На покосице

  Так случилось – зацвела сирень, и как сталось – похолодало; и выдался вечер тихий, и был всюду покой.
  Покой Божий.
  В такой вечер сиреневый аромат особенно пахуч, особенно свеж. Дыши – не надышишься, смотри на цвет – не наглядишься.
  - Папа, какая красивая сирень!
  - Да, сынок, а запах какой!..
  Мальчик поправляет вязаную шапчонку и роняет щепотку травы из кулачка. Надо рвать заново: нагибаться и нагибаться, срывать и срывать.
  - Ай!.. Пап, я порезался…
  - Чем?
  - Травкой.
  - Будь осторожней…
  Трава на лужке майская, зеленью лоснящаяся, насыщенная жизненной мощью, сегодня рви – завтра вырастит, и стеблем высокая, густая, не один мешок наберется.
  «Так бы и упал в муравушку – думает отец. – Как в зеленые волны, и пускай несет, и несет…»
  - В небо… - сказал сын.
  - Да, в небо. А?..
  - В небо папа погляди, на звезды. Их так много. А чего больше: звезд там или травы здесь?
  - Звезд конечно.
  - Это потому, что лужайка неба больше?
  - Наверное...
  Темнеет, и пальцы деревенеют. Брюхо мешка ещё не полно – покосица руками долга, у отца мысли тяжелые: сын в нищете живёт. Да, его вина, выпивохой был. И, прости Бог – остался. Одна надежда – может в сыне талант зреет. Он же подряхлел. Так состарился, что хочется упасть в травное море и плыть, огибая кустарники шиповника, подныривая под полянки ромашек, барахтаясь в заводях чистотела...
  Ночь приступает, сиреневые кусты загораются лунными кострами. Подул ветерок и качается море, бьется волнами в брег придорожной колеи. И шума не услышишь, и всплеска нет.