Сказка. Часть 15

                Предыдущая  часть:  http://www.stihi.ru/2015/04/26/2545

Тёплое  солнышко  мягко  пригревало  спину. Малуша  сорвала  крупную  ромашку,  вплела  в  почти  готовый  венок  и  нагнулась, протягивая  руку  за  лиловым  колокольчиком. Внезапно  налетевший  порыв  ледяного  ветра  хлестнул  дождём    и  вырвал  венок  из  рук. Как  же  холодно…
Малуша  подняла  голову  и  растерянно  огляделась.  Где  же  Улька, где  подруги, только  что  весело  перебегавшие    среди  ромашек, звонко  перекликаясь  и  собирая  цветы? Где  солнечный  луг…  Вокруг  стеной  встал  мрачный  лес… Казалось, что  со  всех  сторон, словно  стрелы,  вонзаются  тысячи  взглядов… Что-то  шевельнулось  в  кустах  и  стало  приближаться…

Малуша  вскрикнула  и  проснулась. Ощущение  взгляда  не  пропало…
Прислонившись  к  дверному  косяку  на  неё  молча  смотрел  Дан. Девушка  села  и  смущённо  отвела  глаза, судорожно  поддёргивая  на  голое  плечо  сползшую  рубашку. Затянув  шнурок  под  самое  горло,  стала  торопливо  приглаживать  растрепавшиеся  волосы.

Мужчина  с  интересом  наблюдал. Малуша  вдруг   прекратила  суетиться  и  в  упор  сердито  уставилась  в  глаза  Дану. А  он  заулыбался  и  церемонно  поклонился:
– Не  изволите  ли  выйти  в  столовую  и  откушать, княжна? –
 
Малуша  даже  рот  приоткрыла… Что  это  с  ним?
И  вдруг  словно  гром…  Это  же  Дан! Он  вернулся!!!
Взвизгнув, Малуша  выскочила  из  постели (откуда  только  силы  взялись!)  и  кинулась  к  Дану. Ноги  вдруг  подломились, но  он  уже  подхватил  девушку  на  руки, преодолев  в  два  шага  разделяющее  их  пространство.

– Вернулся! Живой…А  я  не  слышала…  когда… – 

Синие  глаза  радостно  сияли  совсем  рядом…  Серые  лишь  на  миг  заглянули, казалось  в  самую  душу…но… Но  Дан  поставил  Малушу  на  пол, и  отодвинулся  на  шаг:

– Ну, всё, всё… умывайся  и  пошли. Желя  уже  накрыла.–

А  Желя  лишь  изумлённо  вытаращила  глаза, когда  Малуша  на  ходу  чмокнув  её  в  щёку,  вылетела  во  двор.
– Во, как…–  только  и  смогла  сказать  она, поворачивая  голову  к  Дану.

–  Теперь  всё  будет  хорошо. Зачем  нам  лекаря… Нам  лекаря  совсем  ни  к  чему… – Подмигнул  Дан.
И  в  самом  деле, Малуша  стремительно  возвращалась  к  жизни.

На  следующий  день  Дан  вернулся  совсем  рано. Оказывается, он  попросил  у  Кукши  несколько  дней  отдыха. Тот  поворчал, но  отпустил. А  как  не  отпустить? Заслужил.

                На  марше  колонне  приходилось  двигаться,  приноравливаясь  к  пешим  ратникам. Сотня  Кукши  была  отдана  под  начало старшего  сына  князя  Светозара, парня  неглупого,  но  не  имеющего  реального  опыта  в  руководстве  большой  дружиной. Сам  хороший  боец, он   в  общем  справлялся. Единственная  промашка  была  допущена  им. Одна... Но  за  ошибку  эту  чуть  не  пришлось  заплатить  большой  кровью.
                Спешенная  половина  сотни, в  которой  числился  Дан,  и  несколько  десятков  ополчения  были  посланы  в  обход, чтобы  ударить  противника  сзади, но  сами  попали  в  западню. То  ли  разведчики  прошлёпали, то  ли  противник  подтянулся  из  глубокой  балки, прорезающей  поля, но  внезапно  на  пехотинцев  из  небольшого  перелеска  посыпался  град  стрел. Кого-то  ранили, кто-то  упал  уже  бездыханный. Крики, неразбериха... Опытные  бойцы,  прикрываясь  щитами, попятились, стягиваясь  ближе  друг  к  другу. Кое-кто  повернул  назад. Вернее попытался…
А  со  стороны  оврага  бежало  наперерез   всё  больше  чужих  воинов.

