Сборник ХОРЫ

ХОР (1)

ЭМПИРИКА

РОЗА

Очухивайся, роза, чтобы чары
Фотографическою свадьбой снять,
И свастикой набрякший ротик алый
Среди подруг похожих опознать.
Твоя судьба чудна, любимая: на диво
Ты смертна, молода.
Ты в зеркальце глядишься прихотливо
Без мысли и стыда.



ПОСТМОДЕРН

Открытое окно Делёза
В закрытом смысле решено:
Экстаз безобразен, и доза
Зеркальности – его кино.



ПОЧЕРК ПУШКИНА

Никак он не сложится в линию:
Тут росчерк, там овал,
Как Пушкин, он кончается обрывом.
Тут клякса вместо тесноты: писал,
Пишу и буду – Дай вам Бог любимой
Быть... Заново бы все перемарал.
 
ГРЕЦИЯ

Мокрый сосок
В архимедовой ванне
Ожил, коричневый, помимо меня.
Осанкою сфинкса зияет
Над плоской пучиной.



* * *

Вишневеет.
Колотится снег.



* * *

То, что есть, существует по велению ума,
Но чисто внешний ветер не познает должного –
Он рыщет по камням, стирая надписи.

Картаво шепчутся прохожие,
Чьи голоса ты слышишь в его ворчаньи.
Они говорят, не переставая,
О самом важном в найденной жизни:
О, мои победы, друг!
О, мои похождения, друг!
Прячутся в обыкновенном шуме,
Не ревнующем к чувству меры.
 


И. Б.

Длинные, худые
На твоих коленях
Руки отдыхают.
Опущены ресницы,
Как сети рыбака,
Увлекшегося отливом.
В тебе нет ничего простого,
Чтоб не сулило прохладу
Для утонувшей лодки –
Ее громкое сердце
Купается в прозрачной крови.
Так скажи, кому
Трепетно молятся твои руки?
Скажи, зачем
Городские огни и время
Текут в тебе?
 


* * *

Точные иллюзии всегда в моде
Этого города, описанного прозрачными
Газетными штампами: журналисты жуют объедки
Съедобных переживаний,
Давясь волосами Офелии, запутавшими их текст.

Также плохо усваиваются представителями массовой куль-туры
Слова, не слетавшие со взмыленных губ,
Поэтому описанная действительность
Повествует о событиях неполных,
О торжестве вкуса над туманным содержанием.

Прояснить реальность однако
Невыносимо хочется –
Самый древний инстинкт влечет нас
К тенистой реке,
Утешившей невесту серьезного мальчика – датского принца.
 




БАБОЧКА

Чем худо отогнуть жесть театра?
Войти – никто тебя не видел –
В то, что усыпальницей зовут.
А уж ответы не замедлят ждать:
Цветы белеют в ремешках сандалий,
И бархатницы-бабочки шлепки –
Томительное вьется превращенье.
Как куколки бинты: язык и лицедейство
Ты выбросил и бабочкой шуршишь
В нарядной прелести зерцала –
Не узнанный – не позванный – не Бог.
Ты слышишь молоточки о звоночки:
Чу... листопад в березовом разъезде,
Аукаются женщины
На клюквенном болоте,
А в чернолесье копошатся мураши.
Ты знаешь, что оркестр зал скрипками измучил,
Над сценой кружит рой знакомых ветрениц.
 
* * *

Паломники в белых бараньих шапках
Дошли до священной горы Кайлас.
Облаков прозрачная феерия
Закрыла вершину горы Кайлас.
Шерстяной воздух запутался в легких
Людей и яков.
История упала еще у подножий Тибета.

Молчат спутники, если они есть,
В столь давнее утро,
Которое брезжит окрест.
Я лежу ниц возле самой вершины
Горы Кайлас.
Разве возможна рознь между мною и мною,
Пока я не захотел?
Запрягли яков и пошли рядом
Небрежно одетые в лохмотья, измазанные в жире –
Они будут возвращаться к себе,
В селения на дне долин.
Еще очень далеко до мест, обетованных прошлым.



* * *

Стол в сухих лепестках.
Голый пестик тюльпана
На картине один на один.
 
АДАЖИО АЛЬБИНОНИ

Эта весна – адажио Альбинони,
Развалины Парфенона,
Пирамиды Хеопса –
Атас столбового жилья.
Сладчайшая нота Будды,
Куда заброшены острия
Цепких роз, снаряды рабов – орудий,
Литургия всенощная храмов всея Руси –
Плотью не станет то, что на небеси
Шьется неугасимым крепом,
Колосится аксиомою,
Что, по определению, не выкусить.

