Маяк

В моём случае не прошло ещё четырёх месяцев
там, где у других - больше четырёх лет.
Раньше думалось, в сердце столько всего поместится,
а теперь вдруг обнаруживаешь, что нет.
Нет, не влезет, не надо прижимать коленом,
выпускать воздух, скручивать в жгут...
Невооружённым же видно, что бесполезно:
порвётся через пару минут.
Ни в пролет, ни яду, ни курок - а жаль даже,
было бы смешно и, наверное, поучительно
для будущих поколений таких же непродажных,
свободолюбивых, чувствительных.
Милые мои, все равно по-своему сделаете,
но я хоть попробую, не умолчу, скажу...
Сердцу нашему больнее всего надеяться,
как больно резать - ножу.
Уж лучше ступенями дантова ада
винтовых лестниц всё вниз и вниз,
чем пронзительным, острым, холодным взглядом
сбрасывать маски с лиц.
Понимать, что всё в них - и жестокое, и хорошее,
каждая улыбка, каждый злобный оскал, -
такое же специальное, нарощенное,
лес у подножья скал.
В нем бы заблудиться, остаться, вырасти бы,
стать одной из корабельных сосен или осин,
только мы цепляемся за крутые выступы,
что было сил.
Другие вон выдерживают по несколько лет молчания,
иссушенные правдой о человеческой пустоте,
и рушат его, не вынеся, криком отчаянным...
Я не из тех.
Мне подавай с ложечки, нарезаное заранее,
без костей, пожалуйста, и хрящей,
чтобы, проглотив, изнутри не пораниться
ничем.
Каждый, кто хоть раз испытывал подобное,
навеки остаётся непонятым и неправым.
В этой чертовой вечности все поголовно
с врожденной травмой.

Ты же будешь вспоминать обо мне, изредка, вечерами,
как о чем-то случайном, скорее счастливом, чем нет.
Всё, что не успели сказать, останется между нами.
Наступает новый рассвет.