Альманах - 150 поэтов 2013, По В. Гроссману, 13 ст

ЦИКЛ СТИХОВ ПО РОМАНУ В.ГРОССМАНА «ЖИЗНЬ И СУДЬБА». ФИНАЛИСТ НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРЕМИИ «ПОЭТ ГОДА-2013»

 Альманах "150 поэтов 2013" Подписано в печать: 07.03.14. (?)
 ISBN 978-5-91815-349-9 ООО "Литературный клуб", 2014г

Из конкурсного альманаха Поэт года-2013, кн.5.
Подписано в печать 22.05.2013г 

УДК 82-1
ББК 84(2Рос=Рус)6-5
П67 Поэт года 1013. Книга пятая.-М: Литературный клуб, 2013.-332 с.
ISBN 978-5-91815-224-9

стр.49-65 Алкора:

1-13. Сталинград

Тревожно генералу… Вышел в ночь,
на горизонте - волжские просторы.
Он должен сделать это - превозмочь
и выстоять… Непобежденный город
давно в руинах, только длится бой
за каждый дом, грохочет днем и ночью.
Жестокой карой, проклятой судьбой
стал Сталинград и людям смерть пророчит.
Не так как на бумаге, где легко
фронт прогибал он с дерзким небреженьем,
картину эту видел целиком,
но вот он здесь, в ста метрах от сраженья…

Над Сталинградом зарево и гром,
орудий смертоносные гостинцы.
Средь грохота пальбы со всех сторон
протяжный вой атаки пехотинцев –
не грозное, а нервное «ур-а-а-а…»,
как порожденье страха и печали.
Так крик солдатский волжская вода
преобразила: явственно звучали
не лихость в нем, не гнев, а плач души,
которой предначертана разлука,
до смерти – миг, и нужно совершить
последний шаг… – свобода в нем иль мука?

И сердце генерала от тоски –
простой, солдатской, самой человечной -
вдруг больно сжалось, словно на куски
рассыпалось: он понял, что навечно
стал связан с этой массою солдат...
Война уже ему не подчинялась:
он на песке зыбучем, ни наград,
ни почестей не нужно, это – малость.
Не спрячешься в завесе громких слов
и заверений: через смерть, невзгоды,
война торила путь, крушила зло
и порождала - требуя свободы…

1-26. На общем пароходе

Моторный гул и палубы дрожанье
Под плески волн, среди мерцанья звезд
Развеяли кошмар переживаний
За сына… Многоточьем птичьих гнезд
Лесистый берег в дымке замаячил,
И солнце, как надежд нежданный взрыв,
Мир сделало реальней и прозрачней.
Но боль жила и зрела, как нарыв,
И не было тепла ни в ясном небе,
Ни в темной бездне мчащейся воды.
Простор земли пугал: откоса гребень
Тянулся вдаль; у каменной гряды,
Как у войны, конца не намечалось…
Красноармейцы возвращались в часть.
А горе в сердце матери стучалось
Голодным зверем, воя и рыча…

Наркомовские семьи уезжали:
Стал Куйбышев надежнее Москвы .
Бекеши и каракуль поражали
Нежданным пониманием войны:
На этом – специальном! - пароходе
В надежный тыл везло начальство снедь.
Во взглядах недовольство: по природе
Они терпимы, но зачем сидеть
Их вынуждают с тем, кто дурно пахнет?
Кто голоден? Кто едет погибать…
Солидные полковничьи папахи -
Страною обеспеченная рать
Вершителей простых солдатских судеб,
Их дети, тещи, клан кремлевских жен -
Всем заправляли… Было так и будет,
Ведь пароход для тех, кто приближён…
- К чему? Зачем? И по какому праву?

Красноармейцев грязная орава
Имущих власть присутствием смущала.
Война наркомам бед не предвещала,
Вестями с фронта не терзала страхом -
Лишь тот, кто прах, тому судьба стать прахом…
Хозяева судьбы и палачи
И их рабы и жертвы вверх по Волге
Шли вместе по судьбе дорогой долгой.
Но всем пришлось гореть в одной печи….

