2015

*  *  *

О, что за время! — чудо-время,
когда влетаешь ты, с мороза
ещё румяная, но всеми
пушкАми (как у абрикоса)
на теле вставшими навстречу
моим движениям неловким
уже сигналящая: речь о
том пойдёт, что и без слов к им-
перативу подтолкнёт нас:
одежды сбросить торопливо
и — к чёрту эту отстранённость! —
у нас тут выбор: либо — либо.

…Уже размер твоих сосков и
их форму я изведал — или…

мы оба слишком бестолковы?
как будто память удалили
о тех минутах…
тех секундах,
открывших нам все наши грани?

Нет-нет… Последний — отсекУ вдох.
Замрём — как будто на экране:
пусть будет чувство безупречно,
как будто ветер бьёт в лицо вам!
Как будто —
штамп "до новых встреч" на
мечте о счастье образцовом.

…Всё очень нежно, "без зубов", но…
в постели, скомкавшейся тут же,
давай-ка сразу — полюбовно —
вновь распадёмся на две туши,
на два усталых ламантина, —
чтоб не было (прости поэта!)
потом мучительно противно
внезапно ВСЁ понять про "это".

Пусть это время — грёз, каникул,
тайм-аута! — пихнёт на лёд нас,
и мы закружимся…

Кивни-ка,
лаская связи мимолётность
невнятной, вроде пантомимы,
предательской мечтой о встрече,
что никогда не повторим мы
(нет-нет, не может быть и речи!) —
но ведь пока…
пока — покаты,
сугробы, плечи…
На меня-то —
взгляни хотя б и свысока ты…

(А губы, губы — мёд и мята!
 А варежки, а шарф, а шапка…
а взгляды! — будто снега комья.)

Мне так безоблачно… и шатко…

Но, честно, СЫТ твоим пушком я.

01.01.15



ПОЗИТИВНОЕ

Оттепель: всё те же грабли…
Наступлю и я, смеясь:
на воду спущу корабль, и —
будто лещ, а может, язь,
солнце сразу заиграет
на зеркальной глубине, —
пусть и дальше загорают
эти дяди в кабинЕ…

Впрочем, к чёрту кабинеты! —
кровь играет, горяча;
видишь клоуна во мне ты —
что же, дам тебе леща,
вмиг очнёшься.

…Трабл на трабле?
Кризис? Яма на Пути?
У меня такой кораблик —
ты со мною не шути!

Без рассудка все мы маги, —
детства, главное, не сдать!

…Нос из мокнущей бумаги
ледяную благодать
сокрушает, колет, режет,
словно супер-пупер-нож, —
далеко несётся скрежет!

…Что посеешь, то пожнёшь.
Как мороз ни поднимался
на дыбы вокруг ручья —
нынче плавится, как масло,
ни моя, ни их, ничья
целина…
И слог-то выспрен,
а идею всё ж ценю…

Главное — поверить искрен-
не во всю эту фигню.

01.01.15



ЁЛКА

"Ты УГ!" — говорят про таких вот, как я.

Сильно, ёмко, —
не отмоешься. Но… посмотри-ка, пискля! —
горит ёлка.

Ярко-ярко!
как будто дыханием gif
анимирован!

…Управление сном: всё, как и у других
(а не миром).


Посмотрите, какая красавица, а! —
сколько шариков разных…

Сколько рухнуло вер — а мечта вот цела:
хрупкий стражник,
охраняющий дом мой от натиска дня
и реальности шоу…

Эта ёлочка — всё, что ещё у меня
остаётся большого.

А кругом — удручающий видеоряд:
наш НЗ быстро тает.
(Да, к тому же, и шариков, говорят,
у меня не хватает.)

Но пока на столе это чудо сверкая искрит
(так что даже глазам чуть-чуть колко),
что осталось — не важно
(и кто говорит)

…и сколько.


Говорят, будет муторным этот НГ, —
может, даже последним,
но —
растёт это чудо в моём парнике,
как под солнышком летним,
и — плевать на угар.

