О резонансе книги и автора

Остановись в сороковых страницах.
Застрянь в переплёте, не дыши.
Отпускай себя буквами-птицами
В плаванье бирюзовой души.

Катимся медленно нитками,
Кожаным кубом мы едим номера.
И, захламляясь пустыми попытками,
Целлюлозой мы бьем в вечера.

Мы дернем кишки кого-то большого,
Он, под лампой прожигая часы,
Пихал в батареи кучи плохого,
Испариной ввел чернила в басы
Грешной мелодии острой бумаги.
И, пока мы мирно спим у форзаца,
Он, состоящий из лыка и влаги,
Писал так, что петли все ломятся, ломятся.

Нам бы немного сил на исправиться.
Выйти из потемок его чёрных кругов.
Выбрать страницы, что больше нравятся,
Заучить по молитве, всего пару слов.

Татуированный пласт древесной судьбы
Плачет, сгибая края, негодует.
Мокнет под кофе, и звёзд осенних столбы
В ритме чтеца мерцают, пассуют
К мозгу нейроны прямых четких и верных клеток.
О писателе, что сгнил между сюжетных веток.

Книжная исповедь совсем уж не нова,
Обыденна. Грустно, почти бестолково
Она колет пальцы о седину божьих прав.
Автор - прорехой сверкающий нрав.

Уважая прямоту и сердечность времен,
Мы, применяя над ними садизм,
Любим запах страниц и пропавших имен,
И этот книжный живой организм.