присоединился к ней. Он стал министром юстиции Крымского Временного правительства.
К Владимиру же в Крыму пришёл первый литературный успех — его стихи печатались в газете «Ялтинский голос», а пьески исполнялись театральными труппами, во множестве спасавшимися на южном берегу Крыма от опасностей революционного времени.
Проживая в Ялте, в Ливадии, юный Набоков познакомился с Максимилианом Волошиным, который посвятил его в мало кому доступные для понимания метрические теории Андрея Белого. В крымском альбоме «Стихи и схемы» Набоков помещал свои стихи и их диаграммы (вместе с шахматными задачами и другими заметками). Но воспринимал это, как умственное упражнение, а отнюдь не как искусство.
Продолжал он и ловить бабочек, а однажды его чуть не арестовал бдительный часовой, вообразивший, что тот подает сачком знаки английским военным судам.
В апреле 1919 года, перед захватом Крыма большевиками, семья Набоковых навсегда покинула Россию, отплыв из Севастополя на греческом корабле «Надежда». Константинополь - Париж - Лондон, такой маршрут проделала семья Набоковых, прежде чем осесть, наконец, в Берлине.
 Миллионное наследство пропало, но фамильные драгоценности удалось спасти. Благодаря им  семья Набоковых достаточно обеспеченно жила в Берлине, в то время как Владимир и его братья получали образование в Кембриджском университете, где он продолжал писать стихи и переводил на русский язык «Алису в стране чудес» Льюиса Кэрролла. В начале 1921 года Набоков опубликовал свою первую статью о бабочках «Несколько замечаний о крымских чешуекрылых» (на английском), написанную в России.
А чуть позже произошло еще более важное событие в жизни начинающего писателя. Раньше уже не раз стихи Набокова печатались в различных эмигрантских газетах, но в этот день был опубликован его первый рассказ - «Нежить». Он появился в газете «Руль», одним из учредителей и редакторов которой был Владимир Дмитриевич Набоков.
Кроме того, 7 января 1921 года можно считать своеобразным днем рождения, поскольку в этот день впервые появилось имя Владимир Сирин. Набоков подписал рассказ этим псевдонимом, чтобы читатели «Руля» не спутали его с отцом, публиковавшим в газете свои статьи. Под именем Владимира Сирина Набоков прославился в призрачном государстве, называвшегося «Россией в изгнании».
В том же году на спор с отцом Набоков взялся за перевод книги Ромена Роллана «Кола Брюньон», название которой было переведено как «Николка Персик». Этот перевод был закончен и напечатан в 1922, а в 1923 вышла в свет еще одна книга - «Л. Карроль. Аня в стране чудес. Перевод с английского В. Сирина». Также Набоков переводил поэзию и в течение 10 лет (с 1922 по 1932) опубликовал переводы из Руперта Брука, Ронсара, O'Салливана, Верлена, Сюпервьеля, Теннисона, Йетса, Байрона, Китса, Бодлера, Шекспира, Мюссе, Рембо, Гете.
В Кембриджском университете Набоков основал Славянское общество, впоследствии переродившееся в Русское Общество Кембриджского университета. И там же у него начались первые приступы мучительной неизлечимой болезни, преследовавшей его всю жизнь, - ностальгии.
«Настоящая история моего пребывания в английском университете есть история моих потуг удержать Россию», - вспоминал он.
Он старался воскресить и навсегда сохранить в сокровищнице памяти все драгоценные подробности своего российского бытия, и, судя по всему, это ему удалось. В Кембридже Набоков всерьез занялся изучением русской литературы. Как-то раз на букинистическом лотке ему попался четырехтомный «Толковый словарь живаго великорусскаго языка» Даля, ставший впоследствии его верным и любимым спутником на долгие годы.
Продолжилось и его поэтическое творчество, и, естественно, основной темой стихов стало «одно из самых чистых чувств - тоска изгоя по земле, в которой он родился». Творческим итогом студенческих лет Набокова можно назвать «Университетскую поэму» (1927), написанную перевернутой онегинской строфой.
