раз, два, три

Я устал от всех костоломов и их иллюзий.
Я хочу жить уединенно в глуши и немо.
Не пиши мне писем, не шли телеграмм мне, Сьюзи,
плот бумажный склей и пусти его вниз по Кэму,
умоляю, не приезжай, всё и так на грани.
Я к тебе не выйду, тебе не откроют двери.
Это, Сьюзи, страх, а он больше любых желаний,
я пишу сумбурно, но честно, по крайней мере.

Я давно не смел, я устал жить в любой напасти.
Я не всё успел, но довольно, чтоб жить в покое.
Если это счастье – пусть будет такое счастье.
Хоть и сам не знаю, зачем оно мне, такое.
Не грусти, не плачь, я не предал тебя, не бросил.
Ты всегда со мной – это больше, чем только в сердце.
Это не побег, не уход в никуда и в осень.
Это просто определение экзистенций.

.............

Всё давно решилось без нас само,
тишина на свете.
От тебя сегодня пришло письмо
в голубом конверте.
Я смотрю на небо и этот сад,
ночь опять близка.
Раз-два-три, кто не спрятался, виноват -
я иду искать.
Кто придумал ветер и этот дождь,
что им всё неймётся?..
Кто придумал ночь, из которой пьёшь
темноту бессонниц?..
Обратится пух в облака и гладь
с моего цветка.
Год… три… пять… - мне водить опять,
я иду искать.

……......

Всё, что осталось в памяти, дышит в спину,
в снимках ли старых, в запахе мандарина,
где-то в колечке дыма и в тонких пальцах,
в наших коротких снах, что под утро снятся,
в нашем былом,
в каких-то неясных звуках,
там, за углом,
или где-то в пределах круга,
в давнем, качающем, бережном, незаметном,
в разных вещах, перепутавших то и это,
с ветром и в радуге,
с веком уже вчерашним,
в белом кораблике
и в парусах бумажных,
в чём-то отчаянном,
сбитом в неровный почерк,
там, на окраине
города, лета, ночи,
всё, что уйдёт за полночью, как по следу… -
нет одиночества, нет -
посмотри на небо.