Под одним крестом и под одной звездой

   
НАЧАЛО
И Бог не указ им,и дьявол не брат,
и слабы любые горнила
пред тем, что решил к их ногам Петроград
добычею бросить Корнилов.

Мятежное право присвоено им
на казнь «революции – дуры».
И вот уже грянул торжественный гимн
грядущей его диктатуры.

Заложник успеха,он тщится играть
ва-банк, безоглядно и лихо.
Но – козыри биты. Погублена рать.
И сам он повязан и брошен, как тать,
в тюремную камеру… в Быхов.

Керенский сулит показательный суд,-
ишь,как расхрабрились тихони!
Да только страдальца текинцы спасут,
поможет с побегом Духонин…

Грядёт и метёт Восемнадцатый год.
Россия в снегах и пожарах.
Кубань отрекается… Дон не идёт
под красную власть комиссаров.

И хлещет кровища с обеих сторон.
Совдепы… Осваг…Чрезвычайки  …
И вьются над Родиной орды ворон,
как адские чёрные чайки.

«Ну, что, Лавр Георгиевич, выпьем вина?
Мы славно с тобою  гульнули .
Однако нам всем роковая цена
и выход единственный – пуля.
Прощай! Да простят меня Бог и жена.
Желаю вам выбраться, братцы…»

«Да что ты, Каледин! Не надо! Не на…
Ведь это же глупо – стреляться…»

И вновь на коня… И с остатками – в бой,
в февральскую вьюгу и морочь.
Надолго запомнит поход Ледяной
вся встречная красная сволочь!

Уже на пути Екатеринодар.
«Вперёд, добровольцы! Награда
нас всех ожидает!..»

Но взрыв!..Но удар!..
Как точно ложатся снаряды.…
      
И всё,Лавр Георгиевич!..Тихо окрест.
Последний молебен унылый.
Уходят полки. И некрашеный крест
белеет над скорбной могилой.

Но красные выроют труп горевой
и станут возить по станицам.
И будет смотреть опочивший герой
поверженным в смутные лица.

И будут глаза отводить казаки
от лютого мёртвого взора.
А после рыдать от щемящей тоски
и губы кусать от позора…

Ни белым, ни красным я тут не судья
( кому по плечу это бремя? ),
поскольку не знаю, а как бы и я
повёл себя сам в это время.

Но горестно помнить, как страшно чужи,
с отчаяньем, верой, любовью,
и эти и те за идею и жизнь
платили мучительной кровью.

Голгофы России попробуйте счесть,
взахлёст их у каждого века.
Но живы в России и совесть, и честь,
и,значит,душа человека.

И нет ничего (кроме общей вины
и памяти грозной и грешной ),
что было б страшнее гражданской войны
в Истории нашей кромешной.

ЕХАЛИ КАЗАКИ...

Ехали казаки по степи до дому –  
с германского фронта до тихого Дона.
Пики опустили, чубы распустили,
о родных станицах пели и грустили.

А в родных станицах полыхают хаты,
кровь людская льётся «щиро тай богато».
Бьются брат с братухой – два сокола ясных.
Один брат за белых, а другой за красных.

Один брат за волю и личную долю,
другой брат за волю, но общую долю.
Кто же прав, кто не прав
в лютой этой драке?
Разберитесь сами,господа казаки!

Во степи широкой, на закате солнца
погутарить в круге встали эскадронцы.
Долго толковали, да,видать,напрасно.
Кто кричал за белых,кто орал за красных.

И кулеш всеобщий больше не сварили,
не допели песен,водку не допили.
А погнали коней по полыни спелой –
кто,решившись,к красным,
кто,надумав, к белым.
   
Вот и вся недолга… Путь – дорожка вьётся.
Острым шашкам в ножнах воевать неймётся.
Будет им,проклятым, новая работа
до жестокой крови, до седьмого пота.

