Роман в стихах о лагерях 4-я глава О Пахане

               Добрый человек
               В светлой жизни всей
               Украшает век
               Личностью своей.


              I
Ну, здравствуй, мой читатель,
Как автору, приятно мне,
Что вновь иду с тобой, приятель.
Давай прочтём о Пахане,
         Но, все сомнения развея,
         Поговорим здесь про Сергея.
         Пахан - он с кличкою такой,
         А по фамилии Ланской.
Как впереди идущий, рвался,
И лёгкий путь не выбирал,
Но вдруг, как в бездну он попал,
На дне глубоком оказался.
         Случайно, раз сойдя с пути,
         Вдруг оказался взаперти.

             II
Он, без пяти минут полковник,
Но был пока с приставкой «под».
Желанный девушкам любовник,
Его стихия - небосвод.
         Чтоб все враги не уцелели,
         Сбивал он точно свои цели.
         Военным лётчиком служа,
         Вертушку в бой повёл, спеша.
Над вражеским полком летая,
И над ущельем сделав круг,
Открыл огонь в мишени вдруг.
Там, всё вокруг уничтожая
         И разрядив боеприпас,
         Своих в заданье думал: «Спас».

             III
Где полк его организован,
Вернувшись в часть свою назад,
Он был там тотчас арестован,
Свой не успев подать доклад.
         Всех в пух и прах там убивая,
         И сам того никак, не зная,
         Что свой отряд, задев, разбил
         И наших жизней погубил.
Ему не светит оправданье
И, не смотря, что был туман,
Штабной приказ стрелять в бархан.
За преступленье - наказанье!
         Сергея, ясно, ожидал,
         Военный, строгий трибунал.

             IV
Уж видно крайним оказался,
Ошибка - явно не его,
Сергей наказанным остался,
Во всём винили одного.
         А, в общем, били-то вслепую,
         В туман, в ночь тёмную глухую.
         Виновен был и генерал,
         Когда приказ: «Огонь!» –  давал.
Другое лучше б наказанье
За не исполненный приказ.
В несчастный, злополучный час,
Влепили б строгое взысканье.
         Заслуги прежние - не в счёт,
         Закончен навсегда полёт.

              V
Он, сильно сам себя ругая,
От бичеванья занемог,
И слёз от горя не скрывая,
Простить оплошности не мог.
         Теперь разжалован, конечно,
         Солдат убийцей стал навечно.
         Но детям не вернуть отцов,
         А матерям своих сынов.
Ночами сердце, раны ноют,
Он думал, лучше бы расстрел,
И жить так больше не хотел.
Мерещится - душманы воют,
         Желал быстрее умереть,
         Но дали высший срок сидеть.

             VI
В атаку снова он заходит,
Кошмары мучат по ночам,
Похоже, что с ума он сходит.
Суровый снится тот Афган:
         Над чёрным местом, всё летая;
         Ракеты, бомбы выпуская;
         В тот роковой, ночной полёт.
         Трясёт всё тело пулемёт -
«Давай, огонь!» –  команду слыша,
Он: «Есть, огонь!» - кричит во сне,
Будя весь лагерь в тишине.
Все видят, как съезжает крыша.
         О, сколько горя матерям,
         Осиротевшим их детям!

            VII
Его катушка бесконечна,
Но всё пройдёт когда-нибудь,
А жизнь на дне казалась вечна.
Придёт ли в будущее путь?
         Лишь справедливость соблюдая,
         Да по понятьям управляя,
         Пути иного не нашлось,
         Ему командовать пришлось,
Строптивой двигая толпою.
В той зоне стал он вожаком,
Его прозвали Паханом,
За то, что правильный собою.
         И так прошло немало лет,
         Давно унынья стёрся след.

             VIII
Пахан лет на пятнадцать старше
Своих на вид угрюмых лет,
На финиш ковыляя в марше,
Как престарелый древний дед.
         Сто получил морщин глубоких
         В раздумьях долгих, одиноких,
         Хотя всего под пятьдесят.
         Сильней года в тюрьме горят,
Не украшает всех несчастье.
Открыт и честен, как в бою,
Взял боль скорбящих, как свою.
Семья, распалась в одночасье,
         А мать, тоскуя у окна,
         Так, не дождавшись, умерла.