1-35. Краткий отдых в тылу

… Все дышало присутствием Древней Руси:
Прямоствольные сосны, озерные дали,
Бесконечность дорог - по стране колесить
Приходилось купцам; в ряд церквушки стояли,
И блестели кресты на седых куполах.
Отголоски времен - корабельные мачты -
Здесь тесали вручную… Жила старина,
И, казалось, что рядом Алёнушка плачет
На крутом бережку, а в лесу Серый Волк
Ей готовил судьбу с неизбывной печалью…

Поредел после боя последнего полк, -
Хоронили бойцов, пополненье встречали...
Как затишье средь грохота страшной войны,
Краткий отдых в тылу… Запах лиственной прели
Вызвал в памяти горькое чувство вины
Перед теми, кто выжить в аду не сумели...

Под ногою пружинила леса зола -
Шелестящая груда поверженных листьев.
Прах ложился на прах, как столетья назад,
Корневища питал, не имея корысти,
Становился весной юной почкой, ростком,
Умывался росой на рассвете холодном.
Тихий свет проникал в глубину и легко
Возрождался в живом, обретая свободу…

1-68. Бескрайняя, ковыльная, седая

Бескрайняя, ковыльная, седая,
лежала степь по обе стороны
дороги долгой; скучен и уныл
пейзаж из окон, в дымке пропадая,
простор степи в себе соединял
то бедные калмыцкие поселки,
то кучки жалких юрт из глины колкой -
пристанища близ скудного жнивья…

Сторонний взгляд приезжего не ведал
различия, мир виделся одним:
холмы сравнялись, будто бы по ним
прошел каток истории победно.
И небо, и земля не различались,
они почти сливались вдалеке, -
так серое пятно в солончаке
водой озерной кажется вначале…

Степь, как судьба, дарила миражи,
по прихоти ума являла тени.
Сон разума рождает обретенья,
которых хочет, как спасенья, жизнь:
иллюзию немыслимой свободы,
всех невозможных, но желанных благ -
без тюрем, лагерей и передряг,
без страха векового, - ищет брода.

Но брода нет в степи, и даже мост,
не выстроишь: наивное мечтанье -
лишь чувств обман и разочарованье,
что встать не позволяет в полный рост.
Вся наша жизнь – с горчинкою полынь,
в ней, как в степи, нет лишнего оттенка:
и зов любви, и муки, и застенки,
и осознанье ценности святынь…

Но все проходит, чтоб однажды солнце
свой лик явило в плотных облаках,
и горький вкус полыни на губах
спустя столетья благом обернется.
Не в нищете - в богатстве встанет степь,
напомнив всем, кто потерял свободу,
что ни тираны, ни судьба, ни годы
не властны над распятым на кресте.

Свобода в нас, и муки преходящи
для тех, кто смысл увидел в настоящем.

2-06. Открытье Штрума стало озареньем

Тяжелый труд остался позади.
Открытие пришло, как озаренье,
но будто что-то ёкнуло в груди:
он был творцом его или твореньем?
Он ставил опыт – долго, день за днем,
чтоб подтвердить теорию, - напрасно!
Она рвалась, как ветхое старьё,
и логики не признавала ясной.

Жизнь отвергала легкие пути,
намеченные разумом горячим.
Он долго штопал истины... идти
знакомою дорогой даже зрячим
привычнее, – ведь так ведет народ
великий Вождь: на тяготы мучений,
на голод, смерть - но только бы вперёд, -
теория важнее исключений…

Подштопанная истина была
не лучше старой, давшей зла сторицей.
И вдруг порфироносная вдова
свою главу склонила пред царицей*:
колоссом, что на глиняных ногах,
распалась парадигма в одночасье
Не в логике, а в собственных мозгах,
где не было с увиденным согласья…

Прозрение возникло, как полет
свободной мысли, не подвластной страху.
Не опыт был причиной: давний гнет
разрушился и обратился прахом.
В его большой, ученой голове
смешались листьев шум, гуденье в печке,
собачий лай и ненависть к войне,
презрение к трусливой лживой речи…

Лишь сбросив рабство и устав бояться,
с картиной мира можно разобраться.