Да и нам, братишка, видно, будет встреча
не в пиру высоком, а в смертельной сече.
Ведь не зря же ворон пагубу пророчит,
наши судьбы знает, а открыть не хочет.

Чует этот чёрный, по ком в скором сроке
злую тризну справят коршуны и волки,
чья в слезах невеста закричит,забьётся,
чья седая маты сына не дождётся.

     ПРОЩАНИЕ КУБАНЦА

Полыхает Россия от края до края.
Светлый день нынче тёмен, как полярная ночь.
Ухожу воевать. Прощевай, дорогая!
Подведи вороного, да суму приторочь.

За счастливую долю и казацкую волю
поскачу, не жалея ни себя, ни коня.
Буду биться с врагом, а постигнет недоля,
злые смертные ветры оплачут меня.

Но коль будет победа всему правому делу
и фартовая карта ляжет мне и коню,
ворочусь я, усталый и слегка поседелый,
снова в нашу станицу, к твоему куреню.

Ах,Кубань дорогая, не суди меня строго,
и, не зная, что выпадет мне на веку,
как родимая мать, пожелай на дорогу
хоть немного удачи твоему казаку.

ПОГОНЯ

Эх,выручай меня, конь вороной!
Нам не уйти от погони с тобой.
Пуля под сердце войдёт на бегу…
Чёрные вороны на белом снегу.

Ворон прокаркает несколько раз,
выклюет ворон мой радужный глаз.
Буду один в чистом поле лежать.
Будет ольха надо мною дрожать.
С тёмного неба, как в воду с моста,
бросится вниз головою звезда.

Милой моей в эту ночь суждены
смутные, странные вещие сны.

НИКОЛАЙ II
   (Из поэмы «Посеявший бурю» )
  Июль 1918 года. Ипатьевский дом.

…Эту ночь он провёл беспокойно. Терзали кошмары,
утомительных лиц и событий тупой карнавал.
То покойный отец с ног сбивал его резким ударом,
то двуглавый орёл зло кружился над ним и клевал.

Он проснулся в поту,сунул в шлёпанцы ноги босые,
поглядел на залитое свежей извёсткой окно,  
за которым на тысячи вёрст простиралась Россия,
и в душе его было тоскливо, противно, темно.

Рядом дрыхла жена («Канарейка в сетях птицелова!» ),
неудобно, нецарственно, будто на голой земле,
и уланский значок – деликатный подарок Орлова –
на неснятом с запястья браслете мерцал в полумгле.

Пробрехала собака.Затихли шаги караула.
Где-то ухнула пушка,как будто взревел геликон.
И опять как в могиле. Хотя бы супруга всхрапнула!
Только блики лампадок играют на ликах икон.
Распахнуть бы окно, так и это чревато бедою,-
вон,недавно пальнул прямо в раму какой - то подлец…

«Да,Алиса права,слишком мямлил я с этой ордою,
распустил негодяев…А надо б стрелять и – конец!
Это я допустил баррикадные Талки и Пресни,
всех эсдеков, эсеров, кадетов… разброд и раззор…
Даже Ленина выпустил ( вот кого надо повесить! ),
а теперь этот Ленин – властитель России… Позор!
Но борьба продолжается. Город в надёжной осаде.
Вон и пушки притихли, как перед последним броском.
Как фамилия чехословака? По- моему, Гайда?!
Генерал, вас Россия украсит лавровым венком!.."

Он бесшумно прошёлся по комнате,как привиденье.
За замазанным белым стеклом занимался рассвет.
Проступили на окнах предметов размытые тени.
За окном голоса – вновь Юровский меняет секрет.

