О Габриэле не забыла

О Габриэле не забыла. В пределах её сердца был его образ,
  Одетый в красоте любви и молодости, как длятся, она созерцала его,
  Только более красивый сделанный его мёртвой тишиной и отсутствием.
  В её мыслях о нём времени, введенного не для него, не было.
  По нему не было власти у лет ; он был неизменен, но преобразован;
  Он стал к её сердцу как тот, кто мёртв, но не отсутствует;
  Терпение и отречение от самой, и преданность другим,
  Это было уроком, который жизнь испытания и горя преподавала ей.
  Такой была её любовь, но, любя распространя благоухающие специии,
Без всяческих ни отходов, ни потерь, но заполняя воздух ароматом.
  У другой надежды была она ничего не желая,  в жизни, но следовать
  Кротко, с почтительными шагами, к священным ногам её Спасителя.

  Таким образом много лет она жила как Сестра Милосердия; частое посещая
  Одинокие и несчастные крыши в переполненных переулках городка,
  Там, где бедствие хочет, скрываться  от солнечного света,
  Где болезнь и горе в каморках томились, пренебрегаемые.

  Ночь за ночью, когда мир спал, только сторож повторял
  Громко, по пустым улицам, что всё было хорошо в городке,
  Высоко в некотором одиноком окне он видел свет от тонкой свечи.
  День за днём, в сером цвете рассвета, как замедляются через окраину
  Тащился немецкий фермер, с цветами и фруктами для рынка,
  Встретил он, что кроткое, бледное лицо, возвращаясь домой от его наблюдений.
***
Gabriel was not forgotten. Within her heart was his image,
  Clothed in the beauty of love and youth, as last she beheld him,
  Only more beautiful made by his deathlike silence and absence.
  Into her thoughts of him time entered not, for it was not.
  Over him years had no power; he was not changed, but transfigured;
  He had become to her heart as one who is dead, and not absent;
  Patience and abnegation of self, and devotion to others,
  This was the lesson a life of trial and sorrow had taught her.
  So was her love diffused, but, like to some odorous spices,
  Suffered no waste nor loss, though filling the air with aroma.
  Other hope had she none, nor wish in life, but to follow
  Meekly, with reverent steps, the sacred feet of her Saviour.
  Thus many years she lived as a Sister of Mercy; frequenting
  Lonely and wretched roofs in the crowded lanes of the city,
  Where distress and want concealed themselves from the sunlight,
  Where disease and sorrow in garrets languished neglected.
  Night after night, when the world was asleep, as the watchman repeated
  Loud, through the gusty streets, that all was well in the city,
  High at some lonely window he saw the light of her taper.
  Day after day, in the gray of the dawn, as slow through the suburbs
  Plodded the German farmer, with flowers and fruits for the market,
  Met he that meek, pale face, returning home from its watchings.