Ермак. Легенда о сибирском конквистдоре 11

 Мужицкий царь на берегах  азиатской  Амазонки?

  Пытаясь разобраться  - отчего столь молниеносной  оказалась победа Ермака,  следует понять и то, почему, ввязавшись в столь рискованное предприятие, за ним пошли люди? В чём секрет  популярности казачьего атамана? Воинство Писарро состояло из нищенствующих идальго, закаленных бродяг-авантюристов, людей которым было нечего терять. Это уже по сути дела была карикатура на рыцарство. Таков был  Писарро в свои 55 лет, незаконнорожденный сын обнищавшего идальго, пасший в детстве свиней.  Небескорыстный Карл I  освободил видного деятеля конкисты из тюрьмы, куда его усадили за непогашенные долги предыдущей экспедиции, дал патент на завоевание Перу, назначил  губернатором присоединенных к   испанской короне земель. Но всё это были эфемерные почести.
  Чуть ли не год в год действовавший на североамериканском континенте  рыцарь туманного Альбиона, фаворит английской королевы Елизаветы I Вальтер Рейли удостоился за свои заокеанские подвиги застенков Тауэра. Только что не увенчавшие себя тазиками для бритья,  участники беспрецедентной экспедиции Писарро страстно желали  вырвать реванш у судьбы – обидчицы. Их Дульсинеей  стали грёзы о золоте. Во имя этой блистательной красавицы конкистадоры  были полны решимости повергнуть демонов языческого мира.  Ядро «экспедиционного корпуса» атамана Ермака, которому к началу его похода тоже было никак не меньше 40-50 лет, составляли люди не робкого десятка, погулявшие и по Волге, и по Дону, теперь( в связи с падением Казани и Астрахани) переместившиеся на Яик. Взятие Казани и Астрахани было такой же прелюдией к завоеванию Кашлыка, как разгром Тенотчитлана  разминкой пред атакой конкистадоров на Кито и Куско.
  Неоднозначно трактуемый в исторической литературе вопрос о причастности  Ермака к разбоям и грабежам   вряд ли есть смысл рассматривать в морально - нравственной плоскости. Таков был образ жизни вольных казаков, представлявших собою Робин Гудов своего времени. И отсутствие документальных свидетельств «криминала» отнюдь не означает, что его не было. Вряд ли и многие из тогда ограбленных стремились заявлять об этом, да и поимка лихих людишек на бескрайних российских просторах всегда была делом проблематичным.  Совершить рейд по тылам  за «зипунами» было для станичников обыденным мероприятием и преследовало  армейские походы атаманов-есаулов  вплоть до  ухода казачества в историческое прошлое. Не случайно среди причин поражения Белого движения Деникин в своих мемуарах указывает на эту погибельную древнюю традицию грабежей мест боевых действий.   Конечно же, некорректно было бы  обвинять атамана в чем-либо, не имея на то прямых доказательств, а лишь потому, что таковы были нравы среды, которую он олицетворял. Но эта «косвенная улика» вполне может способствовать пониманию ситуации, в которой ему довелось действовать.
 
Облагодетельствованный  Иваном Грозным Иван Кольцо не был пай-мальчиком. Да и  практически слившиеся в фольклоре  образы-близнецы Разина и Ермака говорят о том, что завоеватель Сибири был в народном восприятии воплощением «бунташного духа»,  удали, разгульной вольницы. Но не смотря на то, что в боевой ватаге атамана наличествовали люди бежавшие от секиры палача и ужасов стрелецкой казни, предприятие затеянное Ермаком не было чем–то вроде  отчаянной атаки идущего на смерть штрафного батальона. Ермак мог быть и отнюдь не «криминальным авторитетом» среди таковых. Он мог уравновешивать  головореза Ивана Кольцо в качестве ветерана- военного,  закаленного в битвах с Ливонией.  (Некоторые песенные источники «вставляют» легендарного атамана и в баталию взятия Казани.)