– Обошли! – пронёсся  полный  ужаса  голос  мужика  из  недавнего  пополнения.
Часть  людей  пришла  на  службу  из  сёл, и  ещё  не  успела  как  следует  пообтесаться. Вот  как  раз  они  и  шарахнулись  в  разные  стороны, потеряв  голову, и  сея  панику.
 Одного  десятника  в  первое  же  мгновение  нашла  стрела. Другие  не  сразу  сообразили, что происходит. Так  бы  и  полегли  все, если  бы, перекрывая  стоны, испуганные  вопли  и  выкрики  оставшихся  в  живых  командиров, не  прогремел  уверенный  голос:
–  Все  ко  мне!  Сдвинуть  щиты!!!  –
Его  услышали. Постепенно  вокруг  Дана  собрались  все, кто  мог  держать  оружие. Понимая, что  пытаться  пробить  плотно  сдвинутые  щиты, затея  напрасная, вражеские  лучники  прекратили  обстрел, и  в  атаку  пошли  пехотинцы, вытаскивая  мечи  и  снимая  с  поясов  секиры.
Если  бы  поблизости  была  конница  противника, бой  закончился  бы  очень  быстро.
Но  появился  шанс  и  Дан  его  не  упустил. Конечно, жаль, что  в  руках  лёгкий  меч, удобный  в  конной  сече... Сейчас  бы  двуручник… Но  выбирать  не  приходится…
Стали  пробиваться  назад, к  своим.
Дан  врубался  в  нападающих, оставляя  вал  убитых  и  раненых.  Следом  за  ним, защищая  с боков, но  чуть  поотстав, чтобы  не  мешать, и  ненароком  не  попасть  под  удар, с  хеканьем  работали  секирами  Рыжий  и  кто-то  ещё, а  там  уже  и  остальные,  сообразив, что  только  так  можно  спастись, стали  выстраиваться  в увеличивающийся  клин. 
Видя  приближение  Дана,  противники  шарахались  в  стороны. Кому  же  хочется  попасть  под  сверкающую  мельницу, в  которую  превратился  его  меч…

 Клин  пошёл  через  неприятельские  ряды, словно  горячий  нож  сквозь  масло.
А  там  и  свои  подоспели. Неожиданно  налетев, расшвыряли  сломленные  остатки  врагов, и  на  их  плечах  подоспевшие  всадники  влетели  в  тыл  вражеских  сотен. 
Разрозненные  сотни  гнали  до  вечера.
 
К  счастью  эта  схватка  закончилась  меньшими  потерями, чем  могла  бы. Всего  убито  было  девятнадцать  человек, одиннадцать из  них – ополченцы. Около  полутора  десятков  с  серьёзными  ранами  отправили  в  обоз, где  над  ними  захлопотал  лекарь.
Те, из  легкораненых, кто  мог  идти  своим  ходом, остались  в  строю, а  кого  зацепили  чуть  сильнее, пока  оклемаются, пристроили  на  телеги. Ничего, руки-ноги  целы, голова  на  месте, а  остальное  заживёт. Впервой  что  ли? Сами  такую  судьбу  выбирали, вот  и  нечего  жаловаться. Главное  –  живы, а  остальное  приложится.

