И взорвалась земля

Солнце застив, не раз приходила беда,
Много жизней с собой уносила,
Шла большая вода, и чума города
Страшной чёрной косою косила.

Хлеб посеяв, слезой оросив колосок,
Люди долю с дождинкой сверяли,
Выгорали поля, съев последний кусок,
И надежду, и веру теряли.

Падал с неба огонь, и земля из-под ног
Вглубь бездонную вмиг уходила,
На коленях стоял, и молился, как мог,
Человек пред безжалостной силой.

А обретшие власть, все устои предав,
Начинали кровавые войны,
Душу дьяволу, всю, без остатка, продав,
Пировали, глумились на бойне.

Нет народа, земли, чтоб прошли стороной,
Пощадили бы годы лихие,
Но однажды сошлись над цветущей страной,
Три могучие силы стихии.


ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Вышел как-то старик в платье белом,босой,
Любоваться на берег закатом,
Диск багровый повис по-над самой водой,
Волны красные бились накатом.

Всё, как было вчера: и заря как заря,
Что встревожило старца седого?
Чуть темнее закат, ярче волны горят,
Остальное, как будто, не ново.

Но тревога вошла, сжала сердце в тиски,
И глаза будто тенью накрыло,
Боль пронзила стрелой, разрывая виски,
Птицей раненой став белокрылой.

И попятился он, и домой поспешил,
Ноги в кровь разрезая об камень,
Вдруг упал, и пополз изо всех слабых сил,
А вдали полыхал алый пламень.

Перед домом играл остроглазый внучок,
Старика мальчик первым увидел,
И забыл про коня - тот упал на бочок,
"Деда, дедушка, кто Вас обидел?"

"Ты беги и зови всех мужчин и мальчат,
Только быстро беги, пострелёнок,
Пусть бросают дела, пусть ко мне поспешат,"-
Полетел, сколь хватило силёнок.

Все пришли без помех, только старец молчал,
Своего дожидаясь старшого,
Он дрожащей рукой сына за руку взял,
Капля в каплю такого ж седого.

"Что случилось, отец?" "Без вопросов, сынок,
Не за нас нынче золото - время,
Я бы сделал всё сам, если б не занемог,
На тебя ляжет тяжкое бремя.

Собери стар и млад, посади на суда,
До рассвета их выведи в море, -
И перстом показал, - Поведёшь их туда",
А лицо почернело от горя.

"Всё сгодится в пути: и лодчонка, и плот,
Больше хлеба, и воду грузите,
Очень труден, сынок, будет этот поход,
Жён, детей, матерей берегите".

Взял старшой, и к груди очень крепко прижал,
Своего озорного мальчонку,
Будто чуя беду, тот листочком дрожал,
Шею папы обнявши ручонкой.

Жизни, счастье людей под защиту свою
Взял мужчина. Невзгодам навстречу,
Во сто крат став сильней, у судьбы на краю,
Развернулись широкие плечи.

Волновалась трава, ветер кудри трепал,
Он шептался, ласкался, прощаясь,
Стлалась тёмная ночь, мир вокруг засыпал,
Берег таял, с водою сливаясь.

              ***

Первый солнечный луч, чуть коснувшись окон,
Вдруг застыл: все дома опустели,
Позабытый лежит, без хозяина, конь,
На боку на песочной постели.

Семь судов - семь надежд, развернув паруса,
С болью берег оставив родимый,
Уходили туда, где цветут небеса,
В неизвестность, бедою гонимы.


ДЕНЬ ВТОРОЙ

Велика Аталань, а столица Талим,
Все другие собой превосходит,
Он богатством дворцов, он сияньем своим,
Словно солнце второе восходит.

В наилучшем из всех самых лучших дворцов,
Жил страны Аталани правитель,
Восхитительный Тал, предводитель творцов,
Океанов, морей повелитель.

Вседержатель земель, да и неба всего,
Тал сияющий, великолепный,
Челядь, падая ниц, величала его
Не иначе, как Талюшка Лепный.

            ***

Ветер быстро разнёс по стране вдоль и вширь,
Что покинуло Тид населенье,
Не осталось теперь ни единой души
В этом очень красивом селенье.

Самый умный народ, самый сильный народ
Эти Тиды во всей Аталани,
Самый древний из всех, почитаемый род,
Во главе рода старец Таланий.

То же солнышко днём, та же ночью луна,
По утрам те же буйные росы,
"Что увидел старик?" - вопрошала страна,
Без ответа остались вопросы.