Император поёжился.Узкие плечи обвисли.    
Раскурил папиросу,скрываясь в табачном дыму.
А в мозгу те же нудные, душные, чёрные мысли:

«Ну,зачем я отрёкся,поддавшись врагам? Почему?
Да, конечно,я знаю, и прежде случалися смуты:
пугачёвы и разины люто Россию трясли.
Но ведь были у нас и шишковы свои,и малюты,
бенкендорфы, и плеве…
А вот не смогли, не спасли,
не сумели сдержать сумасшедшую злую стихию,
не дерзнули проникнуть в её потаённую суть,
и в итоге бездарно и глупо отдали Россию,
и удастся ли снова к былому её повернуть?..»

В коридоре прошаркали сонной тяжёлой походкой.
Кто-то горестно сетовал: «…знаете, ноет, как зуб…»

Император прислушался: «Это, наверное, Боткин.
А его пациент, как обычно, болезненный Трупп…»
Неожиданно вспомнился мартовский день в Могилёве.
Он уже подписал отреченье, « как сдал эскадрон».
На перроне полно офицеров,
как полосы крови,
на мундирах у многих пурпурные банты.
Bonton!

Все ликуют, шумят. Оголтело гремит «Марсельеза».
Свита прячет глаза. Даже Нилов простился без слёз.
От такого бесчувствия лопнуло б даже железо,
ну а он не согнулся, всё молча в себе перенёс .

И потом,когда в Царском состав подкатили к перрону,
когда было неясно, чем кончится смутный маршрут,
как бежала, предав его, вся эта мразь из вагонов,-
так с подбитого судна визжащие крысы бегут.

«…Хорошо, что хоть Керенский, пусть и дурак и пройдоха,
не дозволил расправы, пугнув и прижав гарнизон.
Как он пел солдатне: «Революция!.. Вера!.. Эпоха!..
Вы – надежда Отчизны! Опора!..»
Да,если б не он, быть могли бы эксцессы.
Россия вконец разложилась,
ни святых, ни святынь,- всё вокруг погрузилось во тьму.
А ведь как пресмыкалась, стелилась, молилась, божилась
в вечной верности трону, короне, и лично ему.
Нет, конечно, не все… Вволю было вокруг «дерьмократов»:
«Ах, свобода! Республика! Русский парламент, ах, ах!..»
Болтуны! Пачкуны! Плохи были им Меллер… Зубатов…
Ну,так вот вам Дзержинский! Вот ваша свобода – в цепях!..
Эх,сейчас бы в Ливадию, к горному воздуху, к морю.
Крымский воздух Алисе и детям полезен и мил.
Как мы в детстве резвились там с Мишей, не ведая горя!
Мама… Хис… Данилович… А где же сейчас Михаил?
Вроде  был он в Перми… Мы  тогда ещё гнили в Тобольске.
Но прошло столько времени… разных событий и дат…»

Николай Александрович, вы не увидитесь больше.       
Ровно месяц назад был расстрелян ваш царственный брат.
Да и вас ожидает такая же мрачная участь.
Местный Уралсовет уже вынес вам всем приговор.
Но,пожалуй, не надо об этом… Давайте-ка лучше
переменим пластинку, к другому сведём разговор.
Вам осталась надежда. Надейтесь, как прежде, и верьте,
что Вы будете живы, что жив и свободен Ваш брат.
Николай Александрович, Вашей трагической смерти
Вас предавший народ был, бесспорно, не очень-то рад.

Всё живое уйдёт. Ничего не изменишь на свете.
Разрушаются царства,стираются в пыль города.
Лишь бессмертно и истинно Слово:
«ПОСЕЯВШИЙ ВЕТЕР – ТОЛЬКО БУРЮ ПОЖНЁТ!»
Так ведь было и будет всегда.
   
         ГАЙДА
     ( Июль. 1918 год )

Генерал Гайда щерит улыбчивый рот.
Как лицо его гордо и молодо,
как во рту генерала роскошно цветёт
дармовое  российское золото.

Генерал не дурак, генерал не профан ,
он не тот фармацевт недостойный,
что три года назад,как паршивый баран,
погнан был на всемирную бойню.

