задолго до

задолго до в дали

задолго до начала ноты до
_______________________задолго до начала ноты да
______________________________________________задолго до начала ноты нет

я вижу свет как некий след в пыли




P. S. Всё начиналось с нескольких тактов:
   Чуть в стороне от проезжего тракта
      (чуть в стороне от трактата по музыке)
   Трубадур жонглировал звуками,
Как весьма умелый жонглёр.

                Nik Bizin


Могли бы, но...
Но мы ведём войну.
Могли бы до...
С ресницы тишину.

Могли бы мы
Весь мир смахнуть с ресницы:
Фатальной и летальной птицей
Солировать явление росы.

Но ты спроси: зачем ведём войну?
Я за руку веду тебя одну,
Ты за руку ведёшь меня,
Как будто бы в ночи к теплу огня,

Которое всегда в дали:
Мы в рас-сеянии на пажитях земли.
Мы в раз-делении, а не в слиянии.
Я много обретаю в рас-смеянии,

И только над войной не рас-смеюсь.
Ведь я веду войну по всем границам:
От самой первой прозвучавшей птицы
До всей заранее проигранной войны...

Но заблудиться в ней? Да Боже сохрани.












Всё начиналось с этой ноты до,
Задолго до, за да-ля-ми:
Скрижалями, которые разбил
И заново собрал, потом я их скрепил

Кинжалами, пронзающими плоть.
Но крово-не-желанность этих нот
Напоминала храмы Покрова,
Где красота наброшена едва

На трижды обозначенный кирпич.
Всё начиналось с этой ноты до,
Как брошенный мной клич, скрипичный ключ,
Которым я немоту отпирал.

Слезинками с ресниц стирал
Такую кровожадность этих нот:
Эзоп, однажды сброшенный со скал,
Их дважды поменял на крово-странность

И просто озирал нежданность.
И трижды за-бродил в моей крови
За таинство любви и горизонт,
И далее (намного дальше далей) -

Скрижалями, которые разбил,

Потом собрал и заново скрепил
Такую крово-даность этих нот.























Все просто, но еще до простоты
Росли цветы без всякого полива:
Поляны пустоты, и так красиво,
Как море, что продолжено проливом

Гораздо да'лее возможных да'лей.
Мы в ноте до такой воды набрали,
В которую входила ты,
Как будто в освещении наготы.

Все просто и ещё намного проще:
Как по осеннему нагая роща,
Как по весеннему нагая роща...
Как будто ничего не предлагая,

А просто помогая мне вдохнуть!
Таков мой путь от этой пустоты.
Ведь я хочу, чтоб были я и ты
Глотком воды для каждой горсти пыли...

И не хочу, чтоб мы с тобой не были.

Все прочее ещё намного проще,
Как по осеннему нагая роща
И по весеннему нагая роща.




















Ты тараканий царь, тмутаракань
(пошли сарынь на кичку, чтоб при сваре
Её не порубали, как бывало
Неоднократно и при Робеспьере).

Ты тараканий царь, тмутаракань!
И в этом смысл твоей наивной веры,
Что выживешь подобно таракану,
Когда твой мир перешагнёт за грань...

Он выживет тебя не на войну,
А на её другую сторону':
Где будет мир, в котором места нет
Тмутараканьему царю своих побед

Над поражениями своими и чужими.
Когда же я твоё узнаю имя,
Я назову тебя самим собой:
Ты тараканий царь, и шут с тобой!

Ведь если ты не дружен с головой

И голову оставил без царя,
Оставив душу в ней, ты выживал не зря.



p. s. Артюр РЕМБО Стихотворения Arthur RIMBAUD Po;sies
ВЛЕЧЕНИЕ (пер. В. Микушевич)
Направлюсь вечером я прямо в синеву;
Колосья соблазнят мечтателя щекоткой;
Коснётся ветер щёк, и я примну траву,
Беспечно странствуя стремительной походкой.
Пойду, не думая о том, чего не жаль;
Впервые утолив мой пыл нетерпеливый,
Кочевника прельстит изменчивая даль:
Природа, я в пути любовник твой счастливый!
Март 1870












Господь берёг, насколько мог:
А мог он всё, и я продрог
От всех его дорог.

Господь был благ, а я дурак:
Я собирал себя в кулак,
Не распускаясь как цветок.

Я на обочине дорог
(поскольку множество дорог,
И лишь обочина одна)

Во множество не расплескался
И сохранял своё убожество,
Не взявши божества чужого.

Всё остальное - тишина.
Теперь я захотел иного,
Вослед которому весна.

Итак, весна, а я Иван-дурак:
Я как пятак, который неразменный
И возвращается ко мне бесценный.

























И возвращается ко мне бесценный
Певучий дар любви, парящий над геенной,
Тягучий словно мёд, и кто поймет,
Что влип в янтарь, и через бездну лет

Он будет предъявле'н на лицезрение.

Что будет заморожено горение
Того, что было только растревожено,
Но никогда не станет всей вселенной,
А лишь в одно поселится окно,

Чтобы оттуда миру предъявляться.

А будущее было так возможно,
Когда бы мне не велено влюбляться
В мгновенье прошлого, которое бесценно,
Как Божий Дух, парящий над геенной

Ещё до сотворения вселенной.

О, если б я сумел себя вселить:
Дождями литься, колокол отлить.
Но я могу мгновенно полюбить
Тот Божий Дух, парящий над геенной.

