                Похоронные  команды  прошлись  по  полю  сражения, стаскивая  своих  и  чужих, и  складывая  по  отдельности  в  два  ряда.
Переписали  своих. А  чужие... Не  повезло  мужикам. Война, это  дело  такое...
До  заката  отдали  дань  погибшим. Убитых  противников  тоже  не  оставили  без  погребения. Тоже  люди. Сегодня  они, а  завтра?... Кто  знает, где  придётся  сложить  головы. Может  тоже  в  последний  раз  позаботится  кто-то, не  оставив на    съедение  дикому  зверью... Хочется  верить, что  душа  обретёт  покой  и  не  останется  вечно  бродить  в  тоске  по  земле  неупокоенной.

                Одновременно  с  похоронными, на  поле  споро  работали  наскоро  скомплектованные  трофейные  команды, собирая  всё, что  можно  ещё  использовать  из  оружия  и  доспехов... Попутно (  не  без  этого), обшаривали  карманы  и  сумки  погибших ( всё  равно в  землю  уйдёт, так  пусть  уж  лучше  людям  послужит). И  кто  осудит  за  это? У  войны  свои  законы.
Наконец  брошена  последняя лопата  земли, надеты  снятые  у  братских  могил  шапки,  всё  собрано  и  погружено  по  телегам,  и  поредевшая  колонна  двинулась   дальше, чтобы  успеть  встать  лагерем  подальше  от  политого  кровью  поля.

                Кукша  узнал  детали  только  вечером, на  привале  со  слов  своих  подчинённых,  когда  они  азартно  размахивая  руками  в  попытках  наглядно  показать  расположение  отрядов  и  ход  боя, перебивая  и  нередко  противореча  друг  другу, описывали   стычку. Единственное  в  чём  сходились  все  –  это  признание  заслуг  Дана. Отношение  к  нему  в  сотне  после  этого  дня  круто  переменилось. То, что  раньше  ставилось  в  вину, теперь  вдруг  стало  восприниматься  совсем  по  другому. В  разговорах  у  костров те, кто  сам  рубился  рядом  с  Даном, убеждали  то  ли  себя, то  ли  не  участвовавших  в той  заварушке:
Молчун?  –  Значит  не  пустобрёх.
В  трактир  не  заманишь?  –  Мужик  серьёзный, не  какой-нибудь  там  забулдыга.
Все жилы вытягивает на плацу?  –  А  если  б  не  он, так  где  бы  ты  был  сейчас?

Кукша  выразил  своё  одобрение  короче:
 – Не  ошибся  я  в  тебе! –  и  ото  всей  широкой  души  так  приложил лопатообразной  ручищей  по  спине  не  хилого, в  общем-то, Дана, не ожидавшего  столь  бурного  изъявления  чувств, что  того  заметно   пошатнуло. Благо, успел сделать  шаг, а  то  бы  поцеловался  с  матушкой-землицей  на  потеху  окружающим. То-то  смеху  бы  было  потом!
Почти  неделю  выбивали  из  деревень  и  вылавливали  по  лесам   остатки  чужого  войска, внезапно превратившиеся  в  разрозненные  шайки.
 
Вот  так  и  получилось, что  уходил  Дан  рядовым, а  вернулся  из  похода   десятником.
Собственно говоря, для  него  почти  ничего  не  изменилось  –  как  был  правой  рукой  Кукши, так  и  остался.

Дни  отдыха  закончились, и  Дан, который  неделю  никуда  не  отлучался  из  дома, снова  пропадал  целыми  днями  на  службе.
 Малуша  полностью  поправившаяся  от  непонятной  хвори, опять  натолкнулась  на  заботливое, дружелюбно-отстранённое  отношение  Дана. Выстроенная  им  стена  стояла  нерушимо. И  всё  пошло  по  прежнему…

                А  время  текло  и  жизнь  шла  своим  чередом. Зарядил  унылыми  дождями   грудень*… В  огородах  и  окрестных  полях  работа  закончилась. Земля  раскисла  и  мало  кому  хотелось  гробить  лошадок  по  вязкому  месиву, в  которую  превратились  дороги. Ехали  только  если  совсем  уж  нельзя  было  пересидеть  это  гиблую  мокрядь. Жизнь  на  какое-то  время  замерла.