Он прошёл крестный путь под свинцовым дождём,
через плен – к мятежу и геройствам,
и из беглых баранов стал белым вождём,
генералом восставшего войска.

С малых лет осознал он бессмертный секрет,
с детских лет ему шепчет лукавый:
«Без гроша за душой не бывало, и нет
ни любви, ни признанья, ни славы…»

И дорвавшись до власти на гребне волны
контрреволюционной стихии,
«генерал» доказал, что во время войны
можно делать дела неплохие.

Он хватает и хапает,сколько есть сил,
бренный путь устилая гробами.
Как карман,до отказа, он рот свой набил
золотыми густыми зубами.

Он над картой картинно склоняется:
«М-да!..(Ах, ему бы папаху и бурку! )
Убеждён ,через несколько дней, господа,
мы достигнем Екатеринбурга.
Наши славные гоши пройдут там и тут,
словно древних спартанцев фаланги,
и отрежут, сомнут, обойдут, обведут
большевизию с тыла и флангов.
Первым делом, конечно, Ипатьевский дом –
вызволенье царя Николая,
безопасность его и семьи… А потом
пусть казак и солдат погуляют.
Не жалеть,господа,ни бабья, ни детей,
хватит красной заразе плодиться!
Захватите с собою побольше плетей
и верёвок – сие пригодится!..»

Генерал вновь осклабил сияющий рот,
щёку холеной ручкою тронул.
Жребий брошен! И именно он приведёт
императора русского к трону.

Через день или два (приближается срок!)
мир дерзанью его изумится.
О,как лаком и сладок российский пирог,
у которого он поживится!

Он,позорно пленённый в каком-то бою,
он,сумевший все беды осилить,
на Романовых сделавший ставку свою,
будет новым кумиром России.
Жаль,что в чём-то придётся делить свой успех
с этим Дутовым – псом оренбургским.
Только всё-таки он – Гайда Радола, чех,
станет новым Сусаниным русским.

Генерал размечтался. Глаза,как слюда.
Ткнул в хрустальную вазу окурком.
-Решено, господа… За дела, господа!
До свиданья в Екатеринбурге!
Честь имею!..

Кивнул. Длинный. Тонкий, как хлыст.
С потрохами и куплен,и продан.
Тридцать лет проживёт ещё этот садист
и потом будет вздёрнут народом.

Он царя не спасёт, он предаст Колчака,
он лакеем у Гитлера станет,
он себя проклянёт… Но пока, но пока
гороскоп его,словно в тумане.

Он подходит к трельяжу, глядит тяжело,
сам себе и коханый,и любый,
и,как волчий оскал,отражает стекло
золотые зловещие зубы…

  ДЕЗЕРТИР ПЕРВОЙ КОННОЙ
( 1919  год )

Время диктатурное – революционное,
бремя полновластия пули да штыков.
Что теперь Германия, что для нас Япония,
ежели в России власть у большевиков.

За свое крестьянское, да за пролетарское
дело наше общее мы ль не постоим?
Ничего,что шлёпнули всё семейство царское,
ничего,что запросто лупим по своим.

Взяли да и хлопнули Думенко и Миронова.  
Лев Давидыч Троцкий им чего-то не простил.
И досталась слава вся товарищу Будённому,
и Семён Михалыч «шанец» свой не упустил.

Растеклась, как Волгушка,по России кровушка,
разгулялась смертушка свыше всяких мер.
Ой,не пой,соловушка, - оторвут головушку.
Ой,тикайте,граждане,из РСФСР!

Потому как в губчека вмиг расколют субчика,
даже если миленький никакой не враг.  
Что ни напридумают – спишут на голубчика,
и во всём признается «контрик» только так.

Бомба огнемётная, лента пулемётная,
маузер на поясе, шашка на ремне.
Запрягу соловеньких – уноси, залётные!
Побегу за правдою к Нестору Махне.

