Мой как бы манифест 2003 года

МОЙ КАК БЫ МАНИФЕСТ 2003 ГОДА
(литературной группы дикороссов)


ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ПОЯСНЕНИЕ
Желая поместить на сайте написанные на днях стихи «О шахте духа», я понял, что для ясности, о чем речь, необходимо дать, так сказать, «историческую» справку. В конце 2002 года в Москве состоялась презентация сборника поэзии под названием «Приют неизвестных поэтов», одним из авторов которого был и я. Меня попросили написать нечто вроде манифеста образовавшейся литературной группы. Получилась статья «Московский собор…», которая или часть которой, точно не помню, была, если не ошибаюсь, опубликована в газете «Трибуна» и на сайте «Дикороссы». В ней я выразил надежду, что у нашей страны есть некоторое не в церковном понимании духовное будущее, которое, в частности,  отразилось в моей формуле «Россия – шахта духа». Перечитав статью сейчас, я увидел, что она не утратила своей актуальности, и решил опубликовать ее как другой голос во мне самом, на который возражают написанные стихи. Помещаю в хронологическом порядке: сначала статья двенадцатилетней давности, следом будут стихи, написанные на днях.
14 апреля 2015
   

МОСКОВСКИЙ СОБОР ДИКОРОССОВ НЕСЛУЧАЕН.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СКРИЖАЛЕЙ.
В ЧЕМ НАШИ ПРИТЯЗАНИЯ?
(О МАНИФЕСТЕ И  И ПРОЧ..)

I

Когда в 96 г. я без всякого плана начал делать журнал «Верхняя Зона», мне выдвигали возражения, что, мол, просто так нельзя, необходима концепция. Что значит это таинственное слово, я и до сих пор не знаю и знать не хочу, и вполне без него обхожусь. Сегодня, когда братья-дикороссы предложили мне написать манифест, я испытываю то же самое недоумение, что и тогда. И подозреваю, что и то, и другое на самом деле играет одну и ту же роль в социально-литературных играх. Просто одни, ну, скажем,  интеллектуалы, тяготеющие к АВАНГАРДУ и модам-заморочкам, назовут это концепцией; другие же, склоняющиеся к – как остроумно сказал однажды, кажется, критик Золотоносов,  – ИВАНГАРДУ, это же самое нарекут манифестом. Я не хочу, чтобы мои друзья прислонялись к одному из ГАРДОВ (кому невмоготу, выбирайте Асгард, не ошибетесь), навязанных уродливыми условиями минувшего века. Они, надеюсь, не претендуют на эндакий всуе мудрствующий модный интеллект, а также и не завидуют лаврам Минина и Пожарского. Они, надеюсь, просто воспринимают жизнь такой, какова она есть.
  Так вот, суть и цель концепций и манифестов одна: заявить в этом тесном мире толкающихся локтей право своей группы влиять на человечество. Группа это часть, то есть партия. Поэт же – Единое, в котором содержится и Многое, вернее – Всё. Ему, когда он создает свои вещи, не требуется никакой декларации своего права влиять на человечество, ему достаточно таланта. Поэтому между группой и поэтом я вижу противоречие. Поставили поэта в это чуждое его природе положение особые обстоятельства ХХ века, когда мир поистине перевернулся, и социальная этика стала претендовать на первичность относительно индивидуальной. Личность вне группы практически была выброшена из жизни. В силу известных условий у нас это было жестче, на Западе  мягче. Но суть одна. Личность (а поэт и есть личность, лишь особо наделенная речью) была унижена и, чтобы социально выжить, обречена сбиваться в группы. Пастернак сказал однажды, что лишь бездарности сбиваются в стаи, но и сам, подчиняясь давлению века, превосходным образом отслужил групповые повинности. 
Увы, и мы все еще вынуждены отслуживать эти повинности, хоть и в минимальной степени. Группы возникают по законам естественного выживания желающих быть услышанными на фоне вавилонского смешения литтусовочных мелодий, глушащего все звуки в околорыночном прибое. Нас все еще тешит иллюзия, что групповой голос слышней индивидуального. Есть в этом и подражание политическим формам жизни. Подавая себя как группу, мы как бы баллотируемся в некую невидимую литературную думу. И здесь, как и в политике, результатом усилий бывает лишь карьера полутора человек верхушки группы. Поэт и с этой стороны попадает в непримиримое противоречие        с коллективными играми, ибо в литературе не может быть никакой демократии, она по природе жестко авторитарна, и в ней чем больше диктаторов, тем лучше. Царства, воздвигнутые Шекспиром или Гомером, незыблемы. Сбрасывание Пушкина с парохода было и осталось нелепым демократическим выкриком, не имеющим отношения к литературе. Тот же Маяковский и без этой «акции» получил бы в срок свою законную корону. Но таково было влияние века, порождавшее возню с «эстетическими платформами» и декларациями, со всем этим мусором программ и манифестов, годным лишь на корм непритязательным диссертантам.
Вступая в новый век, не будем же плодить мусора, но попробуем сказать, для чего мы собрались, верней – для чего, во имя чего собираться стоит.          