1922 год стал самым тяжелым в жизни Набокова. 28 марта произошло страшное событие: в Берлине на публичной лекции П.Н. Милюкова террористами-черносотенцами был убит Владимир Дмитриевич, заслонивший от пули своего соратника по партии. Отец всегда был для Набокова живым образцом порядочности, благородства, ума. Именно отцу он был благодарен за привитую любовь к литературе, за неизменное чувство собственного достоинства, за внутреннюю свободу и абсолютную духовную независимость. Эта утрата оказала сильнейшее влияние на внутренний мир Набокова и многократным эхом отозвалась в его творчестве.
Набокову пришлось вернуться в Берлин. На жизнь она зарабатывал уроками английского языка, а также рассказами, которые охотно печатали берлинские газеты и издательства, организованные русскими эмигрантами.
Но судьба в конце концов смилостивилась к Набокову: 8 мая на костюмированном балу он познакомился с Верой Слоним также уроженке Петербурга, наполовину еврейке.. Эта встреча стала, пожалуй, самой важной в его жизни. Ибо Вере Евсеевне было суждено стать его женой, матерью его сына, его музой, первым читателем, секретарем, адресатом посвящений почти всех книг, вторым «Я» Набокова. Русская литература знает мало таких счастливых писательских браков (разве что брак Достоевского и Анны Григорьевны Сниткиной). Их семейная жизнь (они поженились 15 апреля 1925 года) отличалась редкостной безоблачностью и идеальностью, и можно уверенно утверждать, что это одна из важных причин творческого успеха Набокова.
В том же году, в феврале в приложении к берлинской газете «Руль» «Наш мир»  Владимир Набоков впервые использовал термин «крестословица» для кроссвордов, которые составлял для этого издания.
Вскоре после женитьбы Набоков в 1926 году завершил свой первый роман — «Машенька». После знакомства с Верой набоковское творчество удивительным образом поднялось на качественно новый, более высокий уровень. Действие романа развивается как бы в двух измерениях, двух пространственно-временных плоскостях. Первая - это призрачное настоящее, тоскливый берлинский пансион, в котором живут русские эмигранты, а вторая - полнокровное прошлое, светлая и прекрасная, безвозвратно утраченная Россия, в которую мысленно возвращается главный герой, случайно на фотографии жены соседа Алферова (она должна приехать из России) узнав свою первую любовь.
«Машенька» вышла в 1926 году в Берлине в эмигрантском издательстве «Слово». Роман был замечен и положительно воспринят критикой. Молодому многообещающему автору предрекали роль бытописателя эмигрантской жизни, в романе усматривали тургеневские и бунинские традиции. Но предсказатели ошиблись, причем ошиблись весьма крупно.
Для Набокова, всю жизнь отрицавшего всякое постороннее влияние на свое творчество, это было неприемлемо. Может быть, поэтому его следующий роман «Король, дама, валет», вышедший в Париже в 1928 году не вмещался ни в какие рамки русских литературных традиций. В нем вообще нет ни одного русского персонажа. Никто из героев не может полностью воспринять и понять смысл происходящего с ними, каждый из них живет своими иллюзиями.
Поэтому с отзывов на роман «Король, дама, валет» критики Сирина начинают поиски иностранных влияний, высказывают упреки в «нерусскости», пустоте и мертвенности изображаемого мира и даже в «чрезмерном» богатстве слога.
Между тем роман был переведен на немецкий язык и оказался наиболее коммерчески успешным за весь европейский период жизни Набокова. Гонорар позволил писателю вместе с женой отправиться в Восточные Пиренеи, и там, прерываясь лишь ради охоты на бабочек, приступить к воплощению нового замысла.