P. S. Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.

                Николай Гумилев



Интервью.
То есть я говорю, вопрошая ответы.
А в ответ мне вопросы,
Словно девичьи косы вопрошая из смысла.

Интервью словно Висла.

Интервью словно Одер.
То есть иноплеменно.
То есть иновременно.
Как на смертном одре оглянуться на мир

Из почти что другого.

Когда глянцевый жир
Как поверхность сползает,
Обнажая основу,
Я даю тебе слово

И обратно приму.

И превратно пойму:
Как врата раскрывая
И тебя приглашая
Не в преддверие рая.

А в такие края,

Где края совместимы,
Когда суть идёт мимо.











Что зрит лицом (сие есть лицезрение).
Что мнит лицом (сие есть лицемерие).
Мир состоит из гипсовых оттенков
Мышц лицевых, и что я всё о них,

А не о нас с тобой, уже других?

Мир состоится из посмертных масок,
Когда б мы не пришли из сказок
О мертвой и живой воде
(скрепляя выражение беды

От ноты до и до звезды упавшей,

А после воскрешённой и восставшей
Сиянием ноты си). Но ты спроси,
И я скажу тебе о лицезрении:
Когда лицо дается на мгновение,

И в результате сдуется лицо!

Мы состоялись из посмертных масок,
Когда мы в этом мире так бессмертны,
Словно пятак, который неразменный
И возвращается ко мне вселенной.

И я хочу тебя в себя вселить:

Испить воды и мёртвой, и живой,
Любое лицезрение пережить.


















И я скажу тебе о лицезрении:
Когда лицо дается на мгновение
И в результате сдуется лицо,
Себя я ощущаю под лицом...

Себя я ощущаю над лицом.
Себя я ощущаю до лица.
К себе я прихожу из-под лица.
Как будто отодвинув глади вод,

Покрытых рябью мимолетных лет
И вот сейчас на это дно прольется
Обычный свет.
Чудес на свете нет,

Помимо лицезрения света:
Поскольку свет подобен пилигриму,
Идущему от самого начала,
Несущему простое освещение...

Но я опять скажу о лицезрении:

Оно не утоляет все печали,
Но и печаль дается на мгновение.





















Соучастник, соучредитель,
Соблазнитель и соиспытатель,
Содержатель себя и других
То ли в душах ещё нагих,

То ли в хлипких души одеждах.

Я живу безо всяких всхлипов,
Соучастник своей надежды
И нисколько не соглашатель...
А скорей её оглашатель,

Причем сразу же с ноты соль

(когда боли уже сосчитаны,
Ну а соль ещё у земли.
Когда гамма почти что сыграна.
Как отплывшие корабли,

Не достигшие горизонта).

Соучастник есть у полёта,
Когда он ещё на середине.
Содержатель его падений
Или в воздухе воспарений.

Предваритель твоей любви:

Забродивший в твоей крови,
Как любой бесполезный гений.


p. s. Привиделась во сне
Красавица одна
И полюбилась мне.
Нет с тех пор мне больше сна.
Она пропала слишком скоро,
И я не знаю, где она.
От собственного стражду взора.
На что мне жизнь моя нужна?
Любовь обречена...

Фри;дрих фон Ха;узен (Friedrich von Hausen)











Причём сразу же с ноты соль
Начинается эта боль.

Причём соль ещё у земли.
Причём души ещё в дали.

Мы с тобою как корабли,
Чуть отплывшие от причала.

С нами чуда ещё мало.
Лишь душа завьётся плющом,

Обнимая седой скелет.
Омывая живой водой,

Причём полной соли
(в мире нет никаких причин,

Чтоб не быть подводной гряде
На пути твоего корабля).

Причем сразу же с ноты боли
Начинается та земля.

Всех созвучий мы не прошли,
Потому-то мы соль земли.


























И что мне дело до тебя,
И что мне тело до тебя,
Когда душа не захотела?
Когда душа ещё не тело

И лишена моих желаний...
Помимо утренних свиданий

Рассвета с тьмой! Ты остров мой,
А я вокруг тебя моря.
Не существует та земля,
Что полностью отделена

От бездны дна, как день от ночи.
И что мне дело до тебя,
Когда душа моя не хочет,
И тело словно мёртвый груз?

Итак, союз души и тела
Во мне разрушен до предела.

А за пределом бытия
Встречаемся и ты, и я,
Чтобы навеки не расстаться...
Как веки, что меж тьмой и светом

Могли смыкаться и влюбляться!
От века мы созвучны в этом.














P. S. - Варшавское восстание
Подавлено и смято
Варшавское восстание 
Потоплено в крови.
Пусть лучше я погибну,
Чем дам погибнуть брату, -
С отличной дрожью в голосе
Сказал мой визави.

А я ему на это:-
Когда горело гетто,
Когда горело гетто
Четыре дня подряд.
И было столько треска,
И было столько света, 
И все вы говорили:
"Клопы горят."

Александр Аронов.

Любить хотело, горело тело:
Его пределы за гранью белой,
Его пределы за гранью чёрной
Определялись уже повторно.

Уже повторно мне указали,
Что я бы мог бы ступить за дали,
Что я бы мог бы ступить за близи,
Когда б не соткан из этой слизи.