* парафраз цитаты: "И перед младшею столицей померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова" А.С.Пушкин.

2-16. Задумалась сегодня о добре

Задумалась сегодня о добре.
А в чем оно? Когда и чем хранимо?
Не прячется ль оно под слоем грима,
оправдывает тяжести потерь?
Добро «для всех» дробится на добро
для только белых или только черных,
богатых или бедных, заключенных
и тех, кто ставит рабское клеймо.

И кровь – рекой: то вечная вражда,
то спор о том, что горше или слаще.
Желая блага, с каждым веком чаще
мы жаждем не дарить, а побеждать.
Что есть добро? Кто ищет для себя,
добру придать старается всеобщность:
так объяснять свои поступки проще
и убивать за правду, не скорбя…

Так бредит море о всеобщем благе,
когда, волною о скалу дробясь,
о каплях не жалеет: «Мелочь, грязь,-
подумаешь, исчезнут в передряге!»
Там, где добро восходит, как заря,
как сила, что на вид неодолима,
зло неизбежно: и младенцы гибнут,
и Бог бессилен яростных унять.

Мы сеем зло. Нам ясно это видно
в судьбе страны: бесчисленность смертей
крестьян, господ, военных и детей
от рук врага иль от «своих» – безвинно…
Вселенский ужас, истребленье масс
во имя целей, кажущихся светом
ее вождям, что служат беззаветно
высоким целям, - призрачным подчас!

Но мир храним добром в людских сердцах,
что любят и прощают безрассудно,
когда в такое и поверить трудно -
в страданиях, в предчувствии конца…
Та доброта не ведает причин,
бездумная, нелепая - без края,
проста, как жизнь, которую спасает
и о своих поступках не кричит…

История – не битва за умы,
а зла с добром великое сраженье,
где злые силы терпят пораженье,
пока жалеть других способны мы…

2-23. В одной яме

Орудийный грохот бил по нервам,
извергала молнии земля.
В этот раз, увы, уже не в первый,
затянулась страшная петля
над бойцами: с ночи в наступленье
рвался немец… в небе взрывов столб…
На земле ничейной всем спасеньем
только ямы – след упавших бомб.
Перебежка и исход в «могилу»…
В сотне метров - вражеский окоп:
всем один исход война сулила,
но спасенье грезилось, влекло…

Низовой, взбесивший Волгу, ветер,
приподняв, швырнул бойца на дно
липкой ямы; падая, он встретил
чью-то руку, крепко сжал ее…
Темнота, противный вой и скрежет,
смерть во всем, но теплая рука
маячком немыслимой надежды
окрыляла: жив еще пока,
пусть в аду, но все же рядом с ближним…
Общий грохот долго не стихал,
небо в черной гари стало ниже,
комья глины, как земли оскал…

Их могло засыпать - страшно стало.
Время потеряло плавный ход:
то галопом вскачь, то застывало, -
он пополз решительно вперед…
Огляделся: на краю воронки
тёртый немец, жеваный войной.
Быстрый взгляд, испуганный и робкий:
«Кто ты, - враг?... Но силою одной
нас давило, а еще - сближало»...

Не сработал вдруг автоматизм,
и рука обоих не нажала
на курок… им лучше разойтись…
И, не пряча спины под обстрелом,
поползли на запад и восток
наш солдат – уставший, одурелый -
и чужой – войной побитый волк.

2-35. Живая сила, как заслон врагу...

…Майор услышал голоса: толпа парнишек,
как стайка шумная птенцов, не знавших лиха,
походом пешим - в Сталинград; смерть в спину дышит,
на фронте выстрелы и дым – неразбериха…

Бойцов пригнали по степи – истерты ноги,
лохматых, в старых пиджаках, в рубашках мятых…
Худые плечи, детский взгляд да пыль дороги
на добрых лицах, на ногах… штаны в заплатах…

Он приоденет их – и в бой, еще не тёртых,
еще не видевших войны, почти подростков…
Вновь приступ жалости иглой (какого черта??),
вонзился в сердце… Есть приказ, но, как непросто…

Откуда этот груз вины? Весь прежний опыт,
ссутулив, тяжким камнем лег ему на плечи:
им не вернуться в отчий дом, он сгубит роту,
живую силу под огонь пошлет калечить…

Живая сила - так звучит в строке бумаги.
Людские судьбы - лишь заслон врагу на время…
Ведь на войне другой расчет, и в передряге
живые души не в цене, не ими мерят…

Он пред комдивом знает страх за срыв приказа -
за гибель техники, расход припасов лишних,
за оставление высот… так что ж ни разу
не приходилось кару несть за всех погибших!?