Весть росла не по дням, удивляя умы,
И, разросшись, дошла до столицы,
Всех застала врасплох, в шок повергла чины,
И большие, и малые лица.

                ***

Повелитель морей, сладко выспавшись, встал,
В превосходный наряд облачился,
Он сегодня сиял, он сегодня блистал,
Взгляд счастливейший солнцем лучился.

Был готов показать всем избранник сердец,
Величайшее в мире творенье,
Что-то даже запел, заплясал, как юнец,
Ожидая венца озаренья.

Много тысяч людей собрались у дворца,
Долгожданное время настало,
И смахнули на раз, со творенья творца,
С Аталань шириной покрывало.

Площадь ахнула, и, зарыдала, упав,
Пред могучею силой искусства,
То Великий Колосс, сразу идолом став,
Вызывал высочайшие чувства:

Выше белых садов - золотой пьедестал,
И монета с луну на вершине,
Воспарив над людьми, этот дивный металл,
Стал для них солнцем в небушке синем.

Всё сияет, горит самым ярким огнём,
Взор ласкает, тревожит и манит,
Миру явлен шедевр этим памятным днём,
Он сердца восхищает и ранит.

Шок прошёл. Там и тут раздались голоса:
"О, великий мудрец и учитель,
Ты достойнее всех, ты явил чудеса,
Ты один бесподобный правитель".

Средь хвалебных речей шепоток вдруг прошёл:
"Он о собственном благе радеет,
Он уже во дворцы золотые пришёл,
Ни мечом, ни копьём не владеет.

До него Аталань процветала, росла,
До него со врагом воевала",
Шептунов этих всех стража быстро нашла,
И в темнице к стене приковала.

                ***

Спешно тайный Совет Талий Лепный созвал,
Чтобы разные выслушать мненья,
И в означенный час весь наполнился зал,
Начались высочайшие пренья.

                ***

Здесь хочу отступить, чтобы вам описать,
Что собой представляло собранье,
Величайшая знать, богатейшая знать,
Вся в регалиях лестных и званьях.

На плащах, колпаках всех цветов и мастей,
Драгоценные камни и золото,
Да так много всего - бахромы и кистей,
И шитья, и булавок наколото.

Высочайшие лбы у Советников всех
По значению пронумерованы,
А значение то, персональный успех,
Очень часто бывали ворованы.

                ***

Бесподобный вошёл, и ко трону взошёл,
Все притихли, застыв в ожидании,
Хмурил брови творец, он сегодня был зол,
Начал тайный Совет совещание.

ТАЛИЙ ЛЕПНЫЙ

Весть и тидах дошла до моих до ушей,
Занесло слухи тёмные ветром,
Я хотел бы узнать суть истории сей,
Что расскажете вы мне об этом?

СОВЕТНИК №1

Только-что доложил мне мой личный гонец
О делах в этой сумрачной дали,
Там стоит тишина, будто жизни конец,
Город пуст, нет судов на причале.

ТАЛИЙ ЛЕПНЫЙ

Я сижу во дворце, но об этом слыхал,
Мне ответьте: куда делись тиды?
Что там делал гонец? По всему - отдыхал,
И осматривал дивные виды?

СОВЕТНИК №12

Видел я вольный Тид, это - солнечный сад,
Торговал он пшеницей отборной,
Видел светлых людей, каждый дом там богат,
А поля бесконечно просторны.

Правит этим старик, тиды верят ему,
Седину его все почитают,
Он провидцем слывёт, мудрецом, посему
Видит далее всех, больше знает.

ТАЛИЙ ЛЕПНЫЙ

Много тидам свобод, много воли дано,
В страшных снах тот Таланий мне снится,
Мне бы выжечь их всех, уничтожить давно,
Старикашку сгноить бы в темнице.

СОВЕТНИК №12

Тиды в спешке ушли, бесподобный Творец,
Ничего не готовя заране,
Видел гибель страны тот Таланий мудрец,
Вибел чёрные дни Аталани.

СОВЕТНИК №2

Всем совет я даю, кто вошёл в этот зал:
Не пристало вам так забываться,
Слишком рано, смотрю, ты советником стал,
Не мешало б ума понабраться.

В Аталани один премудрейший мудрец,
И один преяснейший провидец,
Он - властитель умов, он - избранник сердец,
Только он может беды предвидеть.

Я считаю: они, повелитель, ушли,
Твоего испугавшись прозренья,
И уверен, что все в море гибель нашли,
Тиды эти достойны презренья.

