Средневековье

АЛЕКСАНДР КУШНЕР
*
Не было б места ни страху, ни злобе,
Все б нам простились грехи,
Если бы там, за границей, в Европе,
Русские знали стихи.
 
Если б прочесть их по-русски сумели,
То говорили бы так:
Лермонтов снился в походной шинели
Мне, а потом — Пастернак!
 
Знаете, танки, подводные лодки,
Авианосцы не в счет.
Фет мимо рощи проехал в пролетке,
Блок постоял у ворот.
 
Май в самом деле бывает жестоким,
Гибельной белая ночь.
Разумом не остудить эти строки,
Временем не превозмочь.
 
 
*   *
  *
 
Говоришь, пустяк. Но так устроены
Мы, что мелочь сбить нас может с толку.
Чьим-то словом мы обеспокоены
Или чью-то вспомним недомолвку.
 
В очереди нас толкнула женщина
И не извинилась почему-то.
Показалось или померещилось,
Странная нашла на сердце смута.
 
Заметался голубь под колесами
И пятном распластанным остался.
Говоришь, что надо быть философом.
Мир не рухнул, космос не взорвался.
 
Но и Кант на лекции стал хмуриться
И сбиваться с мысли то и дело,
Потому что у студента пуговица
Кое-как на ниточке висела.
 
 
*   *
  *
 
 
Да, прекрасная затея,
Но какой кошмар кругом!
Не спросить ли Галилея
Ночью как-нибудь тайком,
 
Выбрав тихую тропинку —
Не парадные пути:
Может быть, пора в починку
Мирозданье отнести?
 
В нем какой-то непорядок,
Что-то надо подкрутить.
Звезды чувствуют упадок
И усталость, может быть?
 
Сколько слез! Ничто не мило.
Отвечает Галилей:
Боже мой, всегда так было!
Иногда еще страшней.
 
 
 
Сигнаги
 
Если я правильно помню, — Сигнаги —
Это грузинский такой городок.
Мне показалось: немало отваги
Надо, чтоб жить в нем: разверзлась у ног
Пропасть, по краю которой ходили
Местные жители.
                Врубель бы им
Пририсовал черно-синие крылья,
Сном многогранным своим одержим.
 
Нынче я думаю: мне бы в Сигнаги
Стоило, может быть, съездить опять,
В горы — от плоскости невской и влаги,
Чтобы над пропастью той постоять
В блеске кремнистом ее, позолоте,
Рядом с ней яблоки зрели в саду,
И еще раз увидать на подходе
К старости бездну прекрасную ту.
 
 
*   *
  *
 
 
Ребенку нравится, что на земле живут
Не только люди — кошки тоже.
Собаки, голуби, вороны тут как тут,
А в зоопарк его однажды приведут —
Ах, зебры, как они на вымысел похожи!
 
Ребенку кажется, что он — один из них,
Хвостатых, сумчатых, крылатых, полосатых,
Зубастых, в войлочных нарядах, в шерстяных,
Он видит родственников в них, друзей своих,
А не отверженных, судьбой в тиски зажатых.
 
В их равноправие с ним свято верит он,
Что уважения они достойны, ласки
И не глупей его. Смотри, как важен слон!
А волк у проруби лисицей посрамлен,
И все — участники одной волшебной сказки.
 
 *
Средневековье
 
В школе мне очень не нравилось средневековье.
Плох был учитель и скучен учебник — тоска!
Пытки, и казни, и все было залито кровью,
И по Европе, как банды, бродили войска.
 
Сумрачно, холодно, ветрено, пыльно, жестоко.
Ни процветания, ни просвещения нет.
Хоть бы сказал кто-нибудь мне, что веточку дрока
Желтую к шлему прикалывал Плантагенет!
 
Хоть бы витраж показали лимонно-багровый,
Хоть бы скульптурный, похожий на заросли ряд,
Где Добродетель и Мудрость не слишком суровы
И на ребенка с туманной надеждой глядят.
 
Нет же, лишь дикость. И разум в железных оковах.
Да и в войне что они понимали? Ни бомб,
Ни пулеметов. И карточек нет продуктовых,
И эшелонов… Мой тихий, мой детский апломб!
 
 
 
*   *
  *
 
 
Я читал об идее бессмертия у этрусков,
Эволюции их представления о загробной
Жизни, как постепенно из солнечной стала тусклой,
Стала мрачной, безрадостной и нежизнеспособной.
 
 
А сначала на стенах гробницы пиры писали
Желтой краской и красной в саду, под открытым небом,
Или танцы под музыку — и никакой печали,
И еще кладовые там были с вином и хлебом.
 
И домашняя утварь, включавшая стол и кресло,
И скамеечка рядом для ног — надо жить комфортно!
А потом это всё, к сожаленью, ушло, исчезло,
Всё, что так примиряло с гробницею, было стерто.
 
Никаких развлечений и танцев на фоне сада,
Только в траурном шествии вдаль потянулись тени.
Может быть, что-то поняли? Может быть, так и надо?
Без цветочков и птиц, без иллюзий и утешений.
 
 
*   *
  *
 
 
Прошла собака — и следы
От лап остались на бетоне
Сыром — теперь их видишь ты
На плитах, словно на ладони.
 
Не знаю, есть ли мир иной?
Смотри, как незамысловато
Ее бессмертье! В летний зной
Тащилась нехотя куда-то
 
Или бежала со всех ног,
И каждой лапы отпечаток
Похож на высохший цветок, —
Такой нечаянный остаток.
 
 
*   *
  *
 
 
Может быть, кажется этим дубам и кленам,
Липам и вязам, что люди им только снятся:
Свойственно людям во мраке тонуть зеленом,
Под шелестящей завесой уединяться
Или, присев на скамейку на солнцепеке,
Щеки лучам подставлять после зимней стужи.
Любят они и кустарник ветвисторогий,
Даже задумавшись, ловко обходят лужи,
К ним привыкаешь, в аллеях они гуляют
Десять лет, двадцать, им нравится блеск и тени,
Но непременно куда-то вдруг пропадают,
Были — и нет, наподобие сновидений.