Живую силу гнали в бой – в огонь, под пули,
приказ из Ставки есть закон, (куда же деться?)
чтоб цель достичь любой ценой - ломали, гнули
и не щадили… - Отчего бунтует сердце?

3-10. Перед атакой

Притихла ненасытная война
Над Волгой, над поруганною степью,
Как вновь в багрец окрасился туман -
Рванули пушки: торжество и трепет,
Единство звуков, всполохов и чувств
Заполнило собою поле брани.
В домишках глинобитных треск и хруст:
Крошатся стены – выстоят едва ли.

Земля дрожит… вот с огненным хвостом
Лисица мчится прочь от артобстрела,
А вслед ей заяц… в небо вознеслось
Семейство волжских чаек оголтелых,
И суслики спросонок из норы
Метнулись вскачь, как из избы горящей:
Смерть извергали с грохотом стволы -
Кто «к нам с мечом», тот гибель здесь обрящет…

Замолкли пушки. Черный, едкий дым
Осел на снег, смешал сухие космы
С туманной влагой почвы, стал седым,
И в этот миг опять взорвался космос,
В нем новый звук – урчащий и тугой,
Заполнил небо: наши самолеты
Пошли на запад – грохот, рев и вой,
Рыдает небо в их покрове плотном !

Еще чуть-чуть и время наступать -
Встать в полный рост… вот только бомбы сбросят
На вражью перепуганную рать,
Еще немного... - пули так и косят,
Но нужно выжить как-нибудь, стерпеть.
И - тишина прелюдией атаки,
В архейском мутном море ходит смерть,
Экстремум жизни и вселенской драки…

Решающая битва за страну -
Какое счастье стать к тому причастным,
Но как же страшно слушать тишину
И ждать приказа… сердце бьется чаще,
Желанье жить в дыхании, в ноздрях,
В гемоглобине крови, - как подняться?
Погибнуть под огнем?! И честь, и страх
Бежать навстречу смерти в девятнадцать...

3-18. Стихло

Стихло невыносимое –
Стало немного страшно.
В венах еще пульсировал
Огненный шквал вчерашний,
Мышцы привычно в тонусе
Дозы адреналина,
Шум перестрелки, возгласы
Ругани с матом длинным,

Дым на земле, как облако…
Смерть по своим законам
Тащит добычу волоком,
Взрывы гранат и стоны
День изо дня бьют молнией, -
Можно ли ждать покоя?
Вдруг тишина, безмолвие …
Что это? Что такое?

Можно ли жить без грохота?
Тишь разлилась внезапно,
И одарила крохотной,
Давней надеждой… залпы
Будто бы кто-то сдерживал,
Не говорили пушки,
А в блиндажах заснеженных
Речь зазвучала глуше…

Может, дела пустяшные,
Только в крови - брожение,
Это - как в рукопашную,
Как головы кружение,
Сердце стучит по-новому,
Мучает мысль-безделица:
Выгнали фрицев? Снова ли?…
Верить во что? Надеяться?

Стали нежданно слышимы
В мертвенной тишине
Скрип половицы высохшей,
Ходики на стене,
Стук топора и шорохи,
Шлепанье босых ног, -
Тайной надежды всполохи,
Новый судьбы виток...

3-38. Снег

Ветер умчался, и крупными белыми хлопьями
Снег опустился на плечи могильных крестов,
Танков разбитые лбы, на тела не закопанных
Павших бойцов, на отметины бомб и костров…

Снежный туман сине-серой повязкою стягивал
Раны земли, заметал роковые пути,
Звуки пальбы приглушал и, как будто бы, стяги рвал
Силы враждебной, пытаясь им место найти.