СОВЕТНИК №3

Тот Таланий уж стар, полуслеп, полуглух,
И в маразме, сидит без движенья,
Слышал я - он считал в небе птиц, в доме мух,
Вот и все старика достиженья.

ВОЕНАЧАЛЬНИК

Твой, мудрейший, дворец, в сто рядов окружу,
Стражей выученной и войсками,
Сам зубами врага твоего загрызу,
Разорву, если надо, руками.


СОВЕТНИК №12

До светлейших умов я хочу довести:
Что-то в море и в небе тревожно,
Если старец узнал, что беду отвести
Человеку никак невозможно?

СОВЕТНИК №4

Ты, двенадцатый, лжёшь! Перетрусивший муж,
Должен зал сей покинуть, мудрейший,
Вольнолюб и смутьян, и гордец он к тому ж,
Беглых тидов сторонник первейший.

Он и есть главный враг, остальные не в счёт,
Без натуги мы справимся с ними,
Если что-то не так в Аталани пойдёт,
Со смутьянов мы спросим отныне.

ТАЛИЙ ЛЕПНЫЙ

Я не раз воевал, сотни армий разбил,
Единил с Аталанью моею
Много новых земель, непокорных рубил,
И теперь разобраться сумею.

СОВЕТНИК №12

Перед тем, как уйти,я последний совет
Вам даю: корабли снарядите,
И не медля, туда, где рождается свет,
Пусть на случай, но все уходите.

                ***

Время шло в болтовне, где пустые слова,
Как всегда, принимали за дело,
У творца из творцов кругом шла голова,
Разболелось холёное тело.


            ДЕНЬ ТРЕТИЙ

По огромной стране разлетелись гонцы,
Получив мудреца повеленье:
Отыскать, оборвать слухов вредных концы,
Без пощады пресечь все волненья.

Охраняли дворцы от темна дотемна,
Дать пинка приготовившись горю,
Но лишь только взошла, засияла луна,
Знать знатнейшая двинулась к морю.

Нагрузили суда все поклажей с добром,
Самым ценным для них: драгоценным
Камнем чудным полны сундуки, серебром,
Да напитком хмельным белопенным.

Горы золота здесь, жемчуг чистый - слеза.
Не забыли и про развлеченья,
Много юных девиц, чьи шальные глаза,
И тела богачам утешенье.

Нагрузили суда так, на случай, а вдруг?
Уходить же им было не к спеху,
А затем, разбудив белотелых подруг,
Предались беззаботно утехам.

                ***

Велика Аталань, хороша Аталань,
Не объехать пределы и за год,
Бесконечно в Талим шлют покорные дань,
Их заставят мечом, если надо.

А в столице дворцы крыты золотом все,
Землям дальним оно и не снится,
В подземельях больших, под дворцами, уже
Сотни сотен смутьянов томится.

                ***

Разгулялся Талим. Много дней и ночей
Он гудел, здесь гулянья нередки,
И ломились столы во дворцах богачей,
Нищий с нищим дрались за объедки.

Разгулялся Талим. Даже дети могли
Дурь хмельную распить без стесненья,
И толпа за толпой за объедками шли,
Все в рыданиях от умиленья.

И тянулась рука к золотому дворцу,
Благодарная за угощенье,
Ликовала рука, воздавая творцу,
Не скрывала своё восхищенье.

Разгулялся Талим, разошёлся Талим,
Не считаясь со словом Господним,
Как уже повелось - к юным девам нагим,
Талий Лепный явился в исподнем.

А наутро издал высочайший Указ -
Каждый вечер давать представленье,
Всем являться туда в обозначенный час
Было велено, без промедленья.

Как бы мне описать этот блеск и задор,
Красоту лицедеев Талима,
Что со сцены несут поразительный вздор,
Гениальнейший вздор, несравнимый.

Вот явилась глазам стайка гурий, на них
Очень мало одежды, но губы,
В пол лица вдоль и вширь, грудь арбуз у одних,
У других ослепительны зубы.

Здесь талантов не счесть: приготовился петь
В пух и в прах разотетый мужчина,
Только вроде бы здесь что-то среднее есть,
Вроде как бы "мужчина" здесь мимо.

Это вроде - она, или лучше - оно,
Для таланта всё это не важно,
Что она, что оно, или он - всё равно,
Он на сцену явился отважно.

Только телом вильнул - одобрительный гул,
Всё дозволено здесь, всё пристойно,
Коли им же при всех он к другому прильнул,
То хвалы высочайшей достойно.