Её желая испепелить,
Я постигаю глагол «любить»:
Его пределы за гранью белой,
Его пределы за гранью чёрной

Я постигаю уже повторно
Не в крематории Drang nach Osten,
А в любовании этих сосен...
Или в забвении моей истории:

Меня хотели земли и воли
Лишить на веки во имя своей
Земли и воли, словно морей
Лишить, как прежде, мою Московию.

А я и бровью ещё не повёл...

А ведь идут на меня войной:
Моё величие своей ценой
Вполне готовые заплатить,
Чтоб за мой счёт продолжаться быть.











Зачем мне всё?
Зачем мне ничего?
Ведь трепетание сердца твоего
Предложит мне и всё, и ничего.

Как будто ты раскинулась на ложе,
Как будто ты раскинулась на лжи.

Зачем мне всё?
Зачем мне ничего?
Когда дыхание есть пожелание
Весь воздух выпить и оставить душу...

Но обретаю только безвоздушие
И осязаю только мёртвый космос.

Зачем мне всё?
Зачем мне ничего?
Но я не задаю такой вопрос,
Поскольку этого вопроса нет.

Ведь я вдыхаю свет и выдыхаю свет
И безвоздушности не прославляю.













p. s. Достоевскому приписывают не договоренную им фразу. "Если Бога нет, то все позволено". Формула понятная, основательная, уходящая в глубь веков. Но дело в том, сам Достоевский ее никогда не произносил. Ни вслух, ни в своих дневниках. 














Образование, миротворение
И озарение каким-то светом
Какой-то тьмы.

И если посмотреть с кормы
Какой-то кармы: чайки - это мы.
И я бросаю эти крохи тел,

Крошу я каравай...
Здесь бездна разных дел:
Рай раскрошить, запить всё адом.

Образование моей эпохи,
Миротворение моей эпохи
Напоминает блестки снегопада:

Чтоб знание покрыло всю равнину.
А я живу на сказочной вершине,
Поскольку я не знаю ничего:

Помимо твоего и моего
Простого любования друг другом...
С вершины на вершину наши взгляды перелетают ветреным досугом.




























Чтобы найти любовника судьбы,
Ты предложила мне гробы,

Которые я в силах распахнуть:
Ты предложила свою грудь.

Ты предложила долгий путь,
По коему гробами мне ступать.

Ты предложила мне кровать,
Где на подушку головы сложила

Свою с моей (переплетя их сны
И души, что взирали с вышины).

Чтобы найти любовника судьбы,
Ты предложила мне гробы.

Которые я в силах распахнуть...
Как будто он живёт в своих могилах,

Перебираясь из одной в другую.
Словно дыхание в губах

Становится дыханием в словах,
Чьи смыслы распахнутся поцелуем.




















     Больно ли родинке на губе,
Когда человек жжёт глаголом?
Когда человек лжёт глаголом,
Себе выбирая век (по образу и подобию),

Он выбирает за-гробие вместо живой жизни.

Больно ли родинке на губе,
Если справляется тризна
По огромной моей родине?
Я остаюсь в себе.

И в родинке на губе я остаюсь тоже.

Границы моей кожи
По миру бегут дрожью,
Всемирность осознавая,
Всемерность мою создавая...

Больно ли родинке на губе?

Я о себе знаю,
А о тебе не знаю.













p. s. Достоевскому приписывают не договоренную им фразу. "Если Бога нет, то все позволено". Формула понятная, основательная, уходящая в глубь веков. Но дело в том, сам Достоевский ее никогда не произносил. Ни вслух, ни в своих дневниках. 









Недолгий мотылёк свечи
Покажется далёк в ночи.
И близок, коли обожжёт...
И небо упадёт на твой живот...

Всё совершится в правилах соития:
Каких-то тел какие-то события.

Какое-то сияние... Хотели,
Чтоб из души вдруг озарило тело.
Но я осознаю себе пределы.
И ты осознаёшь себе пределы.

И мы с тобою их не одолели:
Остались врозь, как слёзы на морозе.

Но мы с тобой не черви, что в навозе.
Но мы с тобой как розы, что в навозе
Едва соприкасаются корнями...
И небо происходит с нами,

Ещё не падая на твой живот
В сиянии и жути! Небо лжёт.

Я бы сказал, что небо нас жуёт,
Как чёрствый хлеб, свои стирая десны.
Я бы сказал, когда б уже не поздно,
И спать пора, поскольку ночь зовёт.

Дыхание своё передавая,
Как память рая, твой целуя рот.


















Ночной полёт. Меня жующий скот
Как будто бы не выплюнул меня,
Но проглотил в своё пищеварение
И погрузил в своё столпотворение...

Лишив столпотворения моего.
Ночной полёт, и больше ничего,
Помимо твоего и моего
Коловращения в этих небесах.

Ты около вращаешься, в часах
Простая шестеренка передачи.
Никто так не заплачет о тебе,
Как я, поскольку тоже не заплачу.

Но заплачу' своим ночным полётом
За твой полёт, поскольку я хочу
И собираюсь, как в медовых сотах...
Которые я тоже проглочу

И погружу в своё пищеварение.

Мы встретились как два столпотворения
И оба изгнаны в свою земную стужу.




















P. S. "Существует категория мыслей, которые надо рождать самому, в муках, они-то и есть самые ценные."

                Януш Корчак










Если работа не удалась,
То не работаем скверно...
Начали просто не верно.

Но и не могла удастся!
И следует вновь начаться,
То есть всё делать всласть.