Да пребудет же тот, кто разводил для картины краски,
Окучивал слипшееся в дожде поле,
А сам по-сиротски лез за края.
Не от его ли воли причет: «Я твоя!» –
В оторванном поле.
На раздолье язык деря,
Сущее затверживает Я,
Которое кто – NON STOP –
Снова выбирает себя.

Церковь на Нерли, лебяжие облака,
Итальянская музыка легче летит платка.
Из антикварных недр, вспоминая смак
Церемоний – щепоть бы крепкого табака.
На лодочке табака
Не сотворишь побег – он и не нужен –
По реке, которую видел грек,
Крик, рак, раковина с неизвестным числом жемчужин,
Затянись:
Прятки, песок, хоровод
В необходимом остатке.
Из резюме: гомерический счет
За озорные грядки.



* * *

Продолжение существования очень важно.
Начнем кружение по городу в случайном темпе,
Удаляясь от искомого Бога,
Не приближаясь к плотной земле.
С нами будет сентябрь синих колючих цветов,
Отчетливость солнечной масти на пятнах берез,
Революция незаметной рябины,
Сражающейся за взгляд,
И перспективы во все стороны –
Петровские каналы будущих холодов.
Всего этого вполне достаточно,
Чтобы продолжать идти по асфальту:
День не очень долог,
Но, если вглядеться, – почти бесконечен.
 





* * *

И серп луны стекает смолкой,
И пальцы мерзнут – холодает.
И хорошо, и так привычно
Шаги во тьме напоминает.

Медузою или удавом
Присниться Вам такою ночью,
Какую даже Боже правый
Не сможет выговорить точно?

Вы посмотрите: прибаутки –
Машины на асфальте мокром.
Скользят забавные минутки
Под светофора волчьим оком,

И в щели задувает ветер.
И двери ерзают из петель.
 
ОСЕННИЕ ЖАЛОБЫ

Залатанная столькими веками,
Молчишь, пустую слагая песнь –
Лаконичные травы твердят без ответа.
В озябшем хламе скучаешь ты.
Забыла расчесать дождь, неряха,
Перебираешь нити второпях и бросаешь.
Что за смутная тоска – неначатый праздник?
Несешься ты и останавливаешься,
И понуро бросаешь знаки темные.
Рокочет? – Это здесь, и там, и вновь здесь
Старается исподволь пролиться,
Но плащ аскезою струится,
Бурлится огненная чашка,
Поступь по траве рокочет
Иллюзией светлой стремится,
Греет закоченевшие корни.
Стертым в порох огнем – жнивьем
Королевская стать во власянице –
Паутиной троп под пальцами стоп –
В песке не остановиться.
До дерзкого визга –
Кругами курносого бриза
На цыпочках гончих царевне кружиться.

Сумерками укрываешь
Подобную себе тень.
Лукавую сень,
Чей смешной хоровод –
Безымянный народ
Называешь – бессчетное время везет
Тебе. И ты ничего не знаешь.


Горькая память слаще леденца – говорят. –
Ты – ушедшая волна, которая грудь составляет.
Теньканьем хлюпаешь в древних шурфах
Терпеливого известняка.
Ты себя собираешь по каплям,
Но никогда сама себя не называешь,
Так как положено,
Потому что скучаешь,
И зеваешь, и одежду бросаешь где попало,
И спать собралась.
Больше чего еще хочешь?
Мотылек прилетел – он хлопочет,
Ласково бьет по румяным щекам.
Двоится  в тебе и троится,
Семерится – ты плачешь?


Г. ТРАКЛЮ

Бьется шторм о скалу – лист дрожит,
Акварельное тело покинув.
Между Сциллой и Харибдой лежит его путь.
Он взмывает, он падает
В мощном тигрином прыжке.
Равновесие не стережет его,
Вечно под утомленной водой
Мчится солнца рассеянный свет –
Поезд, идущий в другом направлении.
Что ему стоит вспомнить вальсирующую дрожь,
Зависнуть над рябиновым алтарем?
Но окраины света ждут его появленья:
Царя ожидает двор, кирасиры, гусары –
Недремлющий строй.
О, крадущиеся деревья, весело снимающие шапки,
Заламывающие котелки, выворачивающие суставы
Узловатые к неподвижному небу,
В котором порхает царь.
О, кочующие бесприютные тени –
Нищий в золотой короне скачет меж вами
На серебряном скакуне.
Летейский мрак глядится в зеркальные окна,
Благородный конь цокает по пустынным улицам.
Его всадник горяч, как солнечный луч.
Натруженный выпуклый лоб ребенка
Еще не знает, что это его первый миг,
Отвергнутое сияние – начало сражений.
Музы хранят тебя в своем хороводе,
Без колеи ты смеешься волне,
Которая держит весь страх на плаву.
Глубокий сентябрьский сад,
Бледнея, бежит под водой.