Каждый день много раз удивляются все,
Восторгаются все и гадают,
Сколь артисту годков - нет морщин на лице,
Годы с личиком не совпадают.

Да, талантища тьма... И не нужно идей,
А зачем? Ведь они лишь мешают,
И не нужно ума - здесь размеры грудей,
Да параметры тел всё решают.

                ***
Воспарив высоко над людской суетой,
С силой жизни непреодолимой,
Восхищая сердца неземной чистотой,
Расцветают сады над Талимом.

Только птицы молчат, не поют в эти дни,
Толь попрятались, толь улетели,
Может быть чудесам, что на сцене, они
Разнопеньем мешать не хотели?


              ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

Утро будит Талим. Разошлись облака,
В море тают густые туманы,
Вальс над садом плывёт от цветка до цветка,
Кружит голову сладким дурманом.

                ***

Но не этот дурман Завитаку вскружил
В день весенний хмельную головку,
Раньше он без помех, очень радостно жил,
И дела все проделывал ловко.

Но его обойти, не спросившись, посмел,
Став двенадцатым, друг закадычный,
Вот тогда мир вокруг ясным днём потемнел,
Он теперь на пиру вроде лишний.

Спал с лица Завитак, ночью спать перестал,
И дела шли совсем шатко-валко,
Сердце стало болеть, так бедняга страдал,
Что себя самого было жалко.

"Я красив, я умён, я безмерно богат,
И к тому же насквозь благороден,
Как меня обошёл гол-сокол Сарамат?
Он собой нехорош, и безроден.

Как-то вечером, вдруг, в дом вошёл бывший друг,
Нынче первый на свете вражина,
Тут же полный бокал звонко выпал из рук,
Завитак подскочил, как пружина.

Он мгновенье молчал, но собрался, и вот
Сарамата уже обнимает:
"Друга ты позабыл, ты сегодня не тот,
Ведь тебе сам Светлейший внимает."

"Это всё суета. Разве можно забыть,
Как мы в детстве с тобою играли?
Лишь тогда мы могли беззаботными быть,
Лишь тогда мы печали не знали".

"Что-то гложет тебя? Нет, не буду гадать -
Всё, как другу и брату, скажи мне,"
"Мне бы несколько дней у тебя переждать,
Я теперь неугоден в Талиме".

"Что моё - то твоё. Отдыхай. До сих пор,
Ты стоишь, как чужой, на пороге?!
Я пройдусь, осмотрюсь," - на тяжёлый запор
Дверь закрыв, потрусил по дороге.

По проулкам прошёл, заметая следы,
Так дошёл до дворцовой охраны,
Осмотрелся кругом: нет ли рядом беды?
Потоптался: не слишком ли рано?

Отдышался, вошёл, в ноги стражникам пал,
В три погибели, вставши, согнулся,
Им о друге своём бывшем всё рассказал,
И ни разу при том не запнулся.

Пятьдесят храбрецов Главный тут же послал
Изловить Сарамата смутьяна,
Ожил наш Завитак, сердцем возликовал,
Без вина стал весёлым и пьяным.

Переждав за углом, поспешил он домой,
Чтоб вкусить чашей сладость финала,
Дверь открыта. Пустой дом звенит тишиной,
Вдруг её на куски разорвало.


                ***

Очень мудрая мать Памилета, она
Знает точно, что нужно ребятам,
Двое малых детей, каждый день, дотемна,
Клянчат деньги, еду у богатых.

Только третий лежит, и не хочет вставать,
Притворяется он, что болеет,
"Вот дурак дураком,-громко сетует мать,
Попрошайничать, вишь ты, не смеет.

Сколько будешь сидеть ты на шее моей?-
Головой покачала с укором,-
Ведь работать пойдёшь до скончания дней,
Мы такого не знали позора.

Разве нелюди мы, чтобы горб набивать?
Да за что ж наказанье такое?!
Эй, уродец! Деньгу мне пошёл добывать!"-
И об стену его головою.

Встал мальчонка. Слезу скрыла лёгкая тень,
Вышел в садик, где чуточку ожил,
Там цветущий, бушующий солнечный день,
Душу детскую лаской встревожил.

В небо птицей она белой-белой, в саду
Потянулись цветы к ней навстречу,
Шепчет мальчик стихи, он с душою в ладу,
Он расправил поникшие плечи.

И не видит толпу, и не чувствует зло,
Что уже собралось недалече,
"Дурень дурнем растёт, очень не повезло
С этим хилым сынком Памилете".