                С  разрешения  хозяйки  Малуша  как-то  позвала  нескольких  новых подруг  на  посиделки. Те  не  отказались. Потом  ещё  раз…
Теперь  частенько  в  Желин  дом  по  вечерами  набивалась  шумная  орава  молодых  девчат. Бывало  иногда, что  ходили  и  к  другим, но здесь  всем  нравилось  больше  всего. А  что, места  много, а  семья  маленькая, без  надоедливой  кучи  голопузой  мелочи, крутящейся  под  ногами  и  во  всё  сующей  любопытные  носы, так, что  слова  лишнего  не  скажи  при  них.
 Каждая  девушка  приносила  с  собой  работу. Ставили  рядом   миски  с  ягодами*, втыкали  в  дырочки  в  лавках  прялки  и  руки  привычно  начинали  свою  монотонную  работу… Впрочем, языки  тоже  редко  когда  отдыхали. То  пели  песни, то  просто  болтали  о  своём, девичьем. Постепенно  к  ним  стало  присоединяться  всё  больше  парней. То-то  весело  становилось! Перешучивались, беззлобно  поддевали  друг-друга, пугали  слушателей  и  себя   страшными  рассказами, а  то  и  танцевали, рассовав  по  углам  стол  и  лавки.

Желя  не  только  не  была  против, но  и  радовалась  этим  нашествиям. Ей  нравилось  слушать, как  веселится  молодёжь. Смотрела  на  них  из  уголка, делая  вид, что  занята  чем-то, а  у  самой  сердце  оттаивало... Вспоминалась  молодость… русые  кудри  и  жаркие  губы   Иванко… и  мечты, что  так  и  не  сбылись...  Пусть  порадуются  своей  недолгой  свободе. Хоть  вспомнить  будет  что. А  может  кто  и  судьбу  свою  встретит  тут.

Дана  сначала  не  то, чтобы  побаивались,  но  если  проходил  через  комнату, замолкали.  Постепенно  попривыкли. Стоило  ему  показаться, девушки  начинали  хихикать  и  перешёптываться, прикрывая  ладошками  рот.Лукаво  поблёскивали  глазами, пытаясь  поймать  серьёзный  серый  взгляд.
Но  ни  одна  не  преуспела.

                На  дворе  становилось  всё  холоднее  и  однажды  утром  город  проснулся  покрытый  первым  чистым  снежком.
Вот  и  кончилась  осень…
А  зима  выдалась  как  никогда  суровая, снежная… Почти  к  самым  пригородам  из  леса  всё  чаще  стали  выходить  оголодавшие  волки. Народ, напуганный  пропажей  нескольких  собак  на  окраине, покрепче  запирал  ворота  и  молился  о  заступничестве  привычным  своим  старым  богам, не  забывая  и  нового  Бога.
Даже  у  самых  смелых  по  коже  мороз  пробирал, когда  совсем  рядом  с  домами  среди  тишины  раздавалось  протяжное:
– О-о-о-о-у-у-у-о… –

 – У-у-у-у-у-о-о-у-у-о…–
Волчья  песня  то  взмывала  к  самой  луне, то  низко  стелилась  по  сугробам  над  самой  землёй…
Вот  звук  подхватил  ещё  один  голос… и  ещё… и  ещё… сливаясь  в  многоголосие,  от  которого запоздавшему  в  поле  путнику  перехватывало  дыхание…

Насторожившийся  Серый, наклонив  лобастую  голову, внимательно  слушал…
 А  потом  вдруг  задрал  морду  вверх  и  ответный  вой  разорвал  ледяную  тишину  …

– Серый! Ты  что, дружище… Ну, перестань… Всех  взбаламутил… –
 
На  пороге, накинув  на  плечи   полушубок, стоял  Дан.
 Серый  на  высокой  ноте  оборвал  вой  и  повернул  голову  к  хозяину.
Стоял…  Пристально  смотрел, не  двигаясь  с  места.
Только  светились  глаза  алым  светом…

А  городские  собаки, словно  все  разом сошли  с  ума. Рыча  и  захлёбываясь  злобным  лаем, они  дыбили  загривки  и  пятились  ближе  к  домам, поглядывая  на  низкое  небо…

Серый, ещё  раз  оглянувшись, слабо  вильнул  хвостом  и   вдруг, почти  без  разбега  легко перемахнув  забор,  огромными  скачками  понёсся  по  улице.
И  так  и  не  остановился, сколько  ни  звал  Дан.