…То Майн Рид, то Лу Рид…
Я Мичурин!


"Чуешь запах?.. Не чуешь?.. Гирлянда горит!"…

ВСЕ не чуем.

06.01.15



В ЗЕРКАЛЕ

Помню, в юности, холки ещё не навьючив
ношей прОжитого, упоённо орал,
как и сверстники, — мол, nevermind и no future
(вне себя оттого, что "мелеет Арал"),
ну а будущего
оказалось навалом,
до сих пор оно есть…

Был дурак — и мечты,
чтобы угол и впредь на холме рисовал он,
а теперь… ты есть ты.

(И потом — тоже ты.)

Всё, что было, — мозаика, сумма фрагментов,
из феноменов выстроенное панно,
плеск и блеск по отдельности малозаметных
элементов…

Нет будущего? Да полнО! —
ещё даже сейчас… но, конечно, не столько,
сколько в прошлом.

…И раньше плод не был большим,
а когда на зубах предпоследняя долька,
вдруг оказывается,
              что мы… не спешим.

Пусть ещё повыпендривается немножко
эта жалкая,
жала —
     лишившаясЯ
человеческая… не душа-хромоножка,
но мечта о душе — что почти уже вся
испарилась,
         истаяла…
    остановилась…

Будто в зеркале — некий чудила с бинтом
на кровавой руке
и с гитарой на вырост,

не желающий знать никакого "потом".

15.01.15



ВОЛШЕБНЫЕ ГОЛУБИ

Опять, будто роза в проруби,
шурша расцветает ночь —
и маниакальные голуби
приходят тебе помочь…
Гляди, как месят грязь они,
все лапки истерзав!

Поскольку крылья связаны —
и пёрышки в слезах.

Но есть у них цель высокая:
заботиться о своём
сухом и холодном соколе.

…Ты смилостивился: "Споём!" —
и хором вы курлыкаете,
и счастливы они:
смешны, глаза навыкате…
Любви — хоть часть им выплати!
Хоть руку протяни…

Но нет, ты ведь выше этого:
заоблачен твой полёт,
и — правда же? — фиолетово,
кто первой из них умрёт,
из этих птичек тупеньких…
У них и слуха нет!
А на дешёвых туфельках —
лишь реагента след.

Тебе не нужна их проповедь
и — нечего делать тут:
от ангелов мало проку ведь…

Что ж, утром они уйдут,
мечтою одержимые
на скорбном их пути
нарушить все режимы — и…
однажды тебя спасти.

18.01.15



В ОЖИДАНИИ ТОЛСТОЙ ТЁТИ
(вспоминая "Зуи" Сэлинджера)


ты лежишь и не встаёшь —
лишь одну избрав из книг…

лучше б бился —
           мол, даёшь
правду, "чтобы каждый вник!
чтоб хотя бы большинство
ощутило вдруг одно
на всех олухов родство —
как раскрытое окно"…

что ж нам делать-то с тобой,
переваренный пельмень?

…большинство —
от слова "боль";
меньшинство… от слова "Мень"?

но в углу, где ты лежишь,
нужно красить потолок…

всё равно получишь шиш,
сколько б воду ни толок.

…влево шаг и вправо шаг,
всё считается — побег…
обживаешь ты лежак,
новый год и новый век.

мама гонит маляров,
отговаривает брат…
ты — предчувствию Даров
рад


и квадрата потолка,
и обоев, и секунд
будто нет! а есть — Река…

и никак не просекут
представители "шинства"
(может, Мень-, а может, Боль-),
что Сверчок вокруг Шеста,
Мариотт, а также Бойль,
мир, законы, вещества,
все чужие, все свои —
это всё одни слова…


"И?"

18.01.15



*  *  *

Пьяная женщина… хуже она ребёнка.

Кто-то осклабится, гад: "Ничего бабёнка",
ты же — совсем не такая…
Так что решишь-то?
А?.. За компанию — надо!

