бесконечно вгрызается в свой же хвост...

День сурка бесконечно вгрызается в свой же хвост, до крови разрывая нежнейшую ткань основ, стервенелый и страшный до дрожи в коленях зверь. Выпускает наружу преследовательниц-химер, отрывая кусками и снова рождая в явь.
Я не пьян. Пусть шатаюсь, но вовсе не оттого. Я не пьян, я не пьянь, я кричать вам в лицо готов, чтоб услышанным быть хоть на этот короткий миг. Мне подкинут монеты, но не подадут руки.

Что другим... В мутной дымке не видно ни глаз, ни лиц, каждый мост — в этот раз без ошибки — самоубийц, каждый дом в жёлтой краске послушно пойдёт под снос. Я бегу за хвостами (двоится Уроборос), тщусь поймать и засунуть в дырявый карман плаща.

Не ропща, не волнуясь и, кажется, не дыша, по делам незнакомцы с нацеленностью спешат, в типовые задачники вписывая ответ. Мне достался учебник, в котором ответов нет, мне достался учитель, который не видит дня.

Что менять, как менять — неизвестно. А мне бы сил, мне бы знать, у кого (да и что, и зачем) спросить, где искать подлый икс в перекрестье координат. Я срываюсь, пытаясь кого-то из них догнать, словно умалишённый, в последнем броске губя достижения в меде корпевших шесть лет ребят.

Передать сообщение, словно бы Робинзон, словно брошенный в гулкое небо метеозонд, словно всё разрешается в самых простых путях. Не пойму (не прощаю?) как можно вот так гулять, часовым механизмом вращая свою тюрьму. Жребий брошен под ноги — я либо сейчас умру, либо переступаю отметку со стёртым «ноль».

Боль движений уколом, спасающим от себя. Догоняю и просто, как друг, за плечо беря, замереть заставляю всемирную круговерть. Из-под шляпы устало и грустно взирает смерть, обернувшись — не верю! — в мои же черты лица. Я мечусь, без разбора, как бешеная лиса, пелена пред глазами спадает, сдирает. Гонг.

Я создал этот мир, возомнивши, что тоже Бог.