Промысл Божий

Моя бабушка Анна Ефимовна родилась 22 сентября 1914 года на следующий день после Рождества Богородицы, большого  христианского праздника, отмечаемого 21 сентября всем православным миром. Утром 21 сентября я отправилась в церковь, чтобы отстоять литургию, помолиться пресвятой Богородице, попросить здравия себе и близким и, конечно, помощи в решении вопросов, которые почему-то никак не хотели решаться. В церкви  подала я две записочки – одну о здравии своих родных, а другую –  о поминовении бабушки и других умерших родственников.
 Я с лёгким сердцем отстояла службу и умиротворённая богослужением стала ждать начала панихиды. К радости своей увидела я, как в церковь стремительно вошёл отец Константин.  Его сразу окружили прихожане, просили благословить. Какая-то сила тоже подвела меня к нему. Притягивал весь его облик – высокий, с бледным интеллигентным лицом и удивительно прозорливым взглядом.
– Благословите, отец Константин, –  с замиранием сердца попросила я.
Отец Константин внимательно взглянул на меня. Это был молниеносный взгляд, но в моём сердце он отпечатался на всю жизнь. В нём было столько глубокого личного участия и проникновения  –он просветил меня, будто рентгеном. Батюшка словно спрашивал меня серьёзно и с пристрастием, зачем я прошу его благословения, что меня тревожит,  чем я дышу.  Прикоснуться к такому человеку – уже счастье.  И ещё меня посетило странное ощущение, что, хотя совсем близко от меня находился отец Константин, умом и сердцем он был далеко, как говорил Феофан Затворник,  будто  «исчезал в Боге».  Я искренне радовалась, что именно отец Константин будет служить панихиду. Помимо большой личной симпатии к батюшке, меня связывала с ним и память об отце. Ведь  отец Константин отпевал моего папу.
Началась панихида. На столике справа от кануна были лесенкой разложены записочки.  Я  заранее подала заказную записку о упокоении, но всё-таки решила «подстраховаться» и написать ещё одну, покороче, включив в неё только свою бабушку Анну. Всё-таки 22 сентября – её день рождения. Эту записочку вместе с подаянием я положила на столик. Отец Константин начал перечислять имена поминаемых усопших. Записок было много, и он прочитывал часть имён про себя, а часть – вслух. Просматривая очередную записку, отец Константин как-то внутренне сосредоточился на поминаемом Георгии.
–  Да, давайте помянем Георгия, – с особой нотой участия повторил он, будто знал этого самого Георгия.
Мне стало немного досадно. Причём тут Георгий?  Лучше бы  Анну вслух помянул, ведь я всё для этого сделала. Но чувство досады быстро улетучилось. Отец Константин служил панихиду как-то очень по-домашнему, по-родственному,  будто мы все – одна большая семья. Мне казалось, что его заупокойная молитва, а вместе с ней и наши тоже, доходят до самого Неба. Отец Константин закончил читать записки, развернулся к нам, прихожанам,  задумался на мгновение и убеждённо произнёс:
–  Да, надо обязательно молиться за Георгия.
–  И снова Георгий, –  с удивлением подумала я, но кротко решила, что святому отцу, наверное, виднее, хотя, конечно,  мне лично  очень  хотелось услышать вместо Георгия имя Анна.
Я вышла из церкви. В моей душе белыми крылышками трепыхалась тихая радость. Я радовалась всему – Небу, Богородице, отцу Константину, всему миру. Зайдя в церковную лавку, я купила несколько  брошюрок и направилась к двери. Уже на выходе  услышала такой разговор:
– Представляешь, этикетка от масла отклеилась, теперь не знаю, какое масло продавать будем, –  сказала одна из служительниц лавки.
– А ты помолись, может быть, Господь откроет, – посоветовала её помощница.
Тогда я не придала никакого значения этому разговору.
Домой я шла пешком. Лил дождь, по лицу  хлестал мокрый ветер, а мне всё было нипочём!
– Странно, –  думала я,  мысленно возвращаясь к панихиде, – вроде бы и Анну святой отец вслух не помянул, а у меня в душе рассвет. И такое ощущение, что всё правильно, что именно так всё и должно быть. И тут меня осенило! Да ведь это к моему поминальному прошению возвращался отец Константин!!! Первый раз за десять лет, что я  хожу в церковь,  решила я помянуть  отца моего папы. Мой папа – Анатолий Георгиевич Белов. Георгий – его отец и мой дед. Он умер молодым, и фотографию его я увидела на Ваганьковском кладбище, когда хоронили папину маму –  мою бабушку Клаву. Меня поразила доброта, которой светилось лицо моего молодого деда. Папа на него очень похож. 
 В то утро 21 сентября я первый раз как-то вдруг отчётливо осознала, что у моего папы тоже ведь есть отец, и приписала Георгия. Бабушку Клаву я поминаю часто, а вот деда Георгия никогда в  поминальные записки не включала. Мне даже в голову это не приходило. Может быть, потому что никогда его не видела.
Забыт был дед Георгий нами. И, конечно, он в первую очередь нуждался в поминовении.  Видимо, отец Константин это почувствовал. Ведь он мне будто напутствие давал поминать Георгия, не забывать о нём, но  я тогда  не поняла…  А потом Господь открыл…