А коли плоха любовь,
Коли её потроха
Лезут из всех отверстий...

Надо вернуться к вести
О том, что любовь суха,
Словно хлебная корка в этот блокадный год.

Зато никто не умрёт,
Если её жуёт.
И если её не жуёт, то не умрёт тоже.

Если работа не удалась, я побегу по коже
Этого мироздания
Дрожью воспоминания.





















Почему ни о чём не просить,
Ежели голосить
Принято во вселенной?

Тонкий лёд над геенной
Прямо-таки ломается
Глоткой, что надрывается (словно бы лист бумаги).

И нет никакой отваги,
Чтоб не просить ни о чём:
Голосом, как плющом, цепляясь за вертикаль.

Ломая горизонталь тоненькую над бездной.
Никого ни о чём не просить
Кажется бесполезным только на первый взгляд...

Словно бы снегопад,
Что покрывает землю только по воле Бога
И меня продлевает не от суда людей.

Если не будет льда,
Я наступлю по снегу,
Даже если геенна выступит как вода.
























Тело не осветилось,
Если мне дела нет
В мире, где тьма и свет
Равно совокупились.

Тело моё своенравно,
Если оно исправно
Шествует не за мной,
А за моей виной.

Чтоб принести мне.
Чтоб донести на меня.
Чтоб донести до меня
То, что вина продлилась,

Как вино пролилась.
Если ж моё тело,
Что как весенняя завязь,
Не вызывает зависть...

Но восхищает злость
Из своего помещения:
Мира, где тьма и лёд,
В мир, где тепло и свет...

А мне и дела нет

Там, где тело живёт не по законам чести!
Я не буду с ним вместе, даже если умрёт.




p. s. В ручье среди лужайки Я видел рыбок стайки, Видал огромный мир чудес, Траву, камыш, и луг, и лес, Ползущих, и летящих, И по земле ходящих, И знаю, что везде, всегда Царит жестокая вражда. И червь, и зверь, и птица Должны с врагами биться, И, чтоб в ничтожество не впасть, Они установили власть. Поскольку без правленья Терзают граждан тренья, Там избран царь, там каждый род И слуг имеет и господ. А с вами, немцы, горе, Вам любо жить в раздоре. Порядок есть у мух, у пчел, А немец дрязги предпочел. Народ мой! Не впервые Хотят князьки чужие Твои разрушить рубежи. Отдай имперский трон Филиппу, а тем их место укажи!

                ВАЛЬТЕР ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВЕЙДЕ










Хорошо бы договорить
(мёд бы и пиво пить
С каждого договора).

Но умирает от жажды
Истина в этом вздоре,
Ежели на просторе не виден со всех сторон

Как колокольный звон.
Я же самодовольный.\
Я же самодостаточный.

Истина, что зачаточна,
Как младенец кричала,
Что я её начало

И её завершение.
Хорошо бы договорить
Ложью, что во спасение,

А не правдой в погибель
Всю её голосить.
Но в этаком бездорожье некого мне спросить.






















Каждое поколение
Имеет то поклонение,
Которому поклонилось.
А моё сердце разбилось

На тысячу поклонений,
На тысячу поколений.

Словно сосуд из глины,
Что на плече несут
Слепленный из сердец,
Взяли и обронили:

Дабы сосуд разбился.
Дабы сердца забились в каждый угол вселденной.

Дабы сердца вселились
Даже во мрак геенны.
Или для горсти пыли
Были глоток воды,

Ту утоляя жажду,
О коей давно забыли.

Каждое поколение
Имеет то поклонение,
Что о себе напомнит,
Дабы сосуд наполнить, вылепленный из сердец.

Я, беспечный гонец,
Этот сосуд разбил, воду свою пролил, жажду их утолил.
























И стали едина плоть:
Словно сосуд из глины
Выпало расколоть.
Словно клинок из стали,

Коим пронзили грудь...
Коим так поразили, давши сердцу вдохнуть

Этой землей и волей,
Стали делить на доли:
Стаей птиц перелетных...
Я и не знаю годных

Быть как едина плоть,
Быть как едина суть

Все возмогут любить.
Все друг друга спасут,
Каждого по одному.
И не дано никому этого всеединства!

Всё моё материнство,

Всё отцовство моё в этй живёт тоске...
Словно комочек влаги в пересохшей реке.

















P. S. Я очень мал, в то время как Гомер
Велик и мощен свыше всяких мер.
Вершок в сравненьи с греческой верстою,
Я в чем-то важном всё же больше стою.
Я выше. Я на Сталине стою.
И потому богов не воспою.
Я больше потому, что больше жил
И од своих тиранам не сложил.

                Борис Слуцкий






Любовь людей как в кровь переливание:
Сначала её в жилах созревание
И даже в капиллярах прорастание,
как в воздухе весеннем и ветвях.

И всё же начинается в корнях.

Любовь людей как в кровь переливание:
Сначала этой крови забирание,
А после всей её перенесение
Из тела в тело, сердца не достигнув...

Моя любовь не ведает предела.

Но я найду пределы для любви
В пределах удоволенного тела,
В пределах перелившейся крови...
А после все пределы перейду.

Любовь моя как в кровь переливание.

Мою любовь вы взяли в осмеяние.
Но опустели жилы без любви.
Но опустело тело без любви..
Как будто шар воздушный опустели,

Подхваченные ветром улетели.











