Сочинитель

АЛЕКСАНДР ТЕНИШЕВ

            

            Он жалок, смешон, незаметен.
            Дыханье, идёт, затая.
            Поклонник чудовищных сплетен,
            Духов, кружевного белья.

            Чужих разговоров с наскоку
            Он ловит непрочную нить,
            Чтоб тайную их подоплеку,
            Как в ларчике, в сердце хранить.

            И если в музей забредает,
            То странно: там больше всего
            Не царский мундир привлекает,
            А утварь вниманье его.

            Какао со сливками столь же
            Ценимо, как том Бомарше,
            И дарит едва ли не больше
            Отрад его чуткой душе.

            В трамвае скорей примоститься
            Спешит, чтобы книгу достать
            Не с тем, чтоб в нее углубиться,
            А чтоб невзначай наблюдать.

            Трамвай дребезжит, громыхает,
            Но все, что вокруг говорят,
            Он слышит, и все замечает
            Его проницательный взгляд.

            Домой через парк возвращаясь,
            Он смотрит, как вьется снежок,
            Насколько возможно стараясь
            Отметить необщий штришок.

            А дома он как бы подводит
            Своим впечатленьям итог.
            Строку скрупулезно выводит,
            Малейший ценя завиток.

            Теперь он отчетливо слышит
            Мотив, ускользавший сперва.

            На ощупь старательно нижет,
            Как бисер на нитку, слова.       
            И замысел вдруг обретает
            законченность. Все на места
            Встает, как узор, проступает
            Сквозь будничный мир красота.

            

                * * *

            Рисунок вкрадчивый на умопомрачительном

            Озерном бархате. Создатель с расточительным

            Нанес изяществом все эти пятна, линии:

            Багряно-красные, оранжевые, синие.

            Крыло воздушное, зеркально отраженное,

            Замрет, подобием своим завороженное,

            Но чуткий обморок спугнет через мгновение

            Такое тихое, как шепот, дуновение.

            

                Торжок

                Б. Р.

            Тревожная прелесть провинции столь

            Теперь очевидна, что зрак

            Во что ни упрется, сладчайшая боль

            Растет, значит — дело табак.

            В том смысле, что надобно встать покурить

            На старом горбатом мосту

            И так, с сигаретой в зубах, и застыть,

            Вбирая в себя пустоту.

            Здесь время течет по-другому, сюда

            Почти не доходит шумок

            Столицы. Висит на двери, как тогда,

            Старинный амбарный замок.

            Здесь улочки помнят и дребезг и стук

            Той брички, в которой сидел

            Поэт и с блаженной улыбкой вокруг

            На раннюю осень глядел.

            Он в этой идущей на убыль красе

            Свою, знать, увидел судьбу

            И создал тот образ, который мы все

            Так любим, — царевну в гробу.

            Он с гостеприимным купцом был купец,

            А с барышней он говорил

            О моде. Немало уездных сердец

            Он как бы шутя покорил.

            И знал, что в уездной такой болтовне

            Свое обаяние есть.

            И уединенному чтенью вполне

            Застолье он мог предпочесть.

            И чувство пронизанной светом тоски

            И счастья с собой увозя,

            Он ведал, что выкупить эти деньки,

            Как кольца в ломбарде, нельзя.

            Со всем, что однажды дано пережить,

            Нам надо прощаться навек.

            Ведь время стремится ужать, сократить

            Реестр нам отпущенных нег.

            

            

                * * *

               

                I

            В гранд-отеле «Европа» глинтвейн с корицей

            Наполняет сердца благотворным жаром.

            Как таинственный текст, шик былой столицы

            Проступает, причем совершенно даром.

            

                II

            На ресницах красавиц снежинки, в стразы

            Превращаясь, дрожат и грозят скатиться.

            Их ресницы длинней самой пышной фразы,

            Той, что может при взгляде на них родиться.

            

                III

            В вестибюле царит живописный хаос,

            Звонко барышни цокают каблуками.

            И все мнится: сейчас капельмейстер Штраус

            Иоганн над пюпитром взмахнет руками.

            

                IV

            Веер лентой атласной обвил запястье

            С полудетской, кокетливой, пухлой складкой.

            Быть здесь, видеть все это — какое счастье!

            С болью в сердце какой-то тягуче-сладкой.

            

                V

            Дым табачный вплетается в разговоры,

            Длится вечер пленительно-буржуазный.

            Заблудился в складках оконной шторы

            Чей-то вздох, чей-то шепот подобострастный.

            

                VI

            Есть ли что-то прекраснее карнавала

            В предрождественский вечер с вином и снегом?

            Хлопья валятся, падают как попало,

            Так зима нас готовит к грядущим негам.

            

                VII

            И блестящим тревогам и плавным дугам

            На катке от коньков, чтобы пыль летела.

            Чтобы сердце, с унынием как с недугом

            Расставаясь, на холоде молодело.

            

                VIII

            Чтобы мы приподняли лоскутный полог

            Петербургской зимы и под ним узрели:

            Глыбу ночи c вкрапленьями звезд, осколок

            Вмерзшей в небо луны над дворцом Растрелли.