…Бела, пушиста,
ты ведь котёнок…
который — лишь потерялся,
сразу забыл, как, зубасто застыв в дверях, всё
хохотом провожало, пинком несмелым…

Кто бы на твоём месте сказать сумел им,
что ты устала, что зябко, — мол, молочка бы…

Из чувства долга — в общении их ухабы
сглаживала… даже сравнивала… и довольно!

Где же хороший хозяин?
Пора домой, но…
ты напилась и поэтому — даже рада,
что всё случилось, а значит, и нет возврата:
здесь тебе самое место… пин-код под зад, и…
мазы не стало.
(Не нужно бы и досады.)


…Пьяная женщина спит, потому что спится.
Ходит вокруг одинокий кобель-тупица,
всё-то примеривается да ждёт чего-то,
а если что и обломится — только рвота.
Только ночная морока, — мол, вот же тазик…
Только почти уж забытого метастазик
острого чувства… коктейль микрофлор и смазок…
ну а наутро
вновь жизнь и примерка масок.

…Пьяные женщины… Смеет ли укорить их
самый безжалостный и беспристрастный критик! —
так ведь несчастны…

И ты вот не удержалась.


…Это неправда: не унижает жалость!


А консервирует в чувстве, что ты зверёныш
и всё восстанет, как надо, чуть только тронешь,
ибо — не круто всё это?

…Ступени мшисты,
все однокашники в гору пошли… "Спешишь ты?"…

Омута муть…
только выдохну и со дна я:

"Ты ничего никому не должна, родная".

21.01.15



*  *  *

Приснилось — вот последний раз мой:

чуть поюлив ужом средь пар,
кленовый лист, ещё не красный,
на сено свежее упал.

…Вот люди! —
кружатся друг с дружкой,
попутно тешатся виной,
а вера — тикает игрушкой, —
нездешне умной, заводной.


Ах, этот вальс…
Повыл — и аллес.
…Ещё предание свежо,
как вы на пары разбивались…
Ничё-оо, расцепитесь ужо:
борьба полов и это спишет…

А сено… "Для ноздрей и глаз
ведь это лучшее из пиршеств,
оставшихся?.."

               Не в этот раз.


 …Цветы, трава… и семена вот…
И смерть — и праздничная снедь.
Всего в достатке, хватит на год!

…но вот листу — не покраснеть.


"Ну, вы! Устали, так лежите", —
льном косм умножив космос трав…
бездумно веря: вседержитель
какой-то есть — и мудр, и прав.

…Ещё я здесь: и с ним, и с нею, —
с двумя усталыми зверьми.
И жил не рву, и не краснею…

И не старею, чёрт возьми.


…"Увы! Что правда, что враньё вам —
один, как говорится, стон, —
будь хоть училка с комбайнёром,
хоть оба — офисный планктон"…

Не важно праведной надежде,
чьего ума родиться средь,
чтоб лишь шепнуть:
"Себя не тешьте" —
и,
как игрушка, замереть.

27.01.15



КРАСИВАЯ ДЕВОЧКА

В небыли дощатых тротуаров,
некогда раскидистых садов
и китайских розовых товаров
как вершины праведных трудов,

начитавшись в отрочестве Грина,
выросла с надеждою… и вот —
девочка, домашня и старинна,
в безымянном городе живёт.

Всё так тонко… как же не порваться! —
дымке, флёру, разовым мечтам…
Кажется, вот-вот начнёт сбываться?
Снится, что чуть-чуть ещё — и там?

Лучший путь застрять в упёрто прошлом,
глупенькой мишенью стай и стад.

Ибо — что ж… и рай навеки прожран,
и для пекла духу не хватат.

28.01.15



ВИДИТСЯ!

…Да, несомненно: кажется, уже
совсем, как говорится… И, конечно,
скребут порою кошки на душе,
но —
в общем-то, по большей части, нежно.

Да, тонус рад любому костылю:
пейзажи, встречи…
              пусть оно и пресно…
     А кошкам я соломки подстелю, —
вот самое проверенное средство.

А вы (и вы) — за эту болтовню —
ну, в самом деле, что, не извините?

