Вильгельм Буш. Крот

Wilhelm Busch. Ein Maulwurf


Весь шумный мир, его услады,
Вмешаться в жизнь его стремленья,
Мыслители хвалить не рады, –
Держался крот того же мненья.
Он в шуме смысл не находил,
В прохладу нор своих спешил,
Чтоб с головой уйти в работу,
В пристойно-тихую заботу.
Он там не видел ничего,
Но верный хоботок его,
Набитый нервами комок,
Всегда вёл в нужный уголок.
Для пищи крот, предпочтая
Изыски, лакомства Китая,
Жуков личинки поедал,
Червей жирнющих выбирал.
И было видно, как растёт,
Став круглым, у крота живот,
Ну и, как водится при том,
Росла гордыня с животом.
Хоть крот был из простых персон,
Стал одеваться как барон,
Но жаль, что все наряды те
Никто не видел в темноте,
И пробуждённый бес гордыни
Наверх толкал крота отныне.
Чтоб все услышали о нём,
Крот и решил воздвигнуть холм
В свою, крота, конечно, честь,
Чтоб наверху узнали: есть
Герои под землёй такие,
Что могут больше, чем другие.
Но здесь мог помешать живот,
И есть сомненье: кто поймёт?
Был тип с позицией другою –
Садовник с острою киркою.
Удар короткий и… конец!
На свет явлён холма творец,
Ещё удар промеж ушей,
И крот стал мёртвого мертвей,
Гордец недвижно возлежал.
Кто ж почести ему воздал?
Три чёрных с пятнами жука
Прикрыли кучкою песка.


        Die laute Welt und ihr Ergo:tzen,
        Als eine sto:rende Erscheinung,
        Vermag der Weise nicht zu scha:tzen.
        Ein Maulwurf war der gleichen Meinung.
        Er fand an La:rm kein Wohlgefallen,
        Zog sich zuru:ck in ku:hle Hallen
        Und ging daselbst in seinem Fach
        Stillfleissig den Gescha:ften nach.
        Zwar sehen konnt er da kein bissel,
        Indessen sein getreuer Ru:ssel,
        Ein Nervensitz voll Zartgefu:hl,
        Fu:hrt sicher zum erwu:nschten Ziel.
        Als Nahrung hat er sich erlesen
        Die Leckerbissen der Chinesen,
        Den Regenwurm und Engerling,
        Wovon er vielfach fette fing.
        Die Folge war, was ja kein Wunder,
        Sein Ba:uchlein wurde ta:glich runder,
        Und wie das ha:ufig so der Brauch,
        Der Stolz wuchs mit dem Bauche auch.
        Wohl ist er stattlich von Person
        Und kleidet sich wie ein Baron,
        Nur schad, ihn und sein Sammetkleid
        Sah niemand in der Dunkelheit.
        So trieb ihn denn der Ho:hensinn,
        Von unten her nach oben hin,
        Zehn Zoll hoch oder gar noch mehr,
        Zu seines Namens Ruhm und Ehr
        Gewo:lbte Tempel zu entwerfen,
        Um denen draussen  einzuscha:rfen,
        Dass innerhalb noch einer wohne,
        Der etwas kann, was nicht so ohne.
        Mit Baulichkeiten ist es misslich.
        Ob man sie scha:tzt, ist ungewisslich.
        Ein Mensch von andrem Kunstgeschmacke,
        Ein Ga:rtner, kam mit einer Hacke.
        Durch kurzen Hieb nach langer Lauer
        Zieht er ans Licht den Tempelbauer
        Und haut so derb ihn u:bers Ohr,
        Dass er den Lebensgeist verlor.
        Da liegt er nun, der stolze Mann.
        Wer tut die letzte Ehr ihm an?
        Drei Ka:fer, schwarz und gelb gefleckt,
        Die haben ihn mit Sand bedeckt.