На сей раз это был роман о гениальном шахматисте, который мало что воспринимает вокруг себя помимо шахмат, но в напряженнейшей момент важного турнира, разрабатывая защиту против самого опасного соперника, испытывает внезапное помрачнение рассудка. После этого врачи запрещают ему играть, но в опустевшей жизни он начинает ощущать смутно знакомые ходы некоей комбинации, и, чтобы защитится от нее, он выбрасывается из окна.
Роман был закончен в августе 1929 года и получил название «Защита Лужина». Он был напечатан в ведущем эмигрантском литературном журнале «Современные записки», где царили такие мэтры, как Бунин и Куприн. Успех романа превратил Сирина из «многообещающего молодого автора» в одного из самых известных русских писателей-изгнанников. Несомненный литературный лидер того времени Бунин, в общем-то Набокова не любивший, признался, прочитав «Защиту Лужина»:
- Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня.
В 1930 году в 44-м номере «Современных записок» появилось новое произведение Сирина - повесть «Соглядатай». В ней были использованы приемы, которые в дальнейшем стали «фирменными» знаками набоковского стиля: ненадежный повествователь, смешение объекта и субъекта повествования, обращение к теме потустороннего, теме двойников и т.д. Чуткие критики заметили в повести традиции Достоевского.
Следующий год - кстати, нельзя не отметить необыкновенную работоспособность и плодовитость Набокова - стал годом публикации, может быть, самого лирического и пронзительного из русских романов, «Подвига». Его главный герой Мартын Эдельвейс, явно наделенный некоторыми чертами автора, - это молодой человек, полный жизнелюбия и мужества. Много лет спустя в предисловии к переводу романа на английский язык Набоков признался:
 «…целью моего романа, единственного моего целенаправленного романа, было подчеркнуть тот трепет и то очарование, которые мой юный изгнанник находит в самых обыденных удовольствиях, также как и в кажущихся бессмысленными приключениях одинокой жизни».
Есть в романе и фрагмент, отличающийся несвойственной Набокову прямотой и откровенностью. Речь в нем идет о матери героя:
«Была некая сила, в которую она крепко верила, столь же похожая на Бога, сколь похожи на никогда не виденного человека его дом, его вещи, его теплица и пасека, далекий голос его, случайно услышанный ночью в поле… Эта сила не вязалась с церковью, никаких грехов не отпускала и не карала, - но просто было иногда стыдно перед деревом, облаком, собакой, стыдно перед воздухом, так же бережно несущим дурное слово, как и доброе».
Следующий роман «Камера обскура», вышедший в 1932 году, Набоков до конца жизни считал своим слабейшим произведением. Этот роман, вероятно, был написан как материал для киносценария, и в то же время пародировал штампы современного синематографа: коварная соблазнительница, обманутый любовник, ревность, катастрофа, физическая слепота героя, совпавшая с его нравственным прозрением. Однако отсутствует традиционный хэппи-энд, и, наверное, поэтому книга не заинтересовала киношников.
В конце декабря того же года с большим успехом прошли первые публичные лекции Набокова в Париже. Там же, в первом в своей жизни интервью, он рассказал о технике своей писательской работы:
«В том, что я пишу, главную роль играет настроение - все, что от чистого разума, отступает на второй план. Замысел моего романа возникает неожиданно, рождается в одну минуту… Остается только проявить зафиксированную где-то в глубине пластинку. Уже все есть, все основные элементы: нужно только написать сам роман, проделать тяжелую техническую работу… Иногда пишу запоем по 12 часов подряд, - я болен при этом и очень плохо себя чувствую. А иногда приходиться переписывать и переделывать - есть рассказы, над которыми я работал по два месяца. И потом много времени отнимают мелочи, детали обработки: какой-нибудь пейзаж, цвет трамваев в провинциальном городке, куда попал мой герой… Иногда приходится переделывать и переписывать каждое слово. Только в этой области я не ленив и терпелив».
Позднее Набоков еще не раз будет выступать с лекциями в Париже, Бельгии и Англии.