II

И тут подоспело стихотворение Андрея Канавщикова «Скрижали», которое он удачно выслал мне к Новому году. Он написал его в минувшем декабре, как бы полушутливо откликаясь на московский собор дикороссов и пафос моей скрижальной строки, благодаря Юрию Беликову громко зазвучавшей. «Скрижали» сразу начинаются как комментарий к нашему собору-наезду. И как эпиграф – к мировой культуре:

Какая жалость,
Как не запить –
Принес скрижали,
Пришлось разбить.

Если  в стихах есть поэзия, то Истина с ее помощью, как вода, пробивает себе путь где угодно. Поэзия)* Литература) Искусство) Культура) Человечность – все вырастает из зерна скрижалей. Всё есть в широком смысле – ПРОДОЛЖЕНИЕ СКРИЖАЛЕЙ.

Сердца остыли,
В глазницах – чад.
Тельцы златые
Опять мычат…
 
Ну да, это наш сегодняший день, узнаем. Но до него был страшный XX век, ¬–

Кровь революций,
Прохлада брызг,
Скрижали бьются,
Как рюмки, вдрызг… –

после которого простое мычание златых тельцов многим кажется блаженным отдохновением и уж как минимум – законно-естественным состоянием, благополучной данностью. Но вот та данность сегодняшнего дня, которую на фоне громкого мычания златых телят мы умом признаем, но сердцем не  чувствуем:

Мертва обитель,
Жизнь на весу!..

Бессознательная жизнь с упорством безнадежного маньяка снова и снова противостоит нашим усилиям. Но наступает XXI век, когда творец говорит:

Пусть не хотите,
Я принесу
Скрижалей Слово…

Не смущаясь своими слабыми силами (а у кого – перефразируя цветаевское  «кто – когда – мог?!» – и когда они были сильными?!), мы обязаны (кем? кому обязаны? Богом, несогласием прожить жизнь паразитами на теле бытия) заявить высшую планку духовных притязаний (все равно снесет, как говаривал Толстой). Поэт говорит, и приходит век, когда вместе с ним все человечество скажет:
– – –
* примеч. Все, что справа от скобки включает в себя то, что от скобки влево.

Но бить их снова
Не захочу.

Человечество должно расхотеть бить скрижали и пророков. Чтобы оно таким стало, стоит поработать. Хотя прямых рецептов влияния тут нет. Тут скорее каждому творцу не грех помнить, что за одним из городских поворотов его непременно ждет толпа с камнями. Пусть он помнит об этом как об одной из бесспорных наград за его дела.