Никакие свершения не быстры.
А свершатся, так даже корыстны.
Но не внешностью и предвкушением,
Чтоб свершениям всё разрешать.

Чтоб свершениями после вкушать:

Ими, ро'дными, два-разрешать,
Продолжаясь и три, и четыре...
Не бывает подобного в мире,
Чтобы всё это перемешать.

Никакие свершения не быстры.

Мой предел - это люди моего поколения.
Мой предел - это люди моего разумения.
Ни лукавством, ни силой невозможно ускорить
Ни рождения Сына у Девы Пречистой,

Ни единым глотком выпить море.

Оттого я в любом раз-говоре,
Оттого я в любом два-говоре
Как начало молитвы в соборе.


























Моё переливание кро'ви
Переливается оттенками любо'ви:
Кровосмешением разных любований,
Перемещением здоровых и заразных

Прекрасных кровяных телец.

Моё перемывание костей,
Рассказывание разных новостей,
Как кровля, что имеет свой венец...
Как море, что подходит к изголовью,

Переливаясь в голове любовью

Из одного сосуда да в другой.
Итак, любовь - прекрасная вода,
Что поры заполняет изнутри...
И вдруг она расплещется ногой,

Когда ты выступаешь на просторе.

Кровь как вода, её переливание -
Её беда... Ты правду мне соври.


























Мне начало кричало:
Всё начиная с финала,
Не начинайте с начала!

Душа, погуляв в Валгалле,
Находится не в финале,
Находится в продолжении.

И вот, как у нас водится,
Я душу свою нашёл
В таком её воображении

Таких её интересов:
Таких мелкотравчатых бесов,
Таком головы кружении...

Что хоть головы лишись!
Душа моя смотрит вниз
Из своего финала.

И мне с ней не хорошо.
И мне её очень мало.














p. s.  – Не определите ли вы, хотя бы приблизительно, вашу главную цель как поэта?
– Выговориться.

          Ответ Бориса Слуцкогона вопрос журналиста газеты «Молодёжь Грузии», 08.06.1967




Сми-рение, со-мненье, при-мирение.

Задолго до...
Задолго до начала ноты да...
Задолго до начала ноты нет
Я вижу свет в пыли как некий след

Всего одной единственной ступни.

Сми-рение, со-мненье, при-мирение.
Как лесоруб оставит только пни,
Так и в пыли дорог оставил Бог...
И я по прежнему так славно одинок,

Влача себя по площади к Неве.

Сми-рение, со-мненье, при-мирение.
Как свет в окне, который погасили.
Как камень во взъерошенной траве.
Глоток воды для каждой горсти пыли.

Простой булыжник, брошенный в моря...

Как на ладони капля янтаря!
Задолго до начала ноты да,
Задолго до начала ноты нет
Я здесь как след, оставленный в пространстве.

Я весь как свет всего непостоянства.

И я по прежнему так славно одинок,
Как в янтаре несбывшийся глоток.

Сми-рение, со-мненье, при-мирение.


                p. s. Господствовала прямота,
                и вскользь сообщалося людям,
                что заняты ваши места
                и освобождать их не будем,
а звания ваши, и чин,
и все ордена, и медали,
конечно, за дело вам дали.
                Все это касалось мужчин.

                Борис Слуцкий








Вообще на земле не остаться:
На такую вершину забраться,
Чтоб подумали люди в долине,
Что тебе хорошо на вершине.

Чтобы не было точки опоры,
Свои норы меняя на горы.

Вообще на земле не остаться:
Всю опру неся на крыле,
А потом от крыла отказавшись...
На такую вершину забравшись,

Что остался совсем без людей!
Лишь вершиной теперь володей.

Эти домыслы не для меня:
Я живу в свете этого дня
И во тьме этой ночи живу.
Потому я ещё на плаву,

Что вокруг меня море сердец!
Всё ещё опираюсь о счатье и горе.

Но вот-вот эта участь иссякнет,
Ведь вершина всегда настает.




























И время не пришло.
Во мне произошло.
И на меня нашло.
И до меня дошло,

Что время не пришло
И не могло прийти.

Что время не пошлило
(о времени суди
Лишь по тому, что мило
И одухотворённо).

Но время не пошло
Коленопреклоненно от Кёльна и до Рима.

Тут до меня дошло:
От Сергия до Рима
Мы оба пилигримы.
И время не пришло

И не могло прийти.
Ведь мы идём в себе, и нам не по пути.

















P. S. Будьте честны! Художественные потребности высокого стиля имеются в настоящее время только у людей исключительных. - Кроме того, именно вне народа существует действительно широкий, обширный круг людей, имеющих художественные потребности, но только второго сорта: это средние и высшие слои общества: здесь возможно нечто вроде художественного братства в серьезном смысле. Но присмотритесь к этим элементам; это в большинстве случаев утонченные неудачники, ни в чем не находящие настоящей радости; образованные люди, которые недостаточно свободны, чтобы обходиться без религиозных утешений, но не находят этот бальзам достаточно благовонным; люди полублагородные, слишком слабые чтобы геройским переворотом или отречением побороть коренную ошибку своей жизни или вредную наклонность характера; люди даровитые, но слишком высокомерные для того, чтобы приносить пользу скромной деятельностью и слишком ленивые для больших, самоотверженных трудов; девушки, которым не удается создать себе круг удовлетворяющих обязанностей; женщины, связавшие себя легкомысленным или преступным браком, но недостаточно им связанные; ученые, врачи, купцы, чиновники, чересчур рано ушедшие в свою специальность, никогда не предоставлявшие полного простора своей природе, и сердце которых грызет червь в то время, как они делают свое хорошее дело, наконец, художники, не достигшие совершенства - вот люди с художественными потребностями! И чего же ищут они в искусстве? Оно должно отгонять от них тоску и угрызения совести в часы и минуты душевных страданий, и по возможности представлять ошибки их жизни или характера как великие ошибки вселенной. Греки, совершенно наоборот, искали в искусстве исхода преисполнявшему их чувству довольства и здоровья. Они любили лишний раз насладиться собственным своим совершенством, объективируя его: они возвели в степень искусства - наслаждение собою, как наши современники - недовольство собою.