Льщу вновь себя надеждой…
не виню
за то, что лишь кошачий наполнитель
по всем углам валяется в мешках
  и снег не свеж
    и лёд какой-то ломкий

и лишь одна соломинка в руках…
И —
как тут подстелить себе соломки?!


…КамАЗ —
не больше крупного жука…
Картинно мимо горнего балкона
плывут над миром ломтики бекона
в оливковом сиянии желтка.

…Казалось бы, от Музыки ушёл и —
взамен нашёл, как говорится, стих…

Но вот — на расстоянии —
                большое,
                огромное!

             и голод… вдруг утих.

31.01.15


Уф…
Давным-давно прочитал (и оценил!) великолепную поэму Андрея Широглазова "Антипушкин" — да всё никак решиться не мог… но вот наконец-то решился: отныне — всё, перестаю-таки "ставить на черновиках время их написания"!
А заодно и на чистовиках тоже. 8-)
Итак, поехали дальше:


МЕННЕРС-МЛАДШИЙ

Золотой пейзаж побережий:
остро чуешь песок, босой…
и всё реже, увы, всё реже
вспоминается та Ассоль.

Облака громоздятся в небе,
расстилается мир у ног,
нету сил помышлять о гневе:
"Наслаждайся мечтой, сынок".

Одинокий алеет парус,
тронут кистью сырой зари…
Просыпаюсь ли? Просыпаюсь…
но — пускаю вновь пузыри
нежно радужные —
на ветер!

В горле ком, хорошо знаком:
ветер умер — но не ответил,
лишь бессильно обдал песком.

Папа-папа… ПарАм-парАра…
Перековываем мечты
на бессмысленные орала
у неровной морской черты.

И ложится прибой под ноги,
квинтэссенция! самый сок! —
и в безвременье, одиноки,
просыпаемся…
              как песок.



ВЕЧЕР ВТОРНИКА

К чЁрту рай: мне на планете люлей милей.
…Ради воскресного отдыха и посты не
выставлены у источающего елей
центра вселенной — воронки среди пустыни…

Весь понедельник истрачен на миражи,
на подготовку к тому, чему нет названий…
Впрочем, опять — ворожи тут, не ворожи,
кончится резким: "Не надо сюда названи…" —

и неизбежным отбоем, отсёкшим "-вать"…
И — предсказуемым утром: не белым-белым,
но перламутровым… Надо бы с чем-то рвать
людям —
да ведь и без этого хватит дел им,
раз уж идеи, одна за другой, в тираж
выйти должны… Словно синяя голубица,
тает над маревом очередной мираж.

"Может, обсудим?" — "Команда была отбиться!"

Спи. То, что выглядит, как основная злость
как бы охранников мира сего — всего лишь
ужас неясности: точно ли обошлось?
Разум кипит — если долго его неволишь.

Трубка гудит монотонно… Пора понять,
сколько бы зря ни марали листы/холсты мы,
главное правило жизни — не нам менять.
Святы места? Оставаться должны пустыми.

Всё. На вопросы — ответит любой амбал
(мол, паруса наши алы — и "все там будем")…
Тонет корабль… и с него — не сбежать на бал
маленьким
(как и надежды их),
типа, людям.



АКРОМЕГАЛ

Какой-то идеал расхристанный лежит в растерзанной постели,
а вот — экскурсовод с туристами… А вот — смываются недели
метелями… Не гений — гениев суммированный некий образ:
на всех один (ведь рядом тени их, и каждый — в общее родство врос).


"Любуюсь отражённым ликом у чужого зеркала… Не звал нас,
и всё же — лишь ему, великому, за нашу интертекстуальность
посмертное спасибо… Кости все уже изломаны под мясом, —
и нет опоры в хищном космосе… и — всё же баснями кормя сам
себя —
       себя же в каждом хаме я и в каждом школьнике прыщавом
узнАю, затаив дыхание… Ну вот и камень, и праща вам, —
мечите… обвиняйте в серости и в том, что форменный индюк, а…
ведь я надеялся, как всЕ, расти! — но вышло… вот…"


И век-жадюга
не даст теперь и мига лишнего ("Что голод! — тьфу… Была мечта бы —
и непременно утолишь его!"), чтоб оправдать твои масштабы.