Весной 1934 в семье Набоковых произошло долгожданное радостное событие: 10 мая у них родился сын, которого назвали в честь прадеда Дмитрием. В этом же году в «Современных записках» увидел свет новый роман, «Отчаяние».
В том же 1934 году началась работа над книгой, которая должна была стать шедевром, воплотить в себе все заветные, давно лелеемые мысли и мечты. «Приглашение на казнь» стало одним из самых сложных произведений Набокова. «Голос скрипки в пустоте… моя единственная поэма в прозе», - так определял этот роман его автор.
Тем временем жизнь в столице третьего рейха становилась все тяжелее и опаснее. В 1936 году Вера Набокова была уволена с работы в результате усиления антисемитской кампании в стране. Поэтому в начале 1937 года семья покинула Германию и перебралась во Францию.
В том же году был написан наибольший по объему и итоговый для европейского периода набоковский роман «Дар» - о проживающем в Берлине молодом русском литераторе. Это роман об эмигрантской ностальгии, о неизбывной тоске по утраченной родине, сохраняющейся лишь в памяти коллекцией прекрасных видений:
«Еще летал дождь, а уже появилась, с неуловимой внезапностью ангела, радуга: сама себе томно дивясь, розово-зеленая, с лиловой поволокой по внутреннему краю, она повисла за скошенным полем, над и перед далеким леском, одна доля которого, дрожа, просвечивала сквозь нее. Редкие стрелы дождя, утратившего и строй, и вес, и способность шуметь, невпопад, так и сяк вспыхивали на солнце. В омытом небе, сияя всеми подробностями чудовищно-сложной лепки, из-за вороного облака выпрастывалось облако упоительной белизны».
Это роман о том, что дар творческого воображения способен преодолеть даже конечность земного существования:
«…там, где поставил точку я:
 продленный призрак бытия
синеет за чертой страницы,
как завтрашние облака, -
и не кончается строка».
Русская эмиграция переживала кризис, ее культурная жизнь затухала, теряла значение перед назревающей войной. Набокову необходимо было что-то менять в своей жизни. В мае 1940 года, спасаясь  от наступающих немецких войск, отплыли в США последним рейсом пассажирского лайнера «Champlain».
В Америке с 1940 до 1958 года Набоков зарабатывал на жизнь чтением лекций по русской и мировой литературе в американских университетах. Первым местом работы стал Уэлслейский колледж, где в обязанности писателя входило преподавание русского  языка и литературы. Злая ирония судьбы: на решение пригласить Набокова окончательно повлияла найденная в библиотеке колледжа книжка «Аня в стране чудес», его первый творческий опыт. Словно и не было пятнадцати лет сиринского творчества, все приходилось начинать с чистого листа.
Преподавательская деятельность Набокова растянулась на восемнадцать лет. До сентября 1948 года он преподавал в Уэлсли, но, поскольку так и не смог получить там постоянное место (каждый раз с ним заключали годовой контракт), он вместе с семьей переехал из Кембриджа (Массачусетс) в Итаку (штат Нью-Йорк) и стал преподавателем Корнельского университета. Уже после смерти Набокова были опубликованы его лекции, составившие три тома: «Лекции по русской литературе», «Лекции по зарубежной литературе», «Лекции о «Дон-Кихоте». Это, возможно, одна из самых интересных частей набоковского наследия, потому что взгляды на литературу, излагаемые в этих лекциях, весьма оригинальны и далеки от традиционных.
Студенты любили «мистера Набокова», с увлечением слушали его лекции, конечно, далеко не все понимая. Он, по воспоминаниям одной его студентки, «производил впечатление спокойного уверенного в себе, мужественного человека. От него приятно пахло табаком, в нем ощущалась врожденная деликатность и естественное аристократическое достоинство: и, как я понимаю, он был первым в моей жизни преподавателем, который чувствовал себя в литературе как дома, потому что сам был ее частицей».