Эх,ты,Гуляй- Полюшко, моя доля- долюшка!
Вот где всё решается твёрдою рукой.
Каждому христьянину и земля, и волюшка,
а советской шатии – вечный упокой.

Стрельнул я в комбедовца,а попал в соловушку,
рубанул укомовца – загубил коня.
И теперь не ведаю, где сложу головушку,
и какие вороны отпоют меня.

         МАХНО
       ( 1920 год )

Слоистый,сыреющий,стылый туман
свинцово слезится в окошке.
А батька Махно в драбадымину пьян,
а батька скрипит на гармошке.

Опять за душой у него ни шиша,
и все упованья напрасны.
Болят его раны,но больше – душа
от злой «благодарности» красных.

Он стойко прошёл и хулу, и хвалу,
он знал, с кем идти,с кем бороться.
Он брал Перекоп!На Турецком валу
легли его лучшие хлопцы.

Но после победы пять тысяч ребят,
причисленных к славным и смелым,
отмечены были заместо наград
лихим большевистским расстрелом.

За что их постигла такая судьба?
Приказ был исполнен мгновенно.
Собрали, построили…  «Пли-и!..»  И – пальба!..

«О да,Революция - это борьба.…
Но разве так можно? Изменно?
Неужто Коммунии этой плевать
на совесть и честь, и законы?
Предаст, если только захочет предать,
убьёт, коли будет резонно.
А я ей поверил! Я отдал, дурной,
ей сердце, и саблю, и други..."

И плачет Махно, и трясёт головой,
и зубы крошит от натуги.
Певучая «хромка» летит сгоряча
на крашеный стол, как на плаху.
Он «Красное Знамя» сдирает с френча:
-К чертям эту лживую бляху!..
И, маузер сдвинув на впалый живот,
бежит, изрыгая проклятья,
во двор,где разгульно поёт и орёт
его бесшабашная братия.

Гуляй,Гуляй – Поле, форси,фордыбачь,
гляди, как казнит белых гадов,
а с ними и красных,весёлый палач
надменный еврей Лёва Задов.

Фартуй, Гуляй – Поле!..
Но бьёт пулемёт – стекло разлетелось со звоном.  
И Ванька Лепетченко мчится в намёт:
-Тикайте! То Троцкий с Будьонным!..

Но это лишь только и надо Махно.
Пора посчитаться, сразиться…
Он маузер в руку и – Ваньке: - Гамно!
Хай сгинуть уси коммунисти!..

И – первым в седло!
И,как коршун в пике,
несётся на смертную брашну.
И вздувшийся огненный шрам на щеке
пылает кроваво и страшно…

ГАЛИНА КУЗЬМЕНКО

Жена Махно.Законная жена.
Супруга пред людьми и перед Богом.
Она в его пристанище убогом
ему, как искупление, дана.

Он загнан и обложен,словно волк,
он рвётся за флажки из смертной давли.
Но Фрунзе и Котовский знают толк
в безжалостной и дикой волчьей травле.

Летят тачанки,разрывая мглу,
кровавым шляхом, от села к селу.
Бьют пулемёты, бешено и длинно…
Махно рубает и стреляет сам.
И вновь – по гаям, хуторам,лесам,
бок о бок с батькой -
«матушка Галина».

Дано хлебнуть ей радостей и бед
во дни побед и годы испытаний.
Ах, за сто бед всегда один ответ!
И много ль нужно в двадцать с чем-то лет,
чтоб голова вскружилась от мечтаний?

И пусть их общий путь в такой крови
и ужасах,каких не ведал Гофман,
она не погрешит в своей любви
и с ним пройдёт по всем его голгофам.

Махно умрёт в своей постели.
Сам,от старых ран, в изгнании печальном.
Его не замордует чрезвычайка,
не запытает злобный комиссар.

Её же ожидает Дубровлаг,
и крестный путь,и жертвенные муки.
Жена врага – такой же лютый враг.   
Ату её,коли попалась в руки!