…Пигмеи — трогают руками всё. Гид возмущён: "Ну сколько раз вам…", —
а вы…
       "Мы даже не ругаемся в посмертии пустом и праздном,
поскольку… Честно, много надо ли нам, голиафам, от давидов!
а им… чего уж там, — от падали…"
                (Кто ценит предков родовитых!)

…Какой-то идиот в манжетиках, собой заполнив — в виде казни
для честолюбцев ("Это ж этика!") — хрен знает сколько тех вакансий,
что так желанны для взыскующих… э-э… толики посмертной славы! —
способен укрепить тоску лишь их…

А впрочем, ладно.
Вирши слабы.

Не ты, не он, не я — а кто-то там лежит, как камень на панели,
и делится заёмным опытом ("Чтоб мы хоть децил поумнели!"):
и нежизнеспособный (вследствие… э-э… не соображу чего-то…),
и — столь великий, что,
                как лезвие,
                дрожит
                фальцет
                экскурсовода.



*  *  *

То платил настоящим тягло,
то вдруг с будущим порывал…
Только тянет любого дятла
на свой собственный перевал,

где бараки… и столь наивно
незабудкой заложен Фет…
и — пустая сто лет стоит на
полке тара из-под конфет.

…Потому голубям и крошим
свежей булки почти что треть
и, заискивая пред прошлым,
не даём ему прогореть,

что не знаем иного счастья,
кроме шёпота тет-а-тет,
а в подкорке зудит (мол, щас я)
олимпийских колец кастет.



ПЕЧЕНЬЕ

Дурацкого печенья пару штук
доесть, а после — прыгнуть с парашютом! —
чтоб сердце, будто лопасти, тук-тук…

"Спуститься бы на землю, парашют, —
и больше у тебя не попрошу там
ни лёгкости, ни новой ноши… Ой!"

…Всё стихло.
             Будто утро…
                снег, сочельник…

"Земля! Земля!.. Ты что, как неживой?" —
трепещет шёлк улыбкой ножевой,
но всё…

И застит небо вкус печенек.



ЧУЖИЕ

Что нам делать, когда доделала,
всё что нужно сама земля
и от дерева, глянь, до дерева
зеленея, плодится тля?

Нет больших дел — займёмся малыми,
несводимые полюса:
на рассвете — любые алыми
людям кажутся паруса.

Да, но мы-то — на лёгком катере —
прямо к рифме… ах, нет же, стоп!
…На рассвете ли, на закате ли…
В небо пальцем, а новость — в топ.

…Хором ахнет и встанет Община…
и — все выплачет очи мать…

Что нам делать, когда всё кончено?!
..................................

Начинать.



*  *  *

В круговороте тёрок о сантехнике
и планов посетить ЕИРЦ
пытаются укрыться неврастеники
от ясности… которая в ларце
коробки черепной, яйцеобразная,
ждёт шанса подменить мою судьбу!

И — знаю же, что дёргаюсь напрасно я,
но "это жизнь". И счастье ещё бу|
…



*  *  *

Полработы не стоит показывать никому:
ни канву, ни наброски… ни главное, ни кайму…
Всё равно, в безразличии к внешнему лоску, ты
всё на тряпки порвёшь — и нарежешься в лоскуты —

или нет, будешь трезвым сидеть и ломать в руках
корешок фолианта… себя выражать в рывках, —
расточать потихоньку… по слову, по букве, по
 чайной ложке — как нам завещал ещё Эдгар По
(помнишь это: колодец и маятник? жук — и клад?)

Мир — оклад, а икона — лишь ты: неумыт, патлат.

…Говоришь, настоящий индеец? Даёшь потлач!

Вопрошаешь, куда же всё делось?
                Ну что ж, поплачь…

Но сквозь слёзы, сквозь годы — пожалуйста, впереди,
не одни только ножницы с ветошью разгляди,
а — конечную стадию (шаг и — мгновенье, стой!)…

Ибо что этот мир — без заветной работы той.