 Помимо преподавания русской и мировой литературы, Набоков занимался переводами: перевёл «Евгения Онегина» и «Слово о полку Игореве» на английский язык. Серьёзно увлекался шахматами: был достаточно сильным практическим игроком и опубликовал ряд интересных шахматных задач.
Набоков внёс весомый вклад в энтомологию, открыв многие виды бабочек, в его честь были названы свыше 20 видов и род бабочек Nabokovia. Коллекцию бабочек в 4324 экземпляра после смерти писателя его жена Вера подарила университету Лозанны.
Согласно биологу Николаю Формозову, бабочки являлись неотъемлемой частью образной системы большинства произведений Набокова. Принципиальный индивидуалист, Набоков ироничен в восприятии любых видов массовой психологии и глобальных идей (в особенности марксизма, фрейдизма). Своеобразному литературному стилю Набокова была присуща игра в шараду из реминисценций и головоломки из зашифрованных цитат.
«Я американский писатель, рожденный в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию».
Свой первый роман на английском языке («Подлинная жизнь Себастьяна Найта») Набоков написал в 1937 году и до конца своих дней создал на русском языке ни одного романа (если не считать автобиографию «Другие берега» и авторский перевод «Лолиты» на русский язык). Коммерческого успеха роман не имел.
Переход на другой язык был тяжел и драматичен для Набокова, о чем он не раз говорил. Язык и воспоминания - это все, что оставалось у него от родины. Поэтому отказ от русского языка, «от индивидуального, кровного наречия», воспринимался как отречение от родины. И именно в это время было написано самое пронзительное и, может быть, лучшее стихотворение «К России»:
«Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих.
Тот, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь приближаться не смей.
Навсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобой и во снах не сходиться,
отказаться от всяческих снов;
обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
все, что есть у меня, - мой язык.
Но зато, о Россия, сквозь слезы,
сквозь траву двух несмежных могил,
сквозь дрожащие пятна березы,
сквозь все то, чем я смолоду жил,
дорогими слепыми глазами
не смотри на меня, пожалей,
не ищи в этой угольной яме,
не нащупывай жизни моей!
Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд, -
поздно, поздно! - никто не ответит,
и душа никому не простит».
Оно было напечатано в самом последнем номере «Современных записок».
Первой книгой, написанной Набоковым в Америке, стал не роман, а литературоведческое исследование - «Николай Гоголь». Основные сложности представляли отсутствие качественных переводов Гоголя и недовольство Набокова собственным английским слогом. Он писал:
«Хотел бы я увидеть англичанина, который мог бы написать книгу о Шекспире на русском языке».
В этой книге Набоков стремился доказать, что ошибочно воспринимать Гоголя как реалиста. Все образы и персонажи Гоголя - это только порождения его личной фантазии, слабо связанные с реальной жизнью. Книга о наименее известном американцам в то время русском классике подняла авторитет Набокова в академических кругах и даже способствовала его преподавательской карьере.
Адаптация к новой языковой, социальной и культурной среде обусловила затянувшуюся паузу в набоковском художественном творчестве. Только в 1947 году (кстати, через два года после получения Набоковым американского гражданства) вышел в свет его новый роман «Bend Sinister». Это название переводят по-разному: «Под знаком незаконнорожденных», «Зловещий уклон» или оставляют непереведенным. Сам автор объяснил его так: «Термин «bend sinister» обозначает в геральдике полосу или черту, прочерченную слева (и по широко распространенному, но неверному убеждению обозначающую незаконность рождения).
Отзывы на книгу показали, что «Bend Sinister» вряд ли можно причислить к наиболее удачным романам Набокова.
6 декабря 1953 года была закончена вещь, замысел которой возник у Набокова еще в Европе. Работа шла неровно и мучительно, а однажды писатель чуть не сжег, подобно Гоголю, неоконченную рукопись. Это был самый «главный» в его жизни роман -  «Лолита», тема которого (история взрослого мужчины, страстно увлёкшегося двенадцатилетней девочкой, написанная от лица рафинированного европейца, учёного, страдающего болезненной страстью к девочкам-нимфеткам) была немыслимой для того времени, вследствие чего на публикацию романа у писателя было мало надежд.
