о странствии ума

                Отец Владимир
           (  о странствии ума)    

          
   
   Тягучее пространство, как гречишный мед,-
   Одно, -дву, -трех, -четырех,- пяти,- десятимерное, -
   Владимир опознал себя почти невесомого в нем,
   как неразрывно с ним цельное,
   а не сданное для проживания внаем,-
 
   так, являясь пространством, гнездится в нем бесконечно Бог.
  "А что за кукла внизу лежит? - Я? - или уже - Ты?  -
   Владимир вопрошает себя  -  на меня похожий стебок,
   не помнящий родства, прости Господи, нуклеин кислоты?".
   С этими мыслями Владимира выносит под потолок,

   его половина, размышляя так, пройдя обшивку вагона,
   бесчеловечно громадный купол неба зрит,
   и жаждет толчка, ищет мысль для разгона,
   а другая его половина в тусклом свете купейном висит.
   А внизу - он же, Владимир, умерев до микрона.

   Подтянув к себе половину, и волю собрав в кулак,
   Владимир отрывается от состава, мчащегося на всех парах,
   его сносит чуть-чуть влево, назад. Сводит от скорости скулу -
   летит прочь в темноту по рельсам к городку N евонный прах,               
   а Владимир к Созвездию Ориона, или Большого Пса,
                или в Сакральный Архипелаг.

Владимир в стремительном взлете, читает со страху на память                псалтырь.
Звезды яркие, близкие. Вскрывается бытие в сверхновом               
                свете,
летит сквозь душу Отца Владимира, как хвост дракона,               
                звездная пыль.
Космически размышляя, Отец Владимир понимает: всё, всё               
                ловля ветра.
Отец Владимир, набирая скорость, озирает боязливо окрест себя вселенский пустырь.               

   А Бог, стрелец грозен, метит в него, страшит, ставит               
                сосуды смерти.
 Но ему, Вседержителю, невдомек, с Отца Владимира спрос               
                теперь какой?
  Отец Владимир во всем разобрался, нет ничего, кроме               

                веры в потоке света.
Нет ничего - за что его можно карать. Он делает уверенное               
                движение призрачной рукой.
    И Всеблагой удаляется, смекнув, что Владимир, а значит и он, уже               
                за чертой, по всем приметам.
   Минуло мгновение, как сердца Владимира стук, но может               
 и вечность, как глаза у Всевышнего.               
   Всё что увидел, познал, по всему для Отца Владимира должно быть         
                прелестью, искусом.  Соблазн диавола, первородный грех.               
        - Нет
          избранных, нет и брошенных в вечный ад,               
                нет ни в чем недостатка,               
                ничего лишнего.
Был бы Владимир во плоти как всегда, поседел бы как лунь,               
уразумев, что внутри всего и всего поверх.               
И  летит он ногами вперед, то есть, возвращается назад,               
ничего не оставив от себя бывшего.
 
 Вот и планета Земля, облачностью покрыта. Речка, лес.               
Поезд гудит.
Владимир проникает во внутренность своего вагона, находит купе.
 Видит себя мумией египетской с руками скрещенными на груди.
 И входит в тело свое, аккурат у ребра третьего,               
                со словами – « Успел!».
 " Всё, кончилось моё безвременье! - говорит -               
                дух неведомый, прочь уйди!»


                Наш поезд прибывает в городок N.               
                Фонарь, освещая окно, наитишайше
                ставит на столик купе стакан,               
               
                вытащив его из долгой ночи.

                Луч разбивается о стеклянную грань, -               
                проходит за стенку вагона – дальше -
                едва не задев стоп-кран -
               
                это пролетел наискосок ангелочек.               
               
                А под полом вагона, капая черным маслом,               
                свищет тяга, стучит, демонически мысля.
               
                Но Отец Владимир, видно намаявшись выше,               
                крепко, крепко заснул в этом двустишии.
               
                ------


Рецензии