Шпион Нуждин

                В пьянстве замечен не был,
                но по утрам жадно пил воду
                и при этом зубы стучали о стакан.
                (из объективки)

Шпион Нуждин работал токарем по третьему разряду в ОГМе (отдел главного механика) на заводе. Любой другой мужик, в свои пятьдесят  постеснялся бы работать на такую зарплату по третьему разряду, при котором разрешалось лишь точить болты да гайки и выполнять самые несложные операции на станке. Но его это, по видимому, устраивало, тем более, что все уникальные детали доверяли точить  другому токарю – русскому немцу Краузе по кличке «Зингер».
Шпион Нуждин не пил, не курил, жену свою не колотил даже по праздникам – в общем, сразу было понятно, что это не наш человек. А взгляд у него был такой, словно знал он о тебе что - то очень нехорошее, такое, о чем ты сам, быть может, и не догадывался. Кроме этого, он был еще и махровым антисоветчиком – любой самый невинный разговор, даже про погоду, он превращал в некий «Нюренбергский трибунал» над советской властью.
Например, стоило кому-либо пожаловаться, что сегодня в столовой были невкусные щи или котлеты совсем уж хлебные - как тут же приходилось выслушивать целую историю о том, что столовские специально готовят для свиней, а не для людей; поскольку у каждого дома по два хряка и куча поросят, и которые жируют на наших харчах. Все начальство об этом конечно же знает и даже специально выделило столовский пирожок для развоза фляг с отходами по домам своих работников. Себя начальство тоже не обижает, тащат домой все подряд - мясо, картошку, лук и даже мебель и посуду. В общем, товарищ Сталин всем поголовно выписал бы по десять лет расстрела без суда и следствия.
Как уже было сказано, шпион Нуждин не курил, однако за смену он успевал посидеть во всех заводских курилках, везде обругать нынешнюю жизнь или рассказать совсем уж невероятную историю о том, что там за бугром ихний безработный получает больше нашего начальника цеха.
Была у него еще одна странность: как и большинство работяг с работы и на работу шпион Нуждин ходил в промасленной спецовке или фуфайке, а по воскресеньям его видели на остановке в дорогом пальто из темно синего драпа с каракулевым воротником и в каракулевой же шапке. Зачем он регулярно ездил в город - непонятно.
В общем, шпион – он и есть шпион, как ни крути. Была только одна загвоздка: шпионить ни в Затоне, ни на судоремонтном заводе было абсолютно нечего. Ведь то, что начальство ворует – это же ни для кого не секрет, поэтому, завсегдатаи курилок решили исправить такую несправедливость; чтоб все как у людей – и шпион был, и государственная тайна была в наличии.
Как раз, путейские (контора, обеспечивающая судоходство) решили поменять деревянные бакены из крашеных дощечек в форме пирамидок по реке Белой на стальные буи в виде конусов и цилиндров. Заказ разместили в котельном цехе завода. Было много мата прежде чем научились формовать перед сваркой конусные и цилиндрические заготовки.
В курилках конечно обсуждали возникающие проблемы и однажды в присутствие шпиона один сварщик «проговорился»:  «Если в срок не уложимся – вояки нас всех за яйцы развесят по столбам!». На что кто-то заметил: - «Тебя то первую очередь. Ты забыл, что болтун – находка для шпиона?». Ни один мускул не дрогнул на лице Нуждина, однако наживку заглотил он накрепко. С той поры он дважды в день пересчитывал валяющиеся возле котельного буи, а в их курилке просто прописался. Но теперь при его появлении разговор сразу переходил на одну и ту же тему: кто-либо из присутствующих начинал подробно рассказывать про погоду, а все остальные, с огромным вниманием его выслушав, вдруг вспоминали про неотложные дела и расходились по рабочим местам.
При встрече на улице, проходящие мимо прохожие из молодых, оттягивал лацкан своей одежды и заговорщицки бормотал: «Алло! Центр! Центр! Агент Б4С не выходит на связь! Какие действия? Прием».
Нельзя сказать что шпион Нуждин не замечал всех этих действий в отношении него. Но похоже ему даже нравилось, что его сторонятся и побаиваются. Помню, в больнице на Тукаева был один ненормальный с отвратительным лицом, который любил неожиданно появляться перед проходящим по коридору и испытывал радость от испуга, произведенного им. Что-то похожее было и в этом случае.