*  *  *

Тебе кажется, время то ставит препоны, то
вдруг подастся — и рушишься в бездну, не зная броду?
Так и есть… Проникая всё дальше в неясно что —
то одну, то другую проходим насквозь породу.
То базальт, то песчаник… то туф, то опять базальт…
То вдруг холод пещер, то от мантии — волны жара…

Нам обнять бы друг дружку скорее (к чему базлать!) —
но ведь будто на разных концах мы земного шара.

Всё копаемся, будто в песочницах: ты в своей,
я — в своей… Воля-волюшка! Наглая, как синица,
прямо в руки ты просишься: "Вот я! Хватай скорей!"…
А покой — он журавль… Он действительно только снится.

Терриконы всё выше, а шахты всё глубже, но —
    ближе стать не дано…
                И попробуй тут разберись-ка…

 А безвременье — тоже отдушиной снабжено:
чтоб любой беспородный пернатый дышал без риска.



*  *  *

Не шелохнётся лист газетный на кровати,
когда на нём я вновь накрою свой обед:
пяток идей — и чай, добытый в автомате…
"But is it quite enough for Genius?" —
"You bet."

…Ночь, улица, — стучу по клавишам, — аптека…
Фонарь вот упустил — но вставлю, не беда.
А Джиниус-то всё ж удобней Лоджитека, —
и скроллинг так хорош, что можно без вреда
для чувства и ума всё промотать за вечер:
старушку в шушуне и облако в штанах,
космическую тьму и холод человечий, —
охота бы нашлась! — а я… аскет? монах?

О нет, поэт и всё. Не думаю о прозе.
Мой холодильник пуст, а вечер тих и мглист.
И бьётся мысль о лёд, как рыбка на морозе,
но больше нет идей! —
                и лишь газетный лист…



*  *  *

А вот и бабье лето:
не солнце-в-вышине ль
подобием омлета
пятнает туч шинель?!

Не майские ли грозы —
по-тютчевски, как встарь, —
все разогнав морозы,
вернули нам сентябрь?!

Ах, нет. Волнуя люто
(хотя чудес не жди),
то с грохотом салюта
мешаются дожди:

День города… и вечер,
избыт опять, изжит…

И пёс по-человечьи
от ужаса дрожит.



*  *  *

Сейчас 12:28.

(Побрился. Гладок, чист и свеж.
Снаружи в окна смотрит осень, —
 о нет, она не из невеж, —
украдкой, лишь бы не тревожить:
а вдруг тут жизнь опять бурлит…
Откуда знать ей, каковО жить,
 когда вокруг палеолит
  и рыщут полчища чудовищ!

 Она такой — была всегда:
следила, что ты там готовишь,
 дышала на стекло, седа, —
и, пробовавшему рассесться,
тебе вдруг делались слышны
 набатные удары сердца,
  зовущие из-за стены
туда, где свежесть с чистотою…
 чтоб пасть на землю перед ней
  и клясться: "Я тебя не стою!" —
   на вечно юном склоне дней.

…Ну-ну, не надо… Важно то лишь,
  что сохраняет, не следя,
 и не твердит: "Конечно, стоишь!" —
но укрывает от дождя.

Мой милый дом… В любой игрЕ пасть
 мы можем низко… но внизу —
  земля. И я в родную крепость
   всегда на пузе приползу, —
ну что поделаешь, раз выпал
 такой же жребий, как и всем…
  хотя —
         не мой ведь это выбор!)

…А, нет, 12:27.



СНЕЖНАЯ ГАЛАТЕЯ

Чего-то белого под вечер,
гляди, нападало с небес! —
давай же, вновь попутай, бес:
проси, чтоб я очеловечил
какой-то образ неземной,
слепивши что-то вроде феи,
и — приумножь мои трофеи…
вновь посмеявшись надо мной.

