Саре Зельцер

Каждая её строка
была приблизительно равна
всем сочинениям каждого из её современников.
Т.е. стихотворением из 12 строк
она могла оставить какого-нибудь лжеиисуса, без 12 апостолов.
Но её никто не печатал.
Но тут явился Борис Кутенков в сияющем саване и сказал:
"О, Сарра...
Я тебя напечатаю в журнале Сетевая Словесность!"
И напечатал.
И все поэты земель славянских прочти её подборку.
И каждый из них не мог выдавить из себя не единого слова,
не говоря уже о сонете
и тем более о верлибре.
Каждая приходящая к ним строка была вторичной по отношению к поэзии Сарры.
Их вдохновение улетучилось,
словно углекислый газ из распечатанной бутылки кока-колы.

И тогда Верховным, был созвано экстренное собрание.
Сергей Гандлевский в срочном порядке вернулся из Махачкалы.
Андрей Коровин вместе с толпой поэтов, побросав вещи, покинул Коктебель.
Дмитрий Веденяпин вылез из аромованны, и, сбросив с себя лавровый венок,
спешно засобирался.
Konstantin Komarov выбежал из аудитории посередине защиты своей кандидатской.
Многие десятки, лишенных вдохновения поэтов сползли со своих жен.
Известный московский графоман Григорий Горнов покинул ворота прямо во время футбольного матча.
Только Сергею Арутюнову было всё равно.
Он смотрел на тлеющие угли под одним из нижних котлов,
и в двадцатый раз перебирал автомат Калашникова.
Было всё равно и Алексею Кубрику, но он подумал,
что раз собираются поэты, будет много водки.
И он зарядил свою флягу настойкой из вишни,
собранной в полнолуние на восточной стороне своих шести соток.

Поэты собрались в ремонтируемом санатории Липки.
По рядам ходил Илья Леленков, наклонялся к каждому и говорил:
"А ты знаешь, что ты мудак!"
Валерия Олюнина летала на метле под потолком,
подщлёпываемая по ягодицам, не пойми откуда взявшимся, ереванским ветром.
Григорий Горнов на последнем ряду допивал третью бутылку Лыхны.
Олег Павлов курил кимберлитовую трубку.
Дмитрий Плахов сидел с ноутбуком играл в наушниках Koss в Сталкер Зов Припяти.
Надя Делаланд разбрасывала по залу багульник.
Амирам Григоров еле удерживал на поводке повизгивающешего поэта-переводчика.
Евгений Никитин стоял в стороне и искал глазами подходящего суккуба.
Елизавета Станиславская опоздала,
ей нечего было надеть, и ей пришлось заехать в дом-музей Цветаевой и своровать там платье.
Дарья Верясова сидела в углу, раскачивалась, обхватив голову руками повторяла
"Григорий Горнов пишет верлибры".
По залу летал фотоаппарат и зловеще шептал:
"Я Анатолий Степаненко".
Андрей Василевский и Алексей Алёхин огородили свои места ширмой.

Но тут всё стихло:
за кулисами послышались мерные шаги Верховного.
Леленков присел на корточки.
Олюнина, свалив ширму преземлилась прямо на Алёхина.
Горнов отрыгнул.
Павлов остолбенел, сделав последнюю затяжку.
Плахов нервно закрыл ноут, попав в "электру".
Делаланд превратилась в ощегловевший куст багульника.
Поэт-переводчик прыгнул на руки Амираму и оцепенел от ужаса.
Никитин нашел глазами Анну Маркину.
Станиславская стояла в проходе и шептала:
"Моим стихам как драгоценным винам..."
Верясова наконец перестала раскачиваться и отрубилась.
Фотоаппарат раздулся и замер.
Василевский с большим трудом вызволил Алёхина из-под ширмы и Олюниной.

Все устремили взгляды на сцену и замерли.
Из-за кулис вышел Верховный.
Это была Сарра.
Она сказала "Я Вас люблю, друзья мои".
После чего она пошла по рядам
и раздала всем мешочки с вдохновением.
А Ольга Аникина в этот момент проснулась на опустевшем коктебельском пляже,
поправила волосы и по колено вошла в море,
куда уже брызнули лучи осеннего крымского солнца.