"Но двоих сыновей всё ж смогла воспитать,
Ей они стали верной опорой,
Что солгать, что украсть, маме умной под стать,"
"Это милые дети, без споров,

А тому дурачку лучше б вовсе не жить,
Не люблю я, соседка, безвольных,"
Только-только успел стих мальчишка сложить,
Сжалось сердце в груди очень больно.

Разругалась в сердцах в доме мудрая мать,
Вдруг полы заходили волною,
Из-под ручек её убежала кровать,
Об пол грохнулась вниз головою.

                ***

Начинается день. От тяжёлой росы
Отряхнулась трава, на нагретом
Солнцем жарким мосту две подруги-красы,
Всё судачат о том, да об этом.

"Годы наши идут, мы сегодня не те,-
говорит златокудрая Гудна,-
Вон - морщины уже у меня на лице,
С дочкой юной соперничать трудно".

"Нам соперничать с ними уже не с руки,
Ими только гордиться осталось,
Накопили добра мы полны сундуки,
Есть, на что любоваться под старость.

Дочь сама я учу, как мужчину любить,
Как его услаждать юным телом,
Надо холить себя, с ним покладистой быть,
Обчищать кошелёчки умело".

"Ты, подруга, умна, это сразу видать,
Да и я не последняя дура,
Слава небу, своё ремесло передать
Мы с тобою успели дочурам,-

Свой полнеющий стан Гудна гладит слегка,-
Где мои развесёлые годы?"
И не видит пока, как темнеет река,
Как бурлят и волнуются воды.

                ***

Лет пяти мальчуган, и седой старичок,
Крепко за руки взявшись, тихонько,
По дороге идут, это дед и внучок,
С ними ветер играет легонько.

Кудри рыжие он сорванцу потрепал,
Дунул в ушки, тот звонко хохочет,
Прыг да скок, скок да прыг - и вперёд убежал,
Дед за ним - обогнать его хочет.

Да куда старику? Хитро щурит глаза:
"Я с тобою тягаться не в силах,"
Счастлив мальчик. Вдали громыхает гроза,
Небо алое с чёрным. Красиво.

               - - -

Года три уж тому: муж с женою очаг
Разожгли. У того огонёчка
Пара так напилась, и горланила так,
Что забыла про дом и сыночка.

Ночью поздней пожар в доме заполыхал,
Дед с внучонком спаслись еле-еле,
Долю горькую им рок нещадный послал,
В том огне все надежды сгорели.

                - - -

Малый с дедом дошли, наигравшись сполна,
До хором Памилеты премудрой,
Та стоит у дверей, вся значенья полна,
Зорькой алой румянец под пудрой.

У цветущих садов пацанёнок привстал,
Восхищённый сияющим чудом,
Он цветочек один белоснежный сорвал,
Поступил, ну конечно же, худо.

Памилета, мгновенно наполнив себя
Гневом праведным, с места да в гущу,
"Нищета! Вот уж я доберусь до тебя,
Да кнутом по рукам загребущим!

Вы лохмотья свои подберите, и прочь!
Хватит вонь разносить по округе,"
Слыша крики, пришли прелесть Гудна и дочь,
Тоже с дочкою - Гудны подруга.

"Ты спусти, Памилета, собаку свою,
Чтобы здесь кто попало не шлялся,
Не затем же я здесь честью, правдой стою,
Чтоб бездомный на дочь любовался".

"Я работой еду добываю, внучок
Уж теперь мне во всём помогает,
Мы не нищие с ним,"-говорит старичок,
Крепко внука к себе прижимает.

К дому честная мать скорым шагом прошла,
И спустила громадного псину,
А сама за забор, за кусты отошла,
Тот рванул, выгнув чёрную спину.

Мальчугана собой заслонив, встал старик,
Встретил пса взглядом умным и ясным,
Тельцем слабым, худым, внучек к деду приник,
Мир большой стал чужим и опасным.

Все смеются кругом: "Что, бродяга, стоишь?
Ты дорогу, смотри, не запачкай,"
Тихо шепчет седой: "Ты не бойся, малыш,
Мы сейчас поиграем с собачкой".

Пёс цепной в два рывка был у цели, но вдруг,
Рык издав, встал с оскаленной пастью,
"Ты ведь умный, не злой, ты хороший, ты друг,
Не убей наше хрупкое счастье".

Так старик говорил, и безмолвным словам
Верил пёс. Он как будто проснулся,
Чуть на лапы припав, к пыльным, босым ногам
Подползя, мордой ласково ткнулся.

