Девственный лес
но в краю, где стоит он,
Люди иные живут,
с иным языком и укладом.
Лишь на туманном прибрежье
Атлантики вечно шумящей
Горстка акадцев осталась с тех пор,
как отцы их вернулись
После скитаний на родину,
чтоб умереть в её лоне.
Там в рыбацких домишках
по-прежнему вертятся прялки,
Девушки ходят в нормандских чепцах и передниках пышных,
И у огня вечерами историю
Эванджелины
Слушают молча, -
а рядом грохочет прибой океана,
Низким, горестным гулом вторя стенанию леса.
Свидетельство о публикации №115041208198
Dwells another race, with other customs and language.
Only along the shore of the mournful and misty Atlantic
Linger a few Acadian peasants, whose fathers from exile
Wandered back to their native land to die in its bosom.
In the fisherman's cot the wheel and the loom are still busy;
Maidens still wear their Norman caps and their kirtles of homespun,
And by the evening fire repeat Evangeline's story.
While from its rocky caverns the deep-voiced, neighboring ocean
Speaks, and in accents disconsolate answers the wail of the forest.
*
Всё ещё выдерживает первобытный лес; но под оттенком его ветвей
Живет другая гонка, с другой таможней и языком.
Только вдоль берега жалобной и туманной Атлантики
Задержитесь несколько акадских крестьян, чьи отцы от изгнания
Блуждавший назад к их родине, чтобы умереть в ее груди.
На раскладушке рыбака колесо и ткацкий станок все еще заняты;
Девы все еще носят свои нормандские заглавные буквы и свой kirtles домотканых,
И вечерним огнем повторяют историю Эванджелин.
В то время как от его скалистых пещер соседний океан с глубоким голосом
Говорит, и в акцентах печальные ответы вопль леса.
Генри Лонгфелло 12.04.2015 20:04 Заявить о нарушении