                Ницше


Сердце словно бы из глины,
В этом голова повинна.

Только у меня оно
Словно бы обожжено:

Затвердело и надело
Эту голову на тело.

Не пойти ей против сердца,
Только с сердцем по пути.

Ведь иного смысла нет
Видеть тьму и видеть свет.

Коль у головы лишь мысли,
То у сердца только смыслы,

Это вечное «зачем»?
Если сердце ни при чём,

То и жизнь моя мертва.
Остальное лишь слова.

Остальное как трава прорастает сквозь глазницы
Не имеющими смысла журавлём или синицей.













Вообще на земле не остаться
И скитаться теперь в астрале:
Словно малую каплю беды
Выпьет целое море воды.

Словно малую мою долю,
Что теперь растворилась в дали,
Наделили землей и волей,
Кои больше ей не нужны.

Я хочу моей старины,
Как когда-то ждал вышины,
Что настолько же несомненна,
Как и смерть моя во вселенной.

Чтоб из этих ничтожных черт
Я вселил себя не в чертоги
(то есть попросту выйдя в боги),
Но обрел под ногами твердь.

Стал я морем, обретшим сушу.

Только в то я хочу вселиться,
Что душой моей утолится.
























Полюбовница спит, по любому
Моя дума хранит её дрёму.
Но душа как Сапс-на-Крови,
Что воздвигся не на любви,

Но сначала опёрся о плоть.

А потом о ступени вод:
Моя дума как мелкий бес,
Восходящая к небесам,
Станет словно бы паруса,

Восходящая по дождю.

Начинается с ноты до,
Продолжается нотой жду...
Если сбросить её одежды,
Открываются мои вежды

И увидят, что жизнь влажна.

И увидят, что плоть важна,
Лишь омывшись в воде живой.
Полюбовница спит со мной,
Омывая мои сны,

Словно влага моей весны.

























Всё, что возможно человеку,
И что тревожно человеку,
И то, что человеку ложно,
Со мной сейчас лежит на ложе.

И обнимает мою кожу:
Как будто бочку Диогена
Обнимет ласковое солнце...
Лучом сквозь розовые веки.

Лучом сквозь розовые вены
И сквозь морозные века.
Всё, что возможно человеку,
Ко мне сейчас не прикоснётся...

Как не касается рука
Души, что в бочке Диогена
Лежит, как зрелое вино,
Что вовсе не бежит по венам...

Но прорастает как зерно.

И обернётся чистый спирт.
Любимая со мною спит.









p. s. "Первое известие: «Корсиканское чудовище выползло на берег в бухте Жуан». Второе известие: «Людоед идет к Грассу». Третье известие: «Узурпатор вошел в Гренобль». Четвертое известие: «Бонапарт занял Лион». Пятое известие: «Наполеон приближается к Фонтенебло». Шестое известие: «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже».

Вся эта литературная гамма уместилась в одних и тех же газетах, при одной и той же редакции на протяжении нескольких дней". (Вики)












Для слезы моя жизнь влажна.
Для грозы моя жизнь грозна.
А для глаз моя жизнь пересказ
(то, чего не увидит глаз).

Для людей моя жизнь идей.
Для лица моя жизнь лицедей.

А для малого соловья
Моя жизнь совсем не моя.
Моя речь - изречение ручья:
Я могу лишь её сберечь.

Потому мне плыть по течению:
Ждать, куда меня занесет.

И какой меня выпьет рот.
И каким меня изречет,
Раздаваясь из рода в род
(не иначе провозглашаясь).

Моя жизнь - это мой живот
И душа, что во мне живёт.




























Определяю место, где живу.
Определяю время, в нём живу.
Как будто себя этим умаляю.

Как будто бы при этом умоляю
Принять себя в какое-нибудь племя,
Чтоб после на него пенять:

Что больше не могу себя менять.
Что я теперь живу в его пределах:
Как будто неоформленное тело

Вдруг стало родинкой, что на губе.
Теперь я нахожу себя в себе,
Всё это называя своей родиной.

Что родинка моя произнесёт,
Тем родина моя теперь живёт.
Срывая со вселенной виноградину,

Я положу её не в свой жующий рот,
Как крот, едва проевший свою землю,
А передам её из рода в род.
















P. S. "Требуется гораздо больше ума, чтобы передать свои мысли, нежели их иметь."

                Клод Адриан Гельвеций








Выбирая из бесконечности,
Ты забудешь о человечности.
Потому человек частичен,
Потому человек обычен,

Что я к вечности не приучен,
Что я к вечности не привычен.