Печальны судьбы преданных подруг
вождей любых народных революций,
когда повсюду кровь и слёзы льются,
и не разъять порочный страшный круг.

И гибель Аллилуевой от лжи ,
и Крупской оскорблённые седины
из той же самой драмы, что и жизнь
их антиподки -«матушки Галины».

…Так выразительны её глаза, 
и так кричат о силе и о духе.
Уходит жизнь.
Но в сердце у старухи
гремит неистребимая гроза.

Несутся кони,разрывая мглу,
горячим шляхом,от села к селу.
Ярятся сабли – трудная работа!
Как вихрь – тачанка. И на ней она –
мечта,забава,любушка,жена,- 
по «краснопузым» бьёт из пулемёта.

За всё!За всех рабочих и крестьян!
За все недоли жизни человечьей! За мать - Украйну,
этот Казахстан,
в чью землю
предстоит когда-то лечь ей!

Безумно длится страшное кино.
И с каждым мигом ближе к ней и ближе
лихой «советский коммунар Махно»,
её зовущий с Пер - Лашез в Париже.


БЕЛОЕ И КРАСНОЕ
( 1920 год )

                1.     
Тимирёва Анна Васильевна –
горькая,последняя любовь Колчака.
Не изувечена, не изнасилована,
не расстреляна ВЧКа.

Сетка морщин… В волосах седина…
Только и славы - чужая жена.
Только и памяти – в давнем,начальном,
что до сих пор экзальтирует кровь,
где её первые в жизни печали,
первые радости, слава, любовь…

Жизнь истомила, душа обессилена.
Близкий конец с каждым часом видней.
Что же Вам видится,Анна Васильевна,
в сонме пустых убегающих дней?
Чем одарила судьба очумелая?
Что Вас преследует даже во сне?

Красное- красное, белое-белое –
смертных два цвета на чёрной стене!.
И в беспощадном терновом повитии
этих же красок картина страшна:
рядом с пленённым Верховным Правителем,
преданным всеми,Вы только....одна.

Кто ж оценил этот жест героический?
Кто превознёс Вас за жертвенный шаг?

…Ветер февральский – иркутский – трагический –
гибло и явственно воет в ушах.
Настежь раскрыта дверь камеры «висельной»,
шорох шагов в коридорах тюрьмы…

«Кто там? Кого там? Собраться бы с мыслями!..
Сашенька!Милый!..Увидимся ль мы?..»

2.

…Адмирал ступает легко и прямо.
Ночь светла,как белая в звездах вуаль.
«…Вот и всё… Загнали! Прощайте, Анна!..
Ничего не жалко.Россию жаль!..»

Стылая, седая, парная прорубь.
Пепеляев молится,весь в слезах.
И глядят железно сквозь прицела прорезь
Бурсака безжалостные глаза.

Два врага,два класса – две стихии.
Не на жизнь, а на смерть, на поруб – война.
А ведь тот и этот за Россию.
И она, Россия, на всех одна.

Ну а сколько всяческих безымянных
на её просторах нашло конец?
Угадай сегодня, из какого стана
и какого знамени тот боец?

Вымытый дождями череп узкий…
выжженные кости хрустят,сухи…
Мир тебе,безвестный горемыка русский,
смертью искупивший свои грехи!

Залп!..Тяжёлый выплеск воды холодной.
И опять всё тихо на берегу.
Только воет где-то пёс голодный.
Только стынет кровушка на снегу…

Всё!Не будет больше ни окон РОСТа,
ни хлопот у армии и ЧеКа.
Как же всё в Истории творится просто!

«… Был Колчак. И – нетути Колчака!..»

                3.

...Ну а с Анной чинно всё и благородно.
В кабинете шумном – внезапно – тишь.

-Так-с,  мадам – гражданочка,ты свободна!
- А куда же деться мне?
- Куды хотишь!..
- Ну-у… В Москву позволите?
- Сделай милость!..
Получай докУмент,да бежи скорей!..

