На улицах Москвы звучит Шопен

***
Смотреть цветы и бабочек на них,
полет шмеля над разноцветным полем…
Не ждать забот печальных тех, иных,
где каждая из них другую гонит.

Не видеть дом, разрушенный войной,
и дикий страх в глазах детей своих,
и дождь цветной сквозь уходящий зной,
и шепот сквозь незавершённый крик.

На улицах Москвы звучит Шопен,
дома танцуют в мареве  звучащем…
Уйти. Уйти от этих вечных стен,
вчера немых, но  завтра  говорящих…

И будет шмель гудеть по над рекой,
и бабочки взлетать над разнотравьем…
……………………………………………….
И мама у плетня махнет рукой,
отправит в путь благословенной ранью.

***
Все тот же дом,
все тот же сад
все так же дикий виноград
оплел над крышей грушу.
Здесь зимний гром
и летний град
устроили стихий парад
и подменили душу.
И что теперь, и как теперь,
куда найти иную дверь,
какое небо слушать?
Хотя, быть может, не спеша
другая выберет душа
с небесным зреньем сушу.
И чтобы можно было знать
о том, что мы придем опять
и, – вольные, – заплачем
о том, что гром и град, и сад,
и тот же дикий виноград –
любимы.
Но – иначе.

***

Вечерний город пуст и вечен.
Но вижу редкие огни
как продолжение невстречи,
в которой больше не винит
фонарь, о празднике забывший
и, может быть, уснувший кран.
Ему теперь поспать нелишне.
И, как последний хулиган,
крадется месяц над калиткой,
чтобы потом ее открыть…
Но самой изощренной пыткой
мне будет день, где ливень лить
уж никогда не перестанет –
насквозь промокнет полотно…
Художник сам закроет ставни,
свое любимое вино
он станет пить, а звезды плакать
устанут в темной вышине.
Фонарь свое погасит пламя,
чтобы зажечь его во мне…
…………………………………….
…И стану я лучом беспечным,
не согревающим тебя.
И в честь невиданной  невстречи
в ночи два ангела трубят.

***
Станиславу Куняеву
Мы почти, что привыкли к российским высоким лесам –
там набухшие почки у тоненьких теплых осин…
Прошлогодний ковыль  тянет венчики грез к небесам,
заполняя собой эту вечную млечную синь.

На исходе апрель. Подрастает подлесок. Нездешний
проникает сквозь явь неизбежный избыток весны.
В придорожном кафе остановимся, будем неспешны,
И отныне поймем, как великие дали ясны!




***
Памятник, позеленевший, поэту Никитину
после долгой зимы
приглашает на плечи весну.
Его посещают единственные строители:
птицы певчие перелетные
и берут на себя вину
за ограду чугунную темную,
покосившиеся фонари,
за фигурность – почти иконную,
свет печальный, что изнутри
излучает весь облик древний,
а особенно кисти рук,
успокоившиеся, наверно,
за два века почти, не вдруг.
Замороченные прохожие
мило мимо спешат,
а значит
все решают одну, похожую,
непростую для них задачу.
A задача их суеверная:
как бы выжить и знать наверное,
что сегодня и даже завтра
будет ужин и будет завтрак.