Встал, и к дому пошёл, ввергнув зрителя в шок,
А навстречу летит ураганом,
И с разбега ногой зверю страшному в бок -
Памилета, премудрая мама.

Словно молнии две, словно берег с волной,
Ярость с силой безумной столкнулись,
На красивой ноге, пред застывшей толпой,
Пёсьи челюсти с хрустом сомкнулись.

                - - -

Все остались стоять, слыша поступь беды,
Под ногами земля задрожала,
Покосились дома, облетели сады,
Белоснежного цвета не стало.

                ***

На телеге, с узлом на коленях, сидит,
Вся в морщинах глубоких старуха,
Глазом мутным, слепым, вдаль-далёко глядит,
А улыбка от уха до уха.

Ту телегу везут сын кудрявый её,
И сноха - чернобровая Гая,
То смеётся стара, то тихонько поёт,
А лицо солнцем ясным сияет.

Пусть не видит она, плохо слышит, но всё ж,
Голос сына ей душу ласкает,
Сквозь слезу и туман, мыслей взорванных ложь,
Что-то давнее припоминает:

Толстощёкий малыш спит на сильных руках,
Мама с папой любуются сыном,
Мать поёт о любви, вторит паре река,
Море счастья в глазах у мужчины.

На густую траву брызнул дождь озорной,
Сын по лужам, играя, несётся,
Мама - следом за ним, а коса за спиной,
Вся в серебряных капельках, вьётся...

Между тем привезли сын родной со снохой,
Мать старушечку к дому печали,
Где её старики, что ходили, с тоской,
И со скорбью на лицах, встречали.

Солнце с неба. Стара одиноко сидит,
С узелочком, где хлеба краюха,
"Это сыну отдам," - шепчет радость в груди,
И улыбка от уха до уха.

А сыночек с женой, по тропе, налегке,
Развесёлые, катят телегу,
Вдруг как будто бы гром громыхнул вдалеке,
И об землю ударил с разбега.

Расступилась земля под ногами, мечты
Бросив в пропасть, и без сожалений,
Лишь колёса висят, да скрипят у черты,
Гром сердито ворчит в отдалении.

                ***

Муж Лапиды - Ташу, это муж из мужей,
И умён, и хорош он собою,
Все подруги - ой-ой, так завидуют ей,
И она предовольна судьбою.

Вот красавец сидит, развалившись, в тени,
Он о жизни беседует с другом,
В доме плачет дитя, и посуда звенит,
Вся юлой извертелась супруга.

"Я Лапиде велел, - продолжает Ташу,
Подправляя холёные ногти, -
Чтоб не смела давать грудь она малышу,
А иначе - кусает пусть локти.

Разве может жена без упругой груди,
Привлекать настоящего мужа?
Я в постели, как лев, так что сам посуди,
Лев любой раскрасавице нужен".

"Ну а я, друг Ташу, если что-то решу,
Всё исполнит моя Саламида,
Ей такой в доме шум никогда не спущу,
Ты, Ташу, слишком мягок с Лапидой.

Не пора ли, дружок, нам развлечься чуть-чуть,
Да расправить застывшие кости?
В дом игральный зайти бы вдвоём как-нибудь,
Или к гуриям явимся в гости?

"Эй, Лапида! - кричит негодующий лев,
Уши враз навострили соседи, -
Я сейчас ухожу, этот дом - грязный хлев,
И дитёнок мешает беседе!"

Горд сегодня Ташу, он соседей сразил,
И жену поразил словом метким,
Вдруг - земля из-под ног, пали други без сил,
Лица в кровь расцарапав об ветки.


                ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Муж с женою лежат под цветущим кустом,
Рядом кружка, кувшинчик, пустые,
Пошвырялась жена в том кувшине пустом,
Растрепала волосья густые.

Охи, вздохи, потом начинает икать,
Морщит лоб - что-то хочет припомнить,
Всё распили вчера, значит - надо искать,
И вином вновь посуду наполнить.

Дом торговки нашла. До желанных дверей
Уж широкою стала дорога,
"Эй, Нисатра! Скорей мне хмельное налей,
А иначе умру у порога".

"За монету налью, без неё - уходи!"
"Пожалей, пресвятая Нисатра,
Я с тобой расплачусь, ты кричать погоди,
Приведу сына с дочкою завтра.

Отработает дочь, отработает сын..."
"Ты, я вижу, всё верно решила,
Но! Веди их сейчас, и наполню кувшин",
Мать без ног за детьми поспешила.