…И она уехала,растворилась,
канула в безвестность до наших дней.
       
              4.
Вот и всё,казалось бы.
Что было – сплыло.
Ворошить минувшее ни к чему.
Только непонятная крутая сила
возвращает памятью нас к нему.

И кричат бестрепетно и безгласно
(назови, попробуй,все имена! )
миллионы сгинувших – белых,красных,
для кого Россия, как мать,одна.

Спите,спите,братья, и пусть вам снится,
что навек помирены одной бедой,
кто в чужой сторонке, кто в родной землице,
под одним крестом и под одной звездой.

Пусть не повторится вовек такое –
чтобы брат на брата… Господь,спаси!
…Только и поныне нет покоя
на большой и малой Святой Руси.

Снова зреет ненависть исступлённо.
Смута и побоища гудят окрест.
И горят на вздыбленных тугих знамёнах
то звезда, то свастика, то серп, то крест…

      ВЛАДИВОСТОК. 1922 год...

«Настенька! Колокола отплакали.
Мёртвый дым над городом плывёт.
До каких нью-йорков и неаполей
довезёт тебя твой пароход?

Где она, земля обетованная?
Что сулит изломанный наш путь?
Даль… чужбина… порты иностранные…    
и назад уже не повернуть…

Ни помочь,ни ободрить не в силе я.
Где рубеж мой? Близко ли? Вдали?..
Волчьи вьюги взвыли над Россиею,
занесли всю землю, замели.

Но ни страха,ни стыда греховного.
Пять смертей ещё хранит наган!..»

Хмурый ротмистр,адъютант Верховного ,
как рулетку, крутит барабан.

Влажный мол.Бакланы с криком носятся.
Бьётся в берег мутная волна.
Крест.Погон.Пенсне на переносице.
Дальвосток.Гражданская война.

И в душе,кровавое и грозное,
обвивая жутко,как лассо,
всё ревёт и бьётся паровозное
пламя,поглотившее Лазо.

-Стой, беляк!..Бросай оружье!
-Га-а-ады-ы!
Выстрел. Выкрик. Алая вода.
         
…Партизанские отряды
занимали города.

ДВЕ ДУШИ
Александру Межирову

Как попал к белякам молодой комиссар
(отстреляться в бою не успел )…
Но под пыткой врагу ничего не сказал,
и ему объявили расстрел.

Палачи, своё дело привычно верша,
довели приговор до конца.
И в крови и слезах комиссара душа
воспарила к престолу Творца.

И попал красным в плен удалой есаул,
не сумевший отбиться в бою.
Но в подвалах Чека он себя не согнул,
хоть навек проклял долю свою.

Выводили его на расстрел, не спеша,
в куртках кожаных два молодца.
И в крови и слезах есаула душа
полетела к престолу Творца.

И у Райских Ворот, где Недрёманный Глаз
все грехи ревизует в тиши,
по веленью судьбы,
в тот же день,в тот же час,
повстречались две эти души.

И душа комиссара сказала: «Учти,
то,что было,быльём поросло!»               
И душа есаула сказала: « Прости
мне всю прошлую злобу и зло…»

Но гневлив Божий Зрак и суров Божий Глас,
подводящий последний итог.
И вздохнул Пётр – ключник: « Не велено вас
не жалеть,не пускать на порог…»

…Если ночью вглядеться в небесную темь,    
то порою меж звёздных огней
можно чётко увидеть летящую тень,
и вторую, спешащую к ней.

Над Россией,над сонмом станиц и столиц,
над деревнями в дальней глуши,
словно призраки адских неведомых птиц,
пролетают две эти души.

И кружат, и кружат, без надежд и утех,
к вечным странствиям осуждены.
         искупая собой
   н е о т м о л е н н ы й  г р е х
    всех безумцев гражданской войны.