Выбирая из человечности,
Я возьму себе ещё меньше:
Разделюсь на мужчин и женщин,
А потом имя я сольюсь

В сексуальность и виртуальность,
Иллюзорную гениальность обретения житейских смыслов.

А потом я отброшу мысли
И возьму себе только чувство.
Ибо наша любовь - искусство
Сотворения любых миров...

А потом миров отрицание,
Кроме самых простых даров.





















Кроме самых простых даров
Я дарю тебе много слов.
Я дарю тебе много снов
И о снах твоих говорю,

Что они превыше основ
Проживают в иных мирах.

Кроме самых простых даров
Я дарю тебе этот страх
Совершенного онемения...
Ведь когда ты лишишься слов,

То придут другие умения:
Воскрешать себя, словно прах,

Обретающий плоть и кровь,
Гармоничную не-любовь.
То есть то, что совсем привычно,
Совершеннейше отметающий.

Ведь оно совсем не твоё -
То, чем ты живешь столько лет.

Обретая дары людей,
Ты становишься лице-дей,
Навязавший лицо душе
И совсем в под-лице пропавший.

Лишь моим дарам отказавший,
Ты возьмешь себе целый свет.


p. s. Сколько бы шакалов и гиен не окружили Ленинград, сколько не грызли бы его горло, лапы и живот, они ничего не смогли сделать с военными, которые защищали Ленинград, с людьми, которые жили в Ленинграде, с самим городом, который вопреки гитлеровскому кровавому безумию запускал в смертельную зиму 1942 года трамвай, проводил симфонические концерты, а работники ВИР-а (крупнейшая коллекция селекционных семян) умирали от голода не тронув ни одного колоска пшеницы, которая должна была выкармливать в будущем детей выжившего Ленинграда.
Ни испанская сволочь на юге Ленинграда, квартировавшаяся в Царском селе, ни финская паскуда закрывшая север, ни немецкий гад, никто не вошел в мой город.

                Юнна Мориц поделилась публикация Виктора Логинова










Ах, Адам, сплошная глина.
В этом голова повинна.
Вот я голову покину
И уйду в другую глину,

Где душа без головы
Выпису'ет антраша.

Принимает форму света.
Принимает форму тьмы.
А суму или тюрьму
Утопля'ет в бездне Леты.

Ах, Адам, потоки жира.
Принимая форму мира,

Ты до обжига не дожил!
И прокрустовое ложе
Тебе вовсе бесполезно.
Ах, Адам, мне всё известно:

Ведь не знаю ничего,
Кроме этого всего.





























Эта война никогда не окончится.
Эта волна никогда не расплещется.
Эта вина никогда не искупится.
Эта цена никогда не заплатится,

Коли не звать её Летой,
Полною капелек света.

Имя ведь тоже примета:
Словно коровие вымя
Станет наполнено светом,
Если его произне'сть.

Если раздуть его пламя,
Словно благую весть.

Что эта война никогда не окончится.
Что торжествует ничто,
Коли хоть часть уступлю.
Коли лишь честь уступлю.

Я потому говорю,
Чтобы напомнить себе
(словно волной наполнить).



























Что я могу проиграть
Эту небесную рать:
Что я задолго до
Ноты перевирать,

Как трубадур в таверне,
Начал почти неверно.

Ежели на пути
Сделал неверный шаг,
Будет трудней пройти.
Но не пройти никак,

Если начал неверно...
Как трубадур в таверне,

Что о любви забыл,
Весь порастратив пыл
Лишт на одну войну,
Лишь о войне запел.

Словно заплыл в длинну,
Но глубину забыл.

Так я могу проиграть
Всю небесную рать:
Если начать не так
Ноты перебирать,

То проиграю до!
То есть задолго до.














Ум за разум зашёл и вернулся,
И оттуда мне улыбнулся.

А потом улыбнулся здесь,
Принеся мне такую весть:

Из обычного недо-умения
Он отправился в не-разумение.

Ведь хотелось всего и сразу,
Оттого ум зашёл за разум.

Полагая, что он не-дожил,
Пролегая тропами жил.

А потом зашёл за два-ум.
А потом зашёл за три-ум.

Ничего не найдя, кроме сумм
И всё той же сумы и тюрьмы.

И всё тех же капель дождя
Повсеместно идущей Леты.

Я солгу тебе много света,
Ибо я на том берегу,

Где могу помрачать умы...
А потом умы освещать.

И любить тебя, и молчать.


p. s. Как ни посмотришь, сказано умно -
          Ошибок мало, а достоинств много.
             А с точки зренья господа-то бога?
             Господь, он скажет: «Все равно говно!»
          Господ не любит умных и ученых,
       Предпочитает тихих дураков,
   Не уважает новообращенных
И с любопытством чтит еретиков.

                Борис Слуцкий









Без нас в этом мире всё равно ничего не начнётся.
Иначе мой ум покачнётся,
А я ведь на нём стою:
Смотрю с высоты моих дум,

Как ты покидаешь дом,
Его превращая в дым.

Без нас в этом мире всё равно ничего не начнётся.
Я не был бы молодым
И старым бы я не жил
По самому краю жил...

Чтоб с края на мир смотреть.
На то, как взыскуешь рая.

На то, как находишь ад,
Всего лишь взглянув назад
И там найдя пепелище.
Пройдя между капель дождя

Текущей везде Леты,
Слагаю немного света:

Солгу, что наш пыл зачтётся!
Без нас в этом мире всё равно ничего не начнётся
(на её другом берегу).