В Америке роман печатать отказались. «Лолита» была впервые опубликована в парижском издательстве с сомнительной репутацией «Олимпия Пресс». Среди литературных критиков вспыхнул серьезнейший спор о том, что такое «Лолита» - произведение искусства или порнография? Тираж на некоторое время был арестован. «Лолита» стала объектом судебного разбирательства, разделив судьбу таких шедевров, как «Мадам Бовари» и «Улисс». В обществе разгорелась дискуссия о критериях искусства, о границах свободы слова.
В итоге арест был снят, и роман был издан в США в 1958. Скандал принес Набокову известность и невиданный коммерческий успех: по раскупаемости «Лолита» побила рекорд «Унесенных ветром». Только права на экранизацию были оценены в 150 000 долларов (кинопремьера «Лолиты» состоялась в1962 году, режиссером был Стэнли Кубрик, а сценаристом сам автор романа).
Все материальные проблемы Набокова были решены, и он отказался от интересной, но физически утомительной преподавательской работы.
В 1957, в самый разгар шумихи, поднявшейся вокруг «Лолиты», был опубликован новый набоковский роман «Pnin» («Пнин»), который вырос из серии юмористических рассказов, публиковавшихся в журнале «Нью-Йоркер» - очень живой и теплый, полный мягкого юмора и иронии.
Начиная с 1960-х годов распространились слухи о возможной номинации Владимира Набокова на Нобелевскую премию. Но они так и остались слухами, а Набоков – только автором скандально известной «Лолиты», будто бы не писал других произведений ни на русском, ни на английском языках.
В 1972 году, спустя два года после получения престижной премии, Александр Солженицын написал письмо в шведский комитет, в котором рекомендовал номинировать Набокова на Нобелевскую премию по литературе. Впоследствии авторы многих изданий причисляли Набокова к тем писателям, кто незаслуженно не был включён в списки номинантов.
В сентябре 1959 года Набоковы отправились в Европу. Они посетили Париж, Лондон, Женеву, Милан (там обучался оперному пению сын писателя), Рим, Сицилию. Некоторое время они прожили в Ментоне, затем вернулись в Америку для работы над сценарием «Лолиты», от которого Кубрик в итоге мало что оставил.
Окончательно разочарованный, Набоков навсегда покинул Америку и в 1962 году в сентябре поселился с женой в швейцарском городке Монтре на берегу Женевского озера в старомодном отеле «Палас». Номер «64» (число клеток на шахматной доске!) стал домом Набокова на последние пятнадцать лет жизни.
Постепенно выработался определенный ритм жизни, о котором писатель рассказал в интервью:
«Зимой просыпаюсь около семи: будильником мне служит альпийская клушица - большая блестящая черная птица с большим желтым клювом, - она навещает балкон и очень мелодично кудахчет. Некоторое время я лежу в постели, припоминая и планируя дела. Часов в восемь - бритье, завтрак, тронная медитация и ванна - в таком порядке. Потом я до второго завтрака работаю в кабинете, прерываясь ради недолгой прогулки с женой вдоль озера… Примерно в час - второй завтрак, а к половине второго я вновь за письменным столом и работаю без перерыва до половины седьмого. Затем поход к газетному киоску за английскими газетами, а в семь обед. После обеда никакой работы. И около девяти в постель. До половины двенадцатого я читаю, потом до часу ночи сражаюсь с бессонницей».
1962 стал годом публикации, может быть, одного из самых необычных романов мировой литературы - «Pale fire» («Бледное пламя»). «…драгоценность Фаберже, заводная игрушка, шахматная задача, адская машина, ловушка для рецензента, игра в кошки-мышки, роман по принципу «сделай сам»», - так отозвался о нем один из критиков.
