Детство

Я родилась зимой, на юге России, на улице Роз. Говорят, в декабре там цветет мушмула, а в конце зимы – мимоза. Моего незаурядного воображения все же не хватает, чтобы нарисовать картину такой красоты. Но зиму я люблю, и город, в котором родилась, где проводила потом все свои детские и юные лета, точнее летние месяцы; где взрастила в себе самой свою первую, до смешного глупую любовь.

Первая зимняя картинка, которая все еще пылится у меня на чердаке, под грудой всякого хлама и драгоценных моментов моей жизни: я иду с родителями по московскому  бульвару, в желтой кроличьей шубе и такой же шапке, обиженная на весь мир и несчастная, всхлипываю. Мне уже почти четыре. За  что-то отругали. В детском саду –новогодний праздник, меня нарядили в белое вязанное платье, прикололи большой бант к коротко стриженным волосам и уговаривают присоединиться к остальным детям. А я реву и не хочу идти, потому что Дед Мороз может ручки отморозить. Зачем же мне туда? Немного радости в ту зиму на мою долю все же выпало – накануне Нового Года мама посадила под елкой маленького рыжего гнома в зеленом колпаке с красной ромашкой и поставила крошечную коляску с пупсом. Счастье было не в подарках,  а в волшебстве. Я до сих пор не понимаю традиции приглашать Деда Мороза домой, ведь сказка воображаемая всегда  прекраснее действительности.

Лето, я опять в белом платье стою у подъезда, рядом с тропическим кустарником неизвестного наименования. Недавно прошел ливень, и ароматы цветущих южных растений сбивают с ног. Жду родителей, мы едем в Сочи. Собственно, живем мы летом у бабушки тоже  в Сочи, но когда-то это местечко было отдельным поселком под названием Хоста, раскинувшимся у самого подножия гор вдоль одноименной речки, и выехать за его пределы, значило отправиться в путешествие в Большой Сочи. Событие в моей жизни незаурядное, меня постоянно укачивало в машине, поэтому вывозили меня не часто за долгий период пребывания в гостях у бабушки. В Большом Сочи тоже прошел ливень, я очень стараюсь обходить лужи, и наконец, мне приходит в голову отличное решение - можно ведь и по газонам! Мамина реакция оказалась для меня неожиданной, и тем более обидной.

Всегда с нетерпением ждала возвращения с работы бабушки, она приносила мороженое или клубнику, а вечером мы шли на море, взяв с собой  булку, помидоры и пару-тройку трусов на смену. Четыре месяца высидеть дома, наблюдая, как прабабушка занимается хозяйством было скучнова-то. Лишь по окончании первого класса мне разрешили ходить на море с подругами – еще бы, к тому времени у меня уже был третий юношеский разряд по плаванию. А у тренера, были «такие  глаза, мама!»,  и он, на самом деле, был добрым и хорошим человеком. А сколько было слез, когда он ушел… В другой бассейн, на год. Впрочем, карьера пловчихи все равно не сложилась.

Еще немного теплых и светлых картинок. Бабушка мне сшила сарафан «с крылышками», белый, в оранжевых тропических цветах и лианах. Поясок, а к нему привязывался огромный такой ключ, и – бегом, гулять с девчонками, «на гору», там  был собственный дом у  Ленкиной прабабушки, а возле дома росли орехи сорта дамский пальчик, вишня, мушмула  и инжир. У меня было самое вкусное детство, фруктовое. Я неплохо лазила по деревьям, мне покорилась даже  огромная дикая черешня, которая росла у нас под окнами. А во дворе, где дед прихватил небольшой кусочек земли,  жили его охотничьи собаки, кролики, куры, и даже поросята. Вместо забора были кущи роз, белых, розовых и мелких, запах моего детства. «И кущи роз, где соловьи поют красавиц безответных на сладкий голос их любви». Виноградная лоза, с руку толщиной, тянулась  почти до крыши пятиэтажного дома и служила прекрасной защитой от солнца, впрочем не всем жителям, а лишь тем, кто заплетал виноград  над своими окнами. С другой стороны дома росла старая липа. Период господства ее аромата над розовым цветом был недолог, но сладок, ведь она была не одна  - в горах, с нею вместе расцветали сотни и тысячи таких же прекрасных деревьев, наполняя запахом  меда влажный тропический воздух.

Один добрый пожилой человек – дядя Витя – вечерами собирал детвору и показывал мультфильмы, прямо во дворе не нашего дома на стене какого-то сарайчика, озвучивал их сам. О, это былое главное мероприятие вечера, можно было взять с собой бутерброд с шоколадным маслом или аджикой – в Москве-то таких не найдешь. Называлось наше сборище – Муравейник, после которого мы возвращались в свой двор и ловили светлячков.

Моя любимая игра тех лет – Казаки-разбойники. Однажды, я добралась до запретной территории – дальнего угла нашего дома, завернула за него и … обомлела от ужаса. Прислонившись к стене, передо мной стоял самый настоящий разбойник – в кожаном охотничьем костюме и высоких сапогах, с густой копной седых волос и усами,  а главное – с огромным кинжалом за поясом. Назад я бежала очень быстро.

На море мы ходили по шпалам, у нас был любимый дикий пляж. Он немного возвышался над окружающим ландшафтом, оттуда и по сей день открывается самый красивый вид на закат. Особенный запах нагретых на солнце шпал и цветущих диких лиан, усталое под вечер солнце, ласковое до нежности, теплая галька, в которую хочется вцепиться и никогда не отпускать. Мы шли домой и мечтали об ужине. Иногда устраивали барбекю прямо на пляже – брали с собой помидоры и свежий хлеб, ловили мидии и пытались их пожарить на листе железа, что не очень получалось, поэтому ели их почти сырыми. Мы все хорошо плавали и необыкновенно изящно ныряли – так могли только местные и я. Я всегда перестраивалась летом на местный южный диалект, отличавшийся от московского особенным произношением. До сих пор, сразу узнаю выходцев с юга, и всегда становится так тепло на душе, когда слышу их певучий мягкий говор. И море, чужое море, иногда создает такую же иллюзию дома, счастливого и беззаботного детства, когда цвет воды, положение солнца на небе и серая галька обманывают созерцающее сознание, и оно успокаивается, как младенец на руках у матери.

Зима, я, кажется, еще не хожу в школу, я вся в ожидании сказки, сказки  о Снежной королеве, которую покажут по телевизору, мы идем по улице, мимо театра Советской Армии, такого огромного, уходящего прямо в заснеженную дымку, высоченные сугробы по бокам, меня почти не видно из-за них, все белым-бело. Такое прекрасное чувство бывает, когда сказка изнутри вырывается и наполняет собой окружающее пространство. Гармония внешнего и внутреннего мира была так легко достижима в детстве, а каждый день был до отказа насыщен событиями и впечатлениями. Потом время как будто замедлилось, почти остановилось и понеслось вперед, вскачь, отмеряя ударами копыт мелькающие перед глазами годы. А  той давней сказочной зимой был создан, но еще не записан , мой первый стих-подражание, конечно же про Новый год. Любопытно,  что и следующий появится на свет тоже зимой, но уже спустя тридцать лет.