                Утром  к  Желе  прибежала  взволнованная  соседка, жена  воро`тника*, и  округлив  глаза  затараторила, что  ночью  муж   видел,  как  по  небу  неслась  стая  здоровенных (с  телка!)  волков, а  на  переднем  –  верхами  седобородый  старик!
А  тут  с  улицы   на  крепостную  стену ( ты  ж  знаешь, какая  она  высокая!)  как  скакнёт  ещё  один, может  волк… али   собака… Да  такой  агромадный!
 И  вот  этот… э-э-э…  этот  волк  скакнул  прямо  с  улицы  на  стену  и  ( прямо  по  воздуху!!! )  сразу  к   этим  волчищам, да  и  убёг  с  ними  вместе  по  тучам…–

– Волчий  пастырь*… – пробормотала  Желя.  – Ой, не  к  добру…  Как  раз  Велесовы  дни… Надо  бы… –

Только  тут  заболтавшиеся  подруги  увидели,  что  их  внимательно  слушает  хмурый  Дан.

Соседка  вдруг  как-то  сразу  заторопилась  к  выходу:
– Ох,  пора  мне! Побегу! – и  резво  выскочила  за  дверь.

Отсутствие  Серого  женщины  заметили  не  сразу. И  раньше  бывало  такое, что  он  где-то  пропадал  по  несколько  дней, но  так  долго...
– Ничего, нагуляется  и  вернётся. С  ним  бывает...– коротко  ответил  Дан, когда  ему  надоело  слушать  охи  и  вздохи  на  тему   "где  же  он", и "как  же  он".
Малуша  в  первые  недели  часто  выходила  и  высматривала  –  не  вернулся  ли. Порой  даже  плакать  принималась... Но... ко  всему  человек  привыкает... Любое  горе  выцветает, а  тут  всё  же  Дан  сказал, что  вернётся.
 Значит вернётся. Просто  надо  подождать...   

         Святки!  Как  весело  Малуше  в  компании  весёлых  подруг  и  парней (куда  же  без  них!)  нарядившись  кто  во  что,  и  нацепив  маски, ходить  от  дома  к  дому  и  петь  колядки!  Никогда  ещё  она  столько  не  хохотала. Чему? Да  ничему! Стоило  что-то  сказать  кому-то  из  них… хихикнуть  другому… И  вот  уже  все  чуть  ни  валятся  с  ног  от  смеха!
И  валились  прямо  в  сугробы, устраивая  кучу  малу.
И  швыряли  комками  снега, норовя  попасть  за  шиворот… 
Молодость… Все  спешили  насладиться  короткой  своей  свободой, натешиться  радостью  жизни, насмеяться  и  напеться  вволю…
Многих  на  Красную  горку  ждал  свадебный  обряд. Кто-то  торопил  время, кто-то  с грустью  считал  дни…
 Всё  когда-нибудь  заканчивается… Вот  и  Святки  с  весельем  и  девичьими  гаданиями  отошли  в  прошлое... Малуша  несколько  раз  тоже  гадала, но сколько  ни  теребили  подружки, так  никому  и  не  рассказала  что  увидела...


