Слава Сталину

Глава из поэмы "ФАНТАСМАГОРИЯ БЫТИЯ"



                И я не гений? Гений и злодейство -
                Две вещи несовместные…

                Пушкин. «Моцарт и Сальери».


1

В Германии – молитвою-агиткой,
в сороковых, в дни мировой войны,
приевшимся приветствием «Хайль Гитлер»
туманили умы – и хоть бы хны!
И в эСэСэР – неужто в чём отстали мы? –
Все в Сталина мы как бы влюблены!
Так вездесущий лозунг «Слава Сталину!»
туманил нам умы – и хоть бы хны!
Мы – муравьёв миры, мы так устали.
Нам, как в одном яйце белок с желтком –
зловещий Гитлер и зловещий Сталин
мерещились в смешении таком…
Народ живёт, ещё не насмерть сдавлен.
«Хайльгитлер» сгинул, сгнил. Остался Сталин.

2

О Сталине – без гнева и злорадства.
Он был своей идеей одержим.
А мы – по праву лагерного братства –
мечтали пережить его режим.
   Я не хочу чернильных очернений.
   Он жизнью всей своей неповторим.
   Он умирал ещё страшней, чем Ленин.
   О Сталине мы часто говорим.
Смысл смерти не раскроется в анналах,
в себе надежду эту потуши.
Но если лабиринт его души
и есть внушённый свыше мне аналог,
     то значит, что в листы мои сам Бог
     влил непроизнесённый монолог.

3

«По всей стране, на каждом пьедестале
стою как страж, как в стойке волкодав.
Но кто ж я – Джугашвили или Сталин?
Иль Сталинград? Иль в прочих городах?
   Повсюду – Сталинири, Сталинварош,
   везде – Сталиногорск, Сталинабад,
   в народном обращении «товарищ»:
   «товарищ Сталин» – гулко, как набат.
Кто предсказал меня – цари, волхвы ли?
Кто впишет жизнь мою в такой Завет,
в который будут верить тыщи лет?
Так кто ж я – Сталин или Джугашвили?
   Мой дух велел мне: миром завладей!
   Но совместимы ль гений и злодей?

4

На слух  запомнив эти строки с детства,
Я их в ту пору с текстом не сверял,
А вслед за остальными повторял
Всё ту же фразу: «гений и злодейство –
две вещи несовместные». Ведь мы,
беспечно не подозревая фальши,
не уточняем, что по тексту дальше,
не утруждаем праздные умы.
Но дальше – вопрошает сам Сальери:
а Бонаротти – гений и злодей?..
…Я – Сталин, символ власти для людей,
всего себя той посвятил карьере.
Феномен века – мой апофеоз:
злодей и гений – я, Антихристос.

5

– Зачем родился Иисус Христос?
И нет ответа более простого
на детский легкомысленный вопрос:
– Для празднованья Рождества Христова!
Он, Богочеловек, противник злого?
А может быть, родился Он, Христос,
чтобы повергнуть дни мои в хаос
судьбой семинариста-богослова?
Завидно мне: во всём – Его права,
и даже календарь – Его канва,
где прожитые годы – подтвержденье
счисленья лет от Богорождества:
идут века Христова торжества
со дня Его библейского рожденья.

6

В молитве разверзаются уста,
и это почитается за счастье?
А вера в непорочное зачатье?
Иосиф, плотник – не отец Христа?
   Ум утопает в догмах непреложных.
   Святой Иосиф – для зачатья стар?..
   Я – в честь него Иосиф? Кто же стал
   моим отцом? Виссарион, сапожник?
Он неопрятен, тощ и неимущ.
Но мать моя – красавица-картвели,
Как Тинатин в поэме Руставели,
и у неё такой невзрачный муж?
   Нет, он мне не отец, не вышел рылом.
   Он проскрипел свой куцый век бескрылым.

7

Я в мир явился. Что он мне несёт?
Кем стану я – бескрылым иль крылатым?
Рождён я в одна тыща восемьсот –
зимой холодной – семьдесят девятом,
   мать отдала меня служить Христу –
   до гроба мне ходить в церковном платье?
   Но кто же за моё ученье платит?
   О том соседи знают за версту,
что платит князь – ему рублей не жалко,
коль он отец мой, денежный вдовец,
а мать моя Като – его служанка,
а муж Като мне вовсе не отец.
   Куда деваться от такого слуха?
   А вдруг я тоже от Святого Духа?