Тебе и гадить-то не надо:
дождись, когда придёт тепло,
потом капели канонада…
Глядишь, оно и потекло, —
всё, что, стараясь и потея,
слепил, дурак, ещё вчера
(на то они и вечера)…

Прощай, родная Галатея.

Я знаю цену красоте.
…Бывает, вываяешь что-то,
а после взглянешь, и — зевота…

Я — ЗНАЮ цену красоте.

Она… в победе над соблазном
 уютно жить вчерашним днём!

…Шедевр исчез?
                И что!
                Начнём
  опять корпеть над безобразным.
Потом, возможно, подбирать
 к нему доступный массам бисер…
глядишь, и выйдет зашибись, и,
 реально, вечно повторять
  не так уж и зазорно! —
                ибо
        иные муки слаще нег
 и — либо сам растаешь, либо…

всё вновь отдашь за этот снег.



*  *  *

Приди, в гостях побудь немного.

Метнись этюдом Дебюсси,
как балерина, одноного
и — мандаринов принеси! —
побольше, будто символ жатвы
 и новогоднего тепла
(когда зайчат и медвежат мы
 в мечтах лелеем у стола)…

Войди лучом зари бездомной
и — будь как дома… до тех пор,
 пока закат не вспыхнет домной,
  затмившей лунный семафор.
Откуда-нибудь, если можно,
 конфет каких-нибудь кило
  достань, пожалуйста:
                всё сложно,
    а кушать хочется зело!

Будь — как во сне…
                то почве дочкой,
  то камню ящеркой… пока
   пускается бездонной бочкой
    всё наше время с молотка
     на ветра хладные полОтна,
   (не на фабричные! хэнд-мэйд!)
              …
Земля — "возможностей" оплот, но…
 увы, никто не Архимед…
  а ты — будь ИМ!
   и Леонардо!
  Мари Кюри! и Жоржем Санд!
 Четыре года (если надо) —
  и расцветёт вишнёвый сад,
будь умницей…
 и — Нэнси Спанджен!
  И кем-нибудь ещё, окей?

А нет, так притащи мне спаржи
 незнамо сколько и откель.

(Изменятся черты мечты, и —
чижёлых, как ни посмотри,
мелькнут ежа сорок четыре,
чесночных зуба тридцать три,
все двадцать два несчастья сразу —
и все одиннадцать друзей…
и, не окончив эту фразу,
я затащу тебя в музей
всего! — и времени, и места…)

Особо много сил не трать, —
 купи, что будет там иметься…

   хотя б ЧЕГО-НИБУДЬ пожрать!

Капусты, может быть, брюссельской…

  и всё,
   спадёт печали гнёт!

 И в тишине, почти что сельской,
     покой на сердце прикорнёт.



*  *  *

Ненастье, ненастье… Тоскливый лай
ничейных собак, что, себе не веря,
предчувствуют МАЗУ… Пандорин ларь —
и рвущегося вон оттуда Зверя.

Жестокая скука… но и мороз,
и вихрь —
вылизывающий лица
с такой беспощадностью, что до слёз
желаешь ты в топке испепелиться.

И — улицы, улицы всей страны,
что в эту предпраздничную неделю
вновь вынужденно столь людей полны,
что, глядя на них, я глазам не верю:
и общества каждого э… столпа,
и самого нищего из бездомных —
всех выковала на ходу толпа,
вот эта, в невидимых миру домнах,
 и что!
      Шевели-ка (и будь прочней!)
      поршнями…
             ПокА рыбка думает, кОрм чей,
      ты время ничейное жри в корчме —
      упорно, как некий досужий кормчий:
судьбу ведь, как сочного порося,
 ни с кем не разделишь… От жира светел,
  давись же, добавки себе прося:
   ты следующий. Ветер вытер вертел, —
     всё ждёт…
      Замусоленный, жжёт асфальт
       подушечки лап агрессивной солью,
        а граждане… просто хотят поспать —
         и дни, и недели жуя, как сою.

Не впрок, бесполезно… Всё без следа
 минует: лишения, голод, волны…
  величие, бедность… руда, еда…

    Зверь сыт? Рыбы целы. И все… довольны.