Думы о селе

Холм с грустью берёз и уклоном пологим,
сад дивный над Доном в уме я храню.
По Юго-Восточной железной дороге
поехал в плацкартном проведать родню.

В пути любовался раздольем России,
людьми, кто в жару нёс неслыханный труд -
траву на лугу одни парни косили,
другие копали траншею для труб.

Копнила семья сено с насыпью рядом —
гребла мать валки, дети клали копну.
Когда я округу окидывал взглядом,
то пустошь встречал на полях не одну.

Сорняк не случайно разросся на ниве —
до этого здесь колосились хлеба.
О бедствии возглас едва ли наивен.
Нельзя отрицать, в поле дело — труба.

На ниве культурных растений посевы —
подсолнуха, свёклы — не радуют глаз.
На этих участках пшеница доселе
зерном удивляла хозяев не раз.

Зарос чернозём одичалым бурьяном —
не пахано поле год, может, и два.
Не верю тому, что крестьянин буянил,
скорее больная «главы» голова.

Как прибыл, родня стала горем делиться.
От тех новостей меня бросило в дрожь.
Нет в фермах коров, свиноматок и птицы.
Бежит из села в города молодёжь.

Закрыли сельмаг, школу, клуб и больницу.
«КамАЗ» с тракторами сбывают как лом.
На поле — бурьян, в нём легко заблудиться,
а «гордость» села продаётся на слом.

На мясо коров сдал инвестор-пройдоха.
Для малых детей не достать молока.
В душе зародилась невольно тревога —
деревни и сёла пойдут с молотка.

Наказаны роком за что так славяне?
Сердца хлеборобов гнетут сорняки.
Работу искать едут в город селяне.
В селе доживают одни старики.

Оставленный двор — без хозяев, в печали.
В судьбине села непростой поворот.
А помню: когда-то меня здесь встречали
глаза-васильки у тесовых ворот.

От окон забитых — мурашки по телу.
В избу захожу — ни дверей, ни икон.
В Подонье я прибыл по важному делу —
к могилам родным, на глубокий поклон.

Отцу, сестре, матери, бабе и деду,
У сердца они, хоть давно с нами нет.
Сюда ежегодно на Троицу еду,
к крестам положить незабудок букет.