Весь мир - амфитеатр,
А люди в нём - амфибии.
Как амфора, из коей выпили
Не просто воду или масло - жир,

Растопленный на адовой жаровне.
А потому весь мир - кумир.
Кумиру губы надо смазать ровно
Не кровью или потом, но любовью.

Весь мир - амфитеатр.
Но я в нём плаваю не в жире или в масле,
Поскольку я живу не своей властью,
Но восходя по зрительским сиденьям.

И зрение зависит от уменья
Дышать попеременно кровью
И намертво подмешанной любовью...
Такой выходит царственный напиток.

Весь мир - амфитеатр, но в амфоре избыток
Амфибий, коим в в мире тесно.
И потому я вышел в море,
О коем мне давно известно:

Корабль затонет, амфору поднимут,
Когда мои тысячелетия минут.

























И загуляем на просторе
(и закруглимся на повторе):
Из петли времени опять
Самоубийцу вынимать.

Не делая других убийцей,
Я снова примиряю лица.

Меняя одного меня,
Который прожил, семеня,
Но семени не прорастив...
Как всадник утомлённого коня,

Душа моя покинула меня,
Как Прометей Кавказский свой массив.

Оставив скалы, цепи и орла.
О, если бы судьба одной была:
Ложилась во главу угла
И не казалась блюдом на столе...

Но я возьму сей камень, что из груды,
И в руку положу заместо хлеба:
Сумеешь ли ты выжить влагой неба?
















P. S. А чем теперь мне стать бы?
   Почтенным генералом,
      зовомым на все свадьбы?
         Учебным минералом,
            положенным в музее
               под толстое стекло
на радость ротозею,
ценителю назло?

   Подстрочным примечаньем?
      Привычкою порочной?
         Отчаяньем? Молчаньем?
            Нет, просто - строчкой точной,
               не знающей покоя,
                волнующей строкою,
                и словом, оборотом,
                исполненным огня,
излюбленным народом,
забывшим про меня...

                Борис Слуцкий


То есть живший всегда потом.
То есть выживший потом и кровью,
и только потом любовью.

То есть выживший из ума,
Переживший и терема,
И свои суму и тюрьму,

Я только одно пойму...
А после пойду к другим,
Что следуют за дорогим:

Да ты же не больше, чем просто дорога!
Да я же не больше, чем просто дорога.
И каждый идёт нагим.

То есть живший всегда потом:
То есть выживший потом и кровью,
И только потом любовью,

Но хотевший всего и сразу
Сначала теряет разум,
А после всё остальное.

Нагие, как при рождении,
Мы любим такой ценою.









Меняю одного меня,
Который прожил, семеня,
Но семени не прорастив,
На тот единственный порыв,

Меня не сбросивший со скал.

Я жил, как видимо, но жив
В невидимом, и не сломал
Я свой невидимый скелет.
Вокруг меня на много лет

Всё будущее проросло.

Все прошлые добро и зло
Мне заменяют плоть и кровь,
Разят меня не в глаз, а в бровь:
Чтобы, рассекши до крови,

Проистекло на мой зрачок.

Чтоб вовремя не разглядел
Не потому, что не хотел,
А потому лишь, что не мог.
Но зрение совсем не оправдание

Любого неумения и незнания.

Ведь я живу не тем, что я могу,
А тем, что я солгу, слагая мироздание.






















Теоремы и терема,
Что не требуют доказательств,
Называются аксиомы.
Ты приходишь ко мне сама.

Я к тебе выхожу из чудачеств:

Я к тебе выхожу из дома...
Мы идём смотреть на дома,
Мы из них выбираем храмы
Красотою превыше качеств!

Мы всегда ожидаем чуда.

Теоремы и терема
Я сегодня менять не буду
На обычный рай в шалаше:
Мне довольно рая в душе.

Остальное мне невозможно.

Остального не доказать.
Остальное всегда безбожно...
Потому оно не моё (его можно перевирать)!
Ты себе выбирай своё,

Ну а мне нельзя выбирать.

Потому я выбрал уже:
Я живу всегда по душе.


















Какую басню рассмотреть вокруг?
Какую басню рассказать, мой друг?
Которая из них прекрасней,
Поскольку беспощадно лаконична.

И я к Эзопу обращаюсь лично,

Поскольку безразлична бездна лет:
У времени есть лёгкие, скелет...
Как плоть к ним прилепились словеса,
Которым и внимают небеса!

И я не совершаю чудеса,

Но вижу: соберётся мой Эзоп.
И Ксанф, что соберётся помочиться
При этом совершенно на ходу,
Собравшись избежать беду...

Составивши беду из трех обличий,

Как то: земли горячей и мочи
Вонючей, и палящего светила!
Такое человечество ничуть
Не изменилось, да и не по силам.

И в этом нет ни капельки отчаяния:

Кому ударить в голову моча,
А мне ударит в голову молчание.







p. s. Легко воспитать слепца, который, не протестуя, подчинялся бы поводырю или Корану. Насколько же труднее освободить человека, научив его властвовать над собой. Что значит освободить? Если в пустыне я освобожу человека, который никуда не стремится, чего будет стоить его свобода? Свобода существует лишь для кого-то, кто куда-то стремится.
                Антуан де Сент-Экзюпери