Вновь вернулась под куст. Жизнь теперь хороша!
Жёнка очень довольна собою,
Пьёт вино и поёт, веселится душа,
Потолкала супруга ногою.

Крепко спит муженёк, утро нежит его,
Он ранёхонько тоже напился,
Видит женщина - вдруг, без того, без сего,
Сам собою кувшин покатился.

Тут же в спину её будто кто-то толкнул,
И жена рядом с мужем упала,
Тот два раза моргнул, да и снова уснул,
И она разбираться не стала.

                ***

Перед домом большим рано утром толпа
собралась, недоспавши, зевает,
"Помер старый Сарпун?" "Нет, не помер пока,
Но уж слаб, говорят - помирает".

А внутри ходуном расходился весь дом,
Что-то падает, бьётся, грохочет,
К окнам люди прошли друг за другом гуськом,
Каждый вникнуть в события хочет.

Зал богатый. Стоит посредине сундук,
полный золота. Поверху груды
Старец древний лежит, побеждая недуг,
А в руках жемчуга, изумруды.

"Всё моё, - шелестит, - Я богатства копил,
Я покоя не ведал ночами",
Возмущается сын: "Ты теперь уж без сил,
Мы с женою управимся сами".

"Ты, Гарпений, пока управлять погоди,-
Недоволен сын младшенький тоже,-
Я отцу помогал, на дела с ним ходил,
Здесь твои указанья негожи!"

"В этом доме при мне грабежу не бывать!-
Рядом встала супруга стеною,-
Я советую так: неча рот разевать
Вам на золото наше родное!"

Старший сын  сноха, к сундуку подскочив,
Сбросив тело на камень холодный,
Крепко взялись за край, рукава засучив,
Как за птенчика ястреб голодный.

Этим братика брат прямо в сердце сразил,
Тот опомнился, гневом налился,
И меж глаз кулаком от души возразил,
Старший рядом с папаней свалился.

Тут пошло-понеслось, сношки в драке сошлись,
Вырывая друг другу волосья,
"Ишь, хозяева здесь растакие нашлись",
"Ты сама растаковская гостья!"

Брат на брата пошёл, как волна на скалу,
А в тени одиноко сидела,
Седовласая мать, на холодном полу,
И на мужа сквозь слёзы глядела.

Тот уже отошёл, крепко сжав в кулаках,
Восхищенья достойные камни,
А в потухших глазах ночью чёрною страх,
Жизнь навеки захлопнула ставни.

День потрачен не зря, все довольны кругом,
Здесь такие бывали явленья,
Вдруг по швам затрещал, и обрушился дом,
Погребя под собой представленье.


                ***

Талий Лепный смотрел из окна на Талим,
Ниоткуда бесёнок явился,
Он творца обнимал,он плясал перед ним,
Свесив ножки, на шею садился.

Был радёшенек Тал, от души хохотал,
Не впервые он с бесом встречался,
Тот почти на глазах у него подрастал,
С ним правитель о жизни шептался.

Встрече милых друзей помешав, главный Страж,
Чуть не бегом, в покои ворвался,
Бес над ним повисел - толи явь, толь мираж,
Снова к другу на плечи сорвался.

"Неспокоен Талим, о, мудрец, Аталань
Вся теперь беспокойною стала",
Бесподобный зевнул: "Ты пугать перестань,
Я велик, мне дрожать не пристало.

Что в народе теперь обо мне говорят?"
"Превозносят тебя, восхваляют,
Только есть кое-кто - эти смуту творят,
Эти верить тебе не желают.

Эти очень смелы, и упрямо твердят:
Знать не знатна, чины не по чину,
Что на шее они у народа сидят,
Видят в этом в тебе лишь причину".

Талий снова зевнул: "Прочь пошёл! Я от дел
Подустал, завтра всё наверстаю",
И прилёг, ну а тот, что на шее сидел,
Соскочил, и устроился с краю.


              ДЕНЬ ШЕСТОЙ

Снова тайный Совет Талий Лепный созвал,
Одного в зале не досчитался,
Молодого ещё, что советы давал,
И Совет образумить пытался.

"Где двенадцатый? Весь обыщите Талим,
Но того отыщите смутьяна,
Он мне нужен сейчас, он мне нужен живым!"
Все на поиски ринулись рьяно.

И искать не пришлось: в двух шагах, чуть дыша,
Тот в темнице лежал, на приколе,
Весь избитый, ещё в нём держалась душа,
Но уже он не чувствовал боли.