А  в  доме  Жели  с  некоторых  пор,  точнее  с  тех  самых, как  начались  весёлые  посиделки, стало  неспокойно.
То  среди  ночи  с  грохотом  полетит  на  пол  заслонка  от  печи, то  утром  обнаружится  разбитая  неизвестно  кем  миска, которая, ну  никак  не  должна  бы  упасть, то  окажется  перепутана  и  порвана  пряжа. И  молоко  стало  скисать, хотя  раньше  стояло  и  по  три  дня…
Женщина  поначалу  не  обращала  на  это  внимания, приписывая  то  кошке, то  случайности…
Но  чем  дальше, тем  больше.
– Батюшки! Да  это  ж  Суседко  сердится! –  наконец  догадалась  она.

 А  под  печкой  вдруг  раздался  стук  и  оттуда  вылетела  та  самая  кошка  –  шерсть  дыбом, и  глаза  от  страха  с  плошку  величиной!  Вслед  по  полу  загремело  полено. Кошка  метнулась  к  двери  и  истошно  заорала. Мол  открывай  скорее, лучше  подальше  от  вас, бестолковых,  держаться… Довели  Хозяина  до  того, что  и  ей  ни  за  что, ни  про  что  поленом  прилетело!

Пришлось  Желе  с  Малушей, не  дожидаясь  Кудес*  как-то  поздним  вечером  улещивать  Домового  горшком  овсяной  каши, да  мисочкой  молочка, да  пирожком, ласково  приговаривая:
– Дедушка-соседушка! Угощайся, кушай кашу, да храни от зла избу нашу! Ешь пироги, да хозяйский дом береги…– 
После  обряда  Хозяин  ещё  несколько  раз  для  порядка  погремел  по  ночам, но  больше  ничего  не  разбил  и  не  испортил. Смилостивился.
Теперь  женщины  никогда  не  забывали  на  ночь  оставлять  ему  небольшое  угощение.

А  зима  всё  тянулась  и  тянулась, и  казалось, что  конца  ей  не  будет…

Всё  ещё  стояли  морозы, но  с  южной  стороны  крыш  как-то  незаметно  выросли  сосульки, и  ясными  днями  заплакали  капелью, предчувствуя  надвигающееся  тепло. Весело  затенькали  синицы...  День  повернул  на  весну.


И  вот  наконец-то  –  настал  день  весннего  равноденствия...
 Пора, пора  провожать  надоевшую  Зиму-Морёну, и  встречать-зазывать  Весну-Весту!

Масленица! На  заснеженном  лугу  за  городской  стеной  уже  собирали  костёр, ставили  шатры  торговцы, высился  гладкий  столб  для  желающих  достать  приз  с  макушки. В  город  приехали  скоморохи, и  их  дудки  созывали  народ  на  гулянье
Идти  одной  Малуше  не  позволили.
На  праздник  пошли  почти  по  семейному, втроём.

                Следующая  часть: http://www.stihi.ru/2015/04/29/2371

Грудень*  –  ноябрь

Миска  с  ягодами  *  –  Пальцы левой руки (большой и указательный), дёргающие пряжу, как и
                пальцы правой руки, занятые веретеном, приходилось всё время смачивать
                слюной. Чтобы не пересохло во рту  славянская пряха ставила подле себя в
                мисочке кислые ягоды: клюкву, бруснику, рябину, калину…

Волчий пастырь*  – Согласно преданиям, волчий пастырь является управителем волков, а также
                владыкой бурных гроз. Также фигура Волчьего пастыря интерпретируется в 
                качестве бога-громовика. Пастырь использует волков в качестве гончих и ездовых
                животных, направляясь на места сражений. По одним из преданий волчий пастырь
                управляет волками, которые стремятся сожрать Солнце, а также защищает их от
                людей, и людей от них. Назначая волкам задания и жертву, сам нередко принимает
                участие в охоте или сражении. Считается, что назначенная пастырем жертва
                неминуемо обречена. Выглядит  как седой старик  или волк.
 
Воро`тник*  –  стражник  у  ворот.
Сечень*  –  февраль.

Кудесы*  –  День, когда  Домовому  надо  делать  подношение, чтобы  не  вредничал,
                а  помогал  живущим  в  доме.