ХОР (2)

ТАВТОЛОГИЯ ЛАБИРИНТА

ПРЕДМЕТЫ

Сухие медузы на рельсах – зеленых вагонов скольженье.
Они увозят не вещи, а полые телом предметы:
Поскольку не так очевидна вещь над теплой рукою,
Амфоры, как матрешки, залиты пустотою.
Разве что только стилос, если сыщется оный,
Выведет эти рельсы меж виноградом и самостяженным

Бетоном, который и есть Киприда,
Сады и Олимп означают
Победу. Полночь кувшина подлинник украшает.
Знаешь, предмет не вечен, но если вино так крепко –
Предлог оставляют рельсы или скорлупки слепка.
 



ДРОБИ

Множество веток в безводной лазури
Строят гнезда для исчислений.
Старая новость вернется к ним юной
В словах песнопевца, успевшего раньше ослепнуть,
Чем обернуться к восходу.
Так даже семя звезды одуванчика кажется спорой,
И трудно проверить,
Где пожелает оно ожить за оградою кирхи.

Сличи отпечатки ветвей, нерасторжимые с ветром,
Что движутся в нем, как ущелья, в которых мерцает Сонливец,
С делением чисел на точные легкие дроби
И с катарактой, что новое ждет без прощенья
И небо нам застит ветвями,
Найди постоянство в ответах.

Но... вдруг повторится привычная старая правда:
Фрагменты не могут не склеить окно роговое,
Певец обернется, чтоб видеть на миг и реально продолжить
Сон ее облика – неба ночного.      
 
ТАВТОЛОГИЯ

– Эпистола.
– Оставь – это лишнее.
Не время собирать потерянное,
Пора находить,
Следуя высохшим струпьям реки,   
Как это может быть:
Тропинки, дождь, рис.
Каждую минуту тяжкое неведение,
Тяжелые струи, предлагающие начать.
Чрево анаконды – свежее мясо.
Прообраз – икра икон.
Длинные шесты опускаются в воду,
Кающуюся воду, кричащую воду,
В воду пожаров – молодой бамбук.
Тихие заводи запутанных величин,
Остающиеся завсегдатаями местоимений.
Настоящее продолженное поминутно
Стекает с ресниц
Бельмами капель,
Потом низким –
Если кто посмеет назвать,
Разложить, разолгать
Это, –
Река червем льнет к тебе,
Резцу, пловцу, высокой волне,
Цунами – означаешь спор,
Оставляешь зазор,
Наводняешь хор,
До песчинки прозрачный цветной узор
Ундин, невест без погребения
В спокойных северных реках.
Ноготь непослушно ведет борозду,
Не оставляя примет на потом.
Шум. Шест зарывается в ил.
Время вяжет своих гостей.
Время – это горячий кофе
Или период, пустой эон...
На метр не видно.
Туман уползает
С рассохшихся досок икон.
– Черепичная, тише,
Шутишь, сторон
Правильных, слышишь,
Плоскость, снесен –
Чертишь в ответ, не колеблясь,
Затем поворот,
И в бамбуковых зарослях
Ты забываешь, что потерял,
Если помнишь о том.
 


ОТВЕТ ОДИССЕЯ

– Эпистола, бьют в барабаны –
В огромные заводи, безразличные
К зову предметов.
В аппликации многослойных лесов
Летают яркие птицы,
Чьих названий ты не сказала,
А я не хочу называть.
Наркотический ужас эпитетов
Не омрачает нашу дружбу,
Вынутую из ножен.
Это гладь остра – из нее сочится река,
Круглая, словно блюдце.
Кофе остыл. Пот едок.
То же снаружи, что изнутри,
Путешествие, – расставание с которым
Всегда позади.
Настоящее. Лейкемия. Соленый дождь
Покрыл плодородием реку,
Ее берега и многозначные острова,
Манящие Сциллы, Харибды,
Крадущие волю у смертных
В начале примет.
 


ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Чечетка пены спутала следы
В единое лицо, перекликаясь
С ответом воздуха. Работа их простая
Не привлекла вниманья ничьего,
Поскольку безучастных не бывает,
И всякая символика конечна.
То, что представлено, – похоже на дыханье.
Дыханье – партитура этой слежки,
В огромном городе, по многим закоулкам
За стилизацией под торжество.
Какой-то умник разгадал загадку:
Допустим, окружили и убили –
Пришли к единому по логике событий.
По существу. Из нескольких ошибок
Нашли труднейшую, и стоит доказать
Звучанье хора в лабиринте мысли.
 


ХОР (3)


СУД

Один