             IX
Конечно, время раны лечит.
Характер, твёрдый и прямой,
Уж уваженье обеспечит,
Судьбой не сломлен роковой,
         Хотя семья ушла в трущобу,
         И дети бросили учёбу,
         А жизнь-то надо продолжать.
         Ему не век же так страдать!
Обряд за мёртвых соблюдая,
Молившись вечером за них,
Те души видел, как живых,
В их мир духовный улетая.
         За годом так прошли года,
         Отождествила всё тюрьма.

              X
Со всеми в камере он свыкся.
С седою длинной бородой,
Оброс и много лет не стригся,
Священник в точь, но зэкам свой,
         А с виду, вроде, нелюдимый,
         В душе ведь след неизгладимый,
         Как камень хмурое лицо,
         Улыбки не было давно.
Участвуя в разборках кланов,
Их беспредел не допускал,
Решенье мудро принимал,
Чужих не ущемляя планов.
         И с ним считается любой
         С братвы из группы воровской.

             XI
В большом кармане у Сергея
Затёртые всегда с собой
Заветы точные Матфея,
Ответ где жизненный любой.
         Корана, Библии писанье,
         Как всенародное признанье,
         Толкуют верно, как псалмы.
         Их отдалённо знаем мы,
Но всё внимательно читая,
Над тою книгою склонясь,
А может, в скуке находясь,
Ученья те запоминая,
         И, дав почтенный книге долг,
         Полезный получили б толк!

             XII
Состав уже не раз сменялся,
Пройдя Серёгин долгий срок,
А кто-то вновь туда являлся,
Уж не скрывая свой порок.
         В пример, и Турок нелюдимый,
         Да и Щипач неисправимый,
         Встречались трижды с Паханом,
         И подружились все потом.
Три мушкетёра их прозвали
За дружбу, преданность друзей.
И атлетических парней
Таких в неволе не видали.
         Да вот явился Грач-смутьян,
         Для них, как будто д’Артаньян.

             XIII
С такою группою поддержки,
Куда уж легче срок мотать,
Малы покажутся издержки.
Есть кореша подстраховать:
         Как Вий, там Турок, всех пугая,
         Своими мышцами играя;
         Не говоря уж о Граче,
         С косою саженью в плече;
Высокий Лис огромной силы,
Он в двери входит, наклонясь.
И вот, все вместе собирясь,
Друзья, с фигурою гориллы,
         Наводят в сумрачных стенах
         На всех ужасный, чёрный страх.

             XIV
И нет, желающих придраться
К шальной сплочённости такой,
Предпочитают оставаться
Все на дистанции большой.
         Так клан крутой вновь образован,
         Порядок бдить организован,
         Хотя на вид, как свояки,
         В делах и взглядах - далеки.
А заправляет всем, Серёга,
Достойный каждому отец.
Прошли невзгоды, наконец,
Он ждёт заветного порога,
         И повзрослевших поскорей
         Родных увидеть сыновей.

             XV
Вот, в наказание за драку
Грачу добавили пять лет,
Отправив в карцер, как собаку,
А Турка - прямо в лазарет
         На вынужденное леченье,
         Лисе пришло освобожденье.
         Настал их недругам момент,
         На пользу им тот инцидент,
Что корифеев круг распался
Непринуждённо, сам собой.
Всё вспоминал Пахан с тоской,
Вдали друзей же оказался.
         Не привыкать. В который раз?
         За всех помолится сейчас.

             XVI
Уж сколько раз страна сменила
Великих Президентов пост,
Но жаль, амнистий не вменила,
И осуждённых виден рост.
         Вот лет семнадцать он отмерил,
         Фемиду в клеточку проверил,
         Уже осталось где-то три.
         Его семья дождётся ли?
Придётся чалиться Пахану
Прям от звонка и до звонка.
Пока не выйдет за врата,
Писать о нём не перестану,
         Ведь он хороший человек,
         И заслужил свой добрый век!

             XVII
Стихи всем зэкам посвящаю,
Не все порочные там столь!
Про оступившихся вещаю,
Познавших истину неволь.
         Пишу об этом человеке,
         В несправедливом жившим веке,
         Как о правдивом и святом,
         Согрев грехи своим пером.
О, сколько судеб неудачных
Готовит нам порог тюрьмы,
Со дна, из бездны, с темноты,
Из мест не столь далёких, мрачных!
         На том закончу, извини,
         Читатель, всё, как есть, прими!