Землю и небо сплетал в неделимое целое,
Мягкой пушистой завесой испытывал свет,
Падал на плечи; покрытие нежное, белое
Память стирало, чтоб верилось: прошлого нет,

Не было этой войны, преступлений, жестокости,
Горькой тоски от безмерности страшных потерь.
Снег был на всем - он взывал к искуплению, кротости
И к покаянью за все, что свершилось теперь.

Это не снег - тишина обнимала все сущее:
Темную волжскую воду, скелеты коней,
Остовы стен и деревья, судьбу проклятущую,
Цель, потерявшую смысл в бесконечной войне.

Падал не снег – это времени звездное крошево
Мягко ложилось слоями на каждую пядь,
Но, превращая сегодня в забытое прошлое,
Не обещало, что завтра наступит опять…

3-46. Сорок третий. Февраль

То февральское утро случилось туманным.
Полыньи извергали клубящийся пар -
Волга нервно дышала, и в мареве странном
Поднималось светило; сражений угар
Так внезапно закончился, снег белым пухом
Разукрасил верблюжьи колючки степи,
Тишина для привыкшего к грохоту уха
Оглушала сильнее, чем, если б вопил
На подлете фугас, и казалось солдатам,
Что фигуры людей порождает туман.
Им приказ не давали прибыть, но набатом
Город звал, потрясая величием ран...

Весь в руинах, в воронках от бомб и снарядов,
И повсюду незримо стоят мертвецы…
Шли притихшей толпою к домам Сталинграда
Старики и мальчишки, штабные, бойцы.
Снег укутывал тайны проходов вчерашних,
Где носили снаряды, бинты и обед –
Хлеб и термосы с кашей, где снайпер уставший
Пробирался тайком, - тех следов больше нет.

А прибывшие торили новые тропы.
В старожилах – и счастье, и горечь тоски.
Пустота. - От победы?... Недавно всем скопом
За свободу сражались, давила виски
Неизвестность - надежда и страх вперемежку,
А теперь тишина… Средь разбитых домов
Ходят люди в обнимку - без страха, без спешки,
Все такие родные… Отбили врагов!
Победили!! Сжимают героев в объятьях,
Вроде кончился ад, что ж, на сердце печаль?

Город выстоял. Слов на пустое не тратя,
Шли толпой в Сталинград… Сорок третий. Февраль.

3-48. Пленные

Увидеть вместе было непривычно
И немцев, и своих, в одной толпе:
В колонны собирали пленных; стычки
То здесь, то там. Погнали налегке
Поштучно извлеченных из подвалов,
Испуганных и вымерзших насквозь
Врагов недавних… Было их немало.
Пришли нас уничтожить - не пришлось.

Под взглядом конвоиров спотыкаясь,
Покорно принимая пальца власть
Нажать курок, они нам подчинялись,
Остерегаясь главного – упасть.
Голодные, в изорванных рубахах,
В бинтах кровавых, с ужасом в глазах -
Совсем, как мы в плену… Несли нам плаху,
Да обожглись, и нет пути назад –
Пора платить… Гора холодной стали
Лежит в снегу – винтовки слали смерть,
А вот теперь отобраны: настали
Другие дни, уже не нам терпеть,
А тем, кто наших мучил под прицелом…
Звучит салют – погибшего бойца
Хоронят у дороги… штабель целый
Убитых немцев – не до них пока…

А пленники текут рекой на запад -
На палки опираясь, на клюки.
Так каторжников гнали по этапу -
Одни глаза у всех, где вопль тоски.
Куда исчезли стройные арийцы
С гранитной грудью, с поступью богов? –
В прыщах, веснушках, в оспинах на лицах
Под низким лбом – их облик так убог!

Но как была разительно похожа
Вся эта некрасивая толпа
Сынов немецких женщин бледнокожих
На наших сыновей, ушедших в ад
Концлагерей и плена крест принявших…

Равны сердца несчастных матерей,
Одних страданий здесь испивших чащу,
Познавших боль немыслимых потерь…