8

Молитва иссушает организм,
а жизнь вокруг игрива и искриста.
Проклятая стезя семинариста:
сплошь мужеложство или онанизм.
А это фото в детстве? Как холоп:
кошачий взгляд, а нос вульгарно острый.
О, как противен мне мой низкий лоб
и всё лицо, исклёванное оспой!
А тот фотограф, старый остолоп,
задрал мне, как капралу, подбородок.
Ну как же он не понял, жалкий жлоб,
что перед ним был гений-самородок?..
Бунтует разум мой, томится плоть.
За что же покарал меня Господь?

9

Христос – Господь. «Господь» и «господин» –
слова-родня от рокового корня.
Христос над всеми властвует Один,
а мы – рабы, мы все Ему покорны.
Твои рабы, Господь! Ты что же, рад?
Раб отдал дух под старою рогожей,
его разок помянут: Божий раб –
в церковном благолепии: раб Божий…
А что принёс рабам двадцатый век?
На счастье намекал, да только всем ли?
Ведь паства ждёт, что Богочеловек
сойдёт вторым пришествием на землю.
Не верил я, что Иисус придёт.
Что я задумал, юный Геродот?


10

Задумал я в стихах воспеть, не наспех,
Христа в венце терновом на кресте.
Неутомимо в буднях семинарских
я собирал сказанья о Христе.
   И вдруг – упоминание в Талмуде:
   иную казнь Христа даёт талмуд –
   не на кресте, без версии о чуде.
   Традиционен был бесстрастный суд.
Он, Иисус, зачатый от солдата,
за чародейство был приговорён
и был забит камнями насмерть Он
как раз на пасху – совпадает дата.
   Он не был взят в безмолвие небес.
   Он не был на кресте. Он не воскрес.

11

Быть мне поэтом – прочно мысль засела:
стихами очарует всех Сосо!
Я – Руставели! Я – поэт Сосэло,
меня возвысит славы колесо!
   Сердца мне будут эхом откликаться,
   ко мне миряне на поклон придут…
   Стихи мои дошли до публикаций.
   Потом на русский их переведут:
«Стремится ввысь душа поэта,
И сердце бьётся неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста».
   Жемчужная, живучая, но где ж ты,
   желанная и жгучая надежда?

12

Надежда – вздор. А стихотворство – ересь.
Еретиков сгноим мы в лагерях.
В религии, в поэзии изверясь,
я осознал, что миром правит страх.
Я, как статист, попал в прескверный пасквиль:
служил в охранке, грабил поезда.
Но я не поп – я пролетарский пастырь.
Над миром зла взойдёт моя звезда.
Что – коммунизм? Он обещает братство,
где ни рабов не будет, ни господ?
Здесь новой эрой мой грядёт восход
невиданного приторного рабства.
Коль миром правит не любовь, а страх,
я буду мир держать в своих перстах.

13

О, этот мир – он до дурного странен:
за голод, за расстрелы, за ГУЛАГ
истошно все орут: «Великий Сталин»,
зажатые в мой старческий кулак.
Чем жёстче жму, тем слаще станут славить –
не иссякает патоки поток.
Я всюду прав, я миром буду править,
пока я жив. А после – хоть потоп!
Утопии потоп. Признаться в крахе?
Творец непререкаемых идей,
непревзойдённый гений и злодей,
тиран и вождь, весь мир держащий в страхе, –
я умираю. А душа пуста.
Я прожил без креста и без Христа.


14

Кровь жертв моих, ты мозг мне не залей –
от этой крови становлюсь я злее.
На что мне морг – двуспальный мавзолей?
Живым стоять хочу на мавзолее!
   Я умираю в тягостной тиши.
   Куда меня теперь, в какие двери?
   У мёртвых нет бессмертия души.
   Христос, ты есть? Но я в Тебя не верю.
Я – самый дорогой мне человек.
Да, смерть моя – отрада белу свету.
А коль потоп, мне – гроб или ковчег?
Эй, Берия, ракету мне, ракету!
   Мне в мозг вонзились жала адских ос.
   Я жить хочу! Спаси меня, Христос!»

15

Вотще! И прежде, чем укрыть в могиле,
его оставят миру напоказ.
(Потом его ещё раз хоронили.
Ась, перезахоронят в третий раз?).
   Девиз подлиз от прежних лет оставлен.
   Так странен он в двухтысячном году –
   его несут упрямцы: «С нами Сталин!»
   (А я, старик, – я сустречь им иду).
Их замысел бездарен и кустарен,
реальным постулатам вперекос:
смешать белок с желтком – Христос и Сталин!
Как гоголь-моголь – Сталин и Христос!
   Ab ovo  дико сдвоенный монизм –
   материи и духа коммунизм.