Двуликий

      «А внизу у ног оживает к рассвету город,
Я сижу в тени, мог луну бы достать рукой.
Там светло уже, люди тонут в деньгах и спорах.
Вроде с ними я, вроде нет. Я давно другой.
Холодит ладонь небоскреба стальная крыша,
Тридцать первый этаж, но сюда не ведут пути.
На тридцатом контора, а бездна моя чуть выше.
Я чужой для всех вас, не спешите меня найти.
Я давно затерялся в потоке воспоминаний,
Счет годам потерял, позабыл, на кого похож.
Помню я только трепетный шепот чужих признаний:
«Кто ты ангел иль бес? Ты с обоими чем-то схож?»
Кто-то сбивчиво называл меня: «Ангел Божий!»,
Кто-то крест вынимал и молился: «Исчадие сгинь!»
Но не знали, что души людей на меня похожи,
И без янь не бывает на свете инь.
«Слишком сложно понять, но труднее всегда поверить -
Говорил мне Иисус, допивая свое вино -
Невозможно лекалом одним все поступки мерить,
Смерть в бою и в плену тоже смерть, но не все одно.
Будешь ты воплощением добра и людских пороков,
И любой, посмотрев, разглядит самого себя.
Будешь света и тьмы ты хранилищем и истоком...».
Согласился тогда я, сейчас понимаю, зря.
Ведь изгои людские всегда до безумия серы,
И в душе бесконечной безудержная война.
Чтоб измерить их действия, мало и высшей меры.
Только в сторону шаг, и толпа все поймет сполна.
Перевес, дисбаланс, слишком много людей нечистых,
А на завтра в полку добра плюс десяток лиц.
И одна за другой череда поражений быстрых,
И совместной истины громкий и общий блиц.
Я последний из серых, двуликий, и в чем-то счастлив,
Но один, словно брошенный в море с обрыва круг.
Люди в лжи и ошибках за тысячи лет погрязли,
И уже совершенно не ясно, кто враг — кто друг...»

Он стоял у края и молча смотрел на город,
За спиной сложив два разных таких крыла.
Слишком стар для того, чтоб мечтать, а для мести молод,
Он стоял, не качнувшись, как будто бы в шторм скала.
И с одной стороны голова освящалась нимбом,
Только ракурс другой и вот уже там рога.
Он словно приют для душ наподобие лимба,
Здесь каждый найдет себе своего врага.
И ангела перья упали с крыла правее,
На левом же черном когтистый сверкнул захват.
Он выбора права давно уже не имеет,
И жизни такой никогда он не будет рад.