Пресветлейший узрел смуты подлинной суть,
И мудрейших решений творенье,
Где-то там, глубоко, еле-еле, чуть-чуть,
Копошились, пугали сомненья.

Но - тряхнув головой, он сомненья прогнал,
Мысли выстроил ровненькой стайкой,
"Что-то ты про беду в Аталани узнал,
Всё изволь рассказать без утайки".

Рассмеялся в лицо преяснейшему глаз,
Хохотал - окровавленный, рваный,
"Поздно что-то решать, вот и весь мой рассказ",
И упал вольнолюб, бездыханный.

Озверевший Творец гнев обрушил на тех,
Кто топтался, без памяти, рядом,
Он пытался забыть торжествующий смех,
Исстрадались пугливые чада.

"Тело это, и тех, кто в темницах - в огонь!
Изловить, уничтожить смутьянов!
Тид сравняйте с землёй, чтобы вольницы вонь,
Не травила умы аталанов!"

                ***

Запылали костры на талимских холмах,
Сажа чёрная землю устлала,
Мести праведной ширь, глубина и размах,
Силу власти и дух укрепляла.

Запылали костры на талимских холмах,
Днём и ночью толпа бесновалась,
А уже к берегам Аталани, волна,
Слившись с небом, бедой надвигалась.

Тот пытался бежать. Этот плакал, кричал,
И молился, упав на колени,
Многих ужас сковал, кто-то, молча, стоял,
Не надеясь на чудо спасенья.

Всё сжирая, как зверь, на кровавом пути,
Шла волна на Талим обречённый,
Захлебнулась у стен, забурлила, дойти
Не смогла до дворцов золочённых.

Пеной грязной плюясь, уходила вода,
В Аталани оставила горе,
Слившись в кучу, неслись золотые суда,
Без хозяев, в открытое море.


                ***

"Врёшь! Меня не возьмёшь! Я избранник Небес,
Я властитель морей-океанов!" -
Заметался Творец, а хохочущий бес
Наседал на Отца аталанов.

Оглянулся мудрец - беса не было, он
Отскочил за высокую стену,
Пресветлейший прошёл на широкий балкон,
С губ смахнув грязно-белую пену.

А картина была небывало нова,
Обозрев город раненым взглядом,
Начал Тал говорить, повторяя слова
Софов, вставших, как ранее, рядом:

"Я беду одолел, я Талим защитил,
Испугались меня даже воды,
Смелость, знания мои, сколь бы ни было сил,
Всё отдам для спасенья народа".

Бес с балкона слетел, и толпу облетел,
Был знаком он со многими лично,
Мало кто не плясал, мало кто здесь не пел,
От толпы оставаясь отличным.

Над Талимом неслось: "Я сияющий Тал,
Я мудрец, я великий мужчина!"
Вздрогнул город. Над ним в небе гул нарастал,
И взорвался огнём из пучины.

Ввысь взметнулся огонь - страшен, неумолим,
Расползался по небу, и падал,
Загорелась вода и пошла на Талим
Беспощадным, пылающим адом.

                ***

Небо плакало. Шла дрожь по тёмной воде,
Где недавно земля расцветала,
Ветер по свету нёс весть о страшной беде -
Аталани прекрасной не стало.


           ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

На высоком стоят, на крутом берегу
Измождённые люди. С тревогой
Ожидая мужчин, что с мешками бегут
По расщелине вверх, на подмогу,

К ним бросаются все, кто ещё на ногах,
И мужей, обессилевших, с хлебом,
Обнимают. Чуть-чуть унимается страх.
Океан уж сливается с небом.

С силой тысяч веков, что в глубинах копил,
Бьёт об землю, но берег высокий,
С силой большей волну за волною разбил,
Став защитой для душ одиноких.

Не сумев оборвать жизни тонкую нить,
Уходили сердитые воды,
Нет! Не смог океан тидов вольных сломить,
Сам склонился пред духом свободы.

                ***

Ночь на землю пришла, два прохладных крыла,
Лиц уставших легонько коснулись,
В небе тёмном луна, улыбаясь, плыла,
Пошептались. Притихли. Уснули.

Старец белый, и сын, глядя в тёмную даль,
Молча, рядом сидели до зорьки,
Как безмерна беда, как бездонна печаль,
Как слезинки солёные горьки.

                ***

Рано утром людей громкий плач разбудил,
То младенец проснулся крикливый,
И зачмокал, прильнув к материнской груди,
Улыбнулся - довольный, счастливый.

= = = = = = = = = = = = = = Вера Шумилова.