Темнота и Тишина

Прятать ключ от флигеля в старый изношенный тапок придумал папа, который всегда был горазд на выдумки и хитрости. Я пошарила рукой в потертых кожаных внутренностях, но ключа там не нашла. Сгущались погожие сентябрьские сумерки. Я пришла из школы домой после второй смены. Закончилась вторая неделя моей учебы в первом классе. И вот стою в растерянности: в дом не попасть, вокруг – ни души, сколько ждать – неизвестно. И маленький, только что родившийся страх, так, и не страх еще – страшочек, начинает требовать от меня действий. Самое простое, что я могла сделать – зайти к подружке Алле, она жила по соседству, всего в нескольких шагах. Однако, это значило признаться в беспомощности, а я ведь считала себя уже вполне самостоятельной.   
Лучшее, что я смогла придумать – вернуться в школу. Там, на педсовете осталась мама – моя защита и спасение. И я налегке, уже без портфеля, пошла обратно. В то время мы жили в рабочем шахтерском поселке. Прямая улица «финских» домов» (до сих пор не знаю, почему они так назывались) протянулась вдоль узкоколейной дороги – «бесконечки», по которой лебедки таскали вереницы вагонеток от шахты 1-6 до станции погрузки, называемой странным словом «гурдус». Детвора поселка часто разрисовывала шоколадные от ржавчины бока вагонеток цветными мелками, поэтому «бесконечка» превратилась в передвижную выставку детского творчества. Взрослые гоняли нас от вагонеток, предупреждали об опасности, но кого в детстве пугала какая-то там опасность? Страх покидал детские души сразу, как только лет в семь выяснялось, что Бабай – это просто сказочка для детсадовских малышей.   
  Школа находилась в соседнем поселке шахты 2-2бис. Дорога к ней проходила через яр – не глубокий, но крутой овраг, поднималась по пологому склону, засаженному «посадкой» – густыми зарослями белой акации и кустами волчьих ягод, затем спускалась вниз мимо непролазного терновника, несколько раз виляла, подходила к школьному стадиону – большой поляне с деревянными футбольными воротами и уже только потом, мимо школьного сада-огорода подкатывалась к широким школьным дверям. Я знала на этой дороге все кочки и лужи еще до школы, по ней меня лет пять водили в детский сад.
  Но сейчас мне впервые нужно было преодолеть ее в таких сложных обстоятельствах: в потемках и в одиночку. Сумерки сгущались с каждой минутой, в рваных тенях акаций пролегла густая чернота. Луны не было и в этом мраке лишь неширокая, хорошо утоптанная тропа бледной полосой разрезала тени. Страх рос по мере приближения к посадке,  вскоре мне стало страшно так, что пришлось стиснуть до боли зубы, чтобы хоть как-то унять грохот сердца и трепет моего маленького тельца. Мне ни разу не приходилось испытывать подобного чувства. Я была уравновешенным ребенком, легко оставалась надолго одна в квартире, всегда могла себя занять делом  и  уже давно не боялась никаких бабаев. Это был первый настоящий страх в моей жизни. Не понимаю теперь как, но я нашла в себе силы с этим жутким страхом справиться, «не потерять лицо». С палкой наперевес, внешне спокойно и с достоинством шла мимо черных кустов, глядя прямо перед собой. Тишина стояла во всей округе полнейшая, даже цикады, вечно трясущие свои погремушки, уснули. Я шла сдерживая дыхание, но слышала  лишь звук собственных шагов,  да гулкие толчки сердца в груди. В узком проеме черных деревьев – безлунное небо. Ни огонька, ни души вокруг. Я старалась вспомнить какой-нибудь ободряющий пример, но в голову назойливо лезли страшилки про разбойников, черные комнаты и гробы на колесиках.
  Школа вынырнула из-за поворота мрачным  прямоугольником на фоне звездного неба. Ни единого огонька не светилось на всех трех этажах! Я не догадалась, что так и должно быть, ведь окна учительской выходили на противоположную от меня сторону.  Какое-то время  я обескуражено потопталась на футбольном поле, к школе подходить не стала и повернула домой.
Мне стало очень жаль себя, бедную, я обижалась  на родителей, которые меня бросили на произвол судьбы. На границе с посадкой, напряженные как тетива нервы сдали, и я полетела стрелой над смутно сереющей под ногами дорогой.  Палка улетела в кусты, теперь она только мешала. Сердце ухало в такт шагам уже где-то в горле, ветер шипел и посвистывал в лабиринтах бантов, все приличия были забыты – скорее, скорее бы оказаться дома!
Храбрость маленького человечка никто не оценил. Приехал  с работы папа и удивившись, обнаружив меня нахохлившуюся на скамеечке у флигеля, вытащил ключ из злополучного тапка. Как не нашла его я, осталось загадкой. Папа лишь рассмеялся и развел руками. Рассказывать о своих переживаниях  было стыдно и не уместно, они остались маленьким шрамом на моей детской душе. 
  … Я лежу в кровати. Четвертый час утра. Бессонница. В открытую по случаю духоты балконную дверь вливается назойливо-мучительный шум никогда не спящего города. Без труда пробивая шелковые шторы, вползает под ресницы свет ночных фонарей. Лежу и вспоминаю минуты жизни, когда темнота и тишина, так необходимые сейчас, казались мне враждебными.   А еще размышляю: хватит ли у меня мужества не испугаться Темноты и Тишины там, на другом конце жизни?