III

В чем же наши притязания? Да в том, чтобы следовать закону Гераклита – война отец всего, –  который еще никто не отменял, даже Спаситель, подтвердивший его словами: не мир, но меч…Да, господа, речь о пресловутой борьбе добра и зла, которую ни телевизор, ни Интернет, ни футбол, ни сводки валютных курсов не отменили. Только пора понять, что это борьба по ВЕРТИКАЛИ неба/земли, света/мрака, а не по ГОРИЗОНТАЛИ левых и правых, красных и белых. Горизонтальная борьба – это материальная борьба, в плоскости земли и мрака, часто использующая энергии вертикальной борьбы в своих целях и в лучшем случае лишь пародирующая ее. Для Ленина, не знавшего духовного измерения жизни, естественно было сводить все к горизонтали. Это называлось материализмом. Многие из нас ныне горды тем, что мы ушли от Ленина и всего такого прочего, связанного с гадостями минувшего столетия. Скромнее, господа! Мы не так уж от Ленина и ушли, если приглядеться. Мы, в основном, все еще материалисты. Кто-то, может, еще обманывает себя, полагая, что противостояние двух систем в прошлом веке было борьбой верного христианским традициям Запада с сатанинским коммунистическим Востоком. Увы, это была борьба всего лишь правой и левой рук Сатаны между собой. Левая проиграла, потому что требовала слишком больших жертв во имя земного рая, к тому же откладываемого в неопределенное будущее; правая победила, потому что и жертв требует меньше и реально предлагает образцы земного рая на Канарах, Багамах и в прочих веселых местах (да здравствует индустрия туризма – дорога в Светлое Настоящее!). Конечно, под сенью правой руки Сатаны жить приятней, пока не вспоминаешь о Боге.
О Боге в последние годы вспоминают ежедневно и много, вспоминают ВСЕ. И чем больше вспоминают, тем сильней ощущение, что под Его именем речь идет о ком-то другом. В нашу эпоху лихорадочного взаимодействия культур все в один голос признают, что Бог един, но вместо служения этому Единому азартно перебирают реквизиты конфессий, обряжаясь в службы, обряды, практики разных культов и это маскарадное переодевание считая духовным проникновением. Подталкивает и культурология: музей культур переходит в карнавал религий и наоборот. На поверхности жизни научное мировоззрение сменяется неорелигиозным, или культурологическим. В нем исчезает разница между объектами религии и науки, всё становится всем, все формы нивелируются, ведь для науки иерархии объектов нет: амёба как объект равноценна вселенной. Потому исчезает принципиальная разница и между Нотр-Дам де Пари и шаманским чумом, и речения Христа приравниваются к шепоту куста. Но и я не осмелился бы сейчас твердо решить, чего больше в этой планетарной нынешней уравниловке: сатанинского или Божьего? Скорее всего, как всегда, – видимое смешение есть результат происходящей на метафизическом плане бытия схватки. Я лишь надеюсь, что, если Сатана захотел посмеяться, унизив дом христианского Божества, то Господь извлечет из этого хороший для нас урок, заставив нас – после того как все блистательные храмы мировых религий будут окончательно уравнены с простейшими капищами элементарных язычеств, – свободно, по собственному желанию, отказаться наконец от остатков материальных представлений о Боге и сделать дальнейший шаг в глубину постижения Бога, себя, мира. И тогда всем станет ясно, почему, несмотря на взаимный интерес и доброжелательство конфессий друг к другу и возгласы о том, что Бог един, вражда не прекращается и союза церквей не получается. Нас соединяет дух, разъединяет материя. Конфессиональные окна (в форме, условно говоря, звезды у иудеев, квадрата у христиан, треугольника у мусульман и т.д.) – это материальные образования, которые, пока им придается духовный смысл, не перестают быть и препятствием для духа. Продолжая сравнение, прибавьте сюда еще качество оконного материала: стекло, слюда, бычий пузырь и т.д. Для погруженного в чувственное самоощущение человека эти материальности вязнут в духе и от него не отличаются. Для примера, – я смотрю в окно на яркий солнечный свет, он заливает косяки и рамы так, что я их почти не вижу, мне чудится, что свет источается деревом и стеклом окна. Что-то вроде этого и с конфессиями происходит. Слить окна в одно невозможно, даже геометрически это была бы бесформенная дыра. Чтобы конфессиональные окна перестали быть препятствиями на пути к Единому Богу, возможен лишь один путь: стены, отделяющие нас от света, должны так истончиться и просветлиться, что окна растворятся на фоне прозрачных стен. Человек должен весь стать Окном Божества. По-другому не выйдет.

IV

И тут мне вспоминается Россия. Не для русопятской проповеди о нашей исключительности и особости, нет. Просто деваться некуда. Если уж весь мир в надежде на спасение лихорадочно ищет свои и не свои корни где угодно, то нам-то что отказываться от своих мировых корней, лежащих совсем близко? Зачем отказываться от своего таланта и зарывать его? Тем более, что весь мир, очумевший от жажды доллара и счастья, ждет нас как свой последний шанс на выздоровление. Я говорю без шуток. России не бывать богатой, хотя на это и надеются наши саддукеи, молящиеся на Америку.    
Россия так же бедна, беспокойна и интересна, как некогда, перед пришествием Христа, была Иудея. Наши фарисеи так же продолжают украшать храмы и торговать в них. Наши светские школьные философы так же не знают своих богатств, утверждая, что русской философии нет (разве из Назарета что-нибудь путное выходило?) и что жить можно и нужно лишь по римлянину Бертрану Расселу.
Но у России другой дар. Россия – шахта духа. Страна не частного, а всеобщего спасения. В этом, 2003-м, году минует 100 лет со дня кончины величайшего мыслителя-пророка, которого мы к своему стыду и позору не знаем и знать пока еще не хотим, – Н.Ф.Федорова (1828–1903). Это лучший проводник в нашу русскую шахту, но мир его не узнает, пока не узнаем мы сами… Но не опасно ли сравнение России с Иудеей? Ведь она вскоре погибла.
Не спешите с выводами. Может, на весах вечности-то то, что Иудея родила Христа, повесомей того, что Тит стер ее в 70-м году с лица земли.
Но мы не знаем, что и как там будет.
А пока спустимся в свою шахту. 
Ради памяти об этих вечных позициях и стоит собираться. Вот вам СУПЕРМАНИФЕСТ, он же сверхконцепция, если угодно. Ничего другого не требуется.

7 января 2003.