Теперь расскажу один эпизод с иностранцами. У нас в Затоне каждый год с начала 60-х годов, стал появляться недели на две настоящий капиталист из Финляндии. Высокий худой старик, которого в детстве увезли за кордон, воспылал ностальгическими чувствами и каждое лето приезжал на историческую Родину. В последние годы он приезжал с двумя внуками – двумя пшеничными мальчиками-погодками. Сам он с утра до вечера просиживал на местном затонском пляже (на Песках), наблюдая, как копошится детвора в черной от мути воде. А мальчики с их двоюродным братом-родственником того же возраста, весь день мотались по городу, а вечером посещали наш клуб. За ними толпой ходили наши девочки, мечтая отдаться хоть тут же за углом, при чем без какой-либо корысти, а просто из нашего традиционного гостеприимства. В этот вечер, местные шишкари разных калибров ходили, словно именинники, распустив перья и слегка попархивая пальцами – мол все нормалек, все под контролем. Не будучи особливо знакомы с дипломатическим протоколом, они тщательно подбирали легитимные выражения и лишь приветственно таращили лучезарные глаза. Завидев друг друга они распахивали дружеские объятия, картинно обнимались и что-то ласково булькали друг другу, изображая встречу на высшем уровне, при этом не забывая строго поглядывать на своих корешей. Те в свою очередь не сквернословили, и не задирали присутствующих, а лишь мялись в сторонке, не зная куда девать свои нечищеные ботинки и наверно впервые в жизни стеснялись своих мятых брюк. Некоторые стояли, тупо уставившись в пол, другие, полагая, что в сей исторический момент неплохо было бы изобразить умственный вид, внимательно читали плакаты наглядной агитации, шевеля губами и расчесывая лохматый затылок, намекая на некую работу мысли.
Время от времени кто-нибудь из девочек, набравшись храбрости, приближалась к иностранным мальчикам и что-то пыталась сказать, отчаянно жестикулируя на ломанном английском. Например: «что сегодня провели день в уфимском городском вы». Старший из них на любой вопрос обычно отвечал «коросё», чем приводил в неописуемый восторг стоящих в сторонке девиц. Они еще долго обсуждали эту радостную новость: «он сказал «коросё»!
В один из вечеров в клубе появился шпион Нуждин, весь при параде. Такой парадно-выходной костюм имелся у каждого уважающего себя затонского работяги, и одевался он раза два-три в жизни по экстренным случаям, в нем и отправлялся в последний путь. Улучив момент, он приблизился к юным финнам, желая, видимо, вступить в контакт. Но кто-то из окружающих тут же начал заговорщицки докладывать: «Морда, морда, я кирпич, иду на сближение. Как слышишь? Прием, прием». Девочки начали громко хохотать, показывая, какие они веселые. Финны улыбались и на всякий случай приветливо махали рукой, не понимая, в чем дело. Шпион Нуждин отошел в сторону, шипя и брызгая слюной, аки раскаленная сковородка.
Еще несколько слов об иностранцах в Затоне, чтобы не возвращаться к этой теме. С их приездом в Затоне оживлялся товарообмен пластинок, жвачек и всяческих наклеек. Они привозили всяческие неликвиды пластов скандинавского группежа и обменивали на татарские пластинки, которые были в цене у  финской татарской диаспоры. Мало кого интересовало содержание их пластинок, главным были красочные обложки, как нам казалось, представлявшие окно в этот сказочный западный мир. На бензобаках мотоциклов и крыльях велосипедов появлялись наклейки всяких девиц, счастливчикам удавалось в очередь пожевать жевательную резинку, которая становилась совершенно безвкусной в 5 или 6 рту. Обертки от этих жевательных резинок бережно хранились вместе с фотографиями артистов и вырезками из журналов.
Постепенно история с буями сошла на нет, а кличка «шпион Нуждин» осталась. 
Как-то недавно я проезжал через Затон и остановился у киоска на остановке купить сигареты и увидел высокого худого человека в дорогом драповом пальто и каракулевой шапке. Его глаза обдали меня словно ушатом холодной воды. Я узнал этого человека и сел в машину в глубоком недоумении. Прошло ведь столько лет, а он ни капельки не изменился. Потом, поразмыслив, я пришел к выводу, что такие люди бессмертны и все еще ждут своего часа.