Следующей книгой Набокова стал плод его многолетней кропотливой работы: в 1964 году вышел в свет перевод на английский язык «Евгения Онегина». Из четырех томов издания сам перевод составил только первый том, а остальные три содержали построчный комментарий пушкинского романа.
Набоков выполнил перевод в своей обычной манере, то есть так, как еще никто никогда не делал. Он провозгласил концепцию буквалистского перевода:
«Буквальный перевод: передача точного контекстуального значения оригинала, столь близко, сколь это позволяют сделать ассоциативные и синтаксические возможности другого языка. Только такой перевод можно считать истинным».
 Поэтому роман в стихах был переведен прозой, ради сохранения смысловой точности пришлось пожертвовать строфой, рифмой и отчасти ритмом. Подобное понимание переводческих задач и такой метод вызвали целую бурю в литературно-критических кругах. Но несомненно то, что этот перевод и уникальный по информативности комментарий способствовали знакомству англоязычных читателей с шедевром русской литературы, продолжили сближение двух культур, ради которого Набоков приложил столько сил.
Стоит упомянуть, что им же были переведены на английский «Слово о полку Игореве», стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, «Моцарт и Сальери», «Герой нашего времени» (в соавторстве с сыном). Кстати, Дмитрий стал любимым переводчиком отца. Постепенно все русские романы Набокова были переведены на английский, и четыре из них - в результате сотрудничества отца и сына. А «Лолита» была переведена на русский язык самим ее автором.
«Вопрос - для кого, собственно, «Лолита» переводится, - писал Набоков, - относится к области метафизики и юмора. Мне трудно представить себе режим, либеральный или тоталитарный, в чопорной моей отчизне, при котором цензура пропустила бы «Лолиту»… Издавая «Лолиту» по-русски, я преследовал очень простую цель: хочу, чтобы моя лучшая английская книга - или, скажем скромнее, одна из лучших моих английских книг - была правильно переведена на мой родной язык».
Русская версия романа о «бедной американской девочке» увидела свет в 1967 году.
Написание следующего после «Бледного пламени» романа заняло довольно много времени. Назван был новый роман «Ada, or Ardor» («Ада, или Страсть»). «Ада» представляет собой радугу стилистических эффектов, соединяет безграничную фантазию и глубочайшую эрудицию автора, содержит бесконечное количество мультиязычных выразительных приемов.
Предпоследний набоковский роман «Transparent things» («Прозрачные вещи») был опубликован в 1972. Его герой, скромный служащий издательства, оказывается в фокусе внимания неких потусторонних наблюдателей, которые способны погружаться сквозь настоящее в прошлое людей. Необычная повествовательная точка зрения становится изюминкой этого небольшого и лишь кажущегося простым романа.
Через два года, в 1974, вышел в свет роман «Look at the Harlequins!» («Смотри на Арлекинов!»). В нем писатель словно создает пародию на собственную жизнь. Герой романа - русский писатель-эмигрант пишет русские стихи и романы, потом переезжает в Америку и переходит на английский язык.
2 июля 1977 года Набоков скончался в госпитале Лозанны, оставив незаконченный роман «Оригинал Лауры», который завещал уничтожить.
Похоронен Набоков на маленьком кладбище близ Монтре. На скромной плите написано: «Vladimir Nabokov. Ecrivian. 1899 - 1977». Для надгробной надписи избран французский язык, может быть, для того, чтобы не отдать предпочтение ни одному из двух великих языков, на которых писал свои удивительные книги этот удивительный человек, известный большинству читающих людей только как автор «Лолиты».

P.S. Последний незавершённый роман Набокова «Лаура и её оригинал» (англ. The Original of Laura) вышел на английском языке в ноябре 2009 года. Издательство «Азбука» в этом же году выпустило его русский перевод (пер. Г. Барабтарло, ред. А. Бабиков).