Остывающий

Было время, на чёрной крыше
огнедышащий спал дракон.
Он проснулся, увидел афиши
и ударил в Луны камертон.

Он спустился в вечерние сумерки,
разбивая доспехи луж.
В небе синяя краска Врубеля.
Праздник суетный у кликуш.

Пекарь в хлеб добавляет отруби,
тонко режется ветчина.
Промерзают подъездов проруби
в треск капустного кочана.

В них судьба моя опрыщавела.
Посмотри на мою ладонь,
крепостного ладонь, не барина,
бороздой самой главной, ; боль.

Ты скажи мне, тоска-наводчица,
«Почему у меня хандра?
Почему мне всё чаще хочется
в жар бикфордового шнура?»

Посмотри! Там, на чёрной крыше,
не осталось даже следов.
Дверью хлопнув, я громко вышел,
оставляя сидельцам дом.

Ветер слёзы со щёк мне слижет,
будто с детства пришедший пёс
очень ласковый, очень рыжий.
Ткнёт в ладонь мне холодный нос.

Возвратившимся разве рады,
если есть ещё что делить?
Нас посмертно найдут награды,
не спасёт Ариадны нить.

Ветер тему скулит и плачет.
Шаг ложу я длиной в аршин,
мелочишку вчерашней сдачи
за подкладку себе зашив.

Я не встречу меня узнавших!
Завязавшая шарф узлом,
чья-то рожа с цветущим бланшем
рассосалась под гастроном.

Кто-то высморкался в ладошку.
Не возвышенные дела.
Только дама явила ножку,
но явивши, тотчас ушла.

Посмотри! Там, над чёрной крышей,
догоревших печалей дым
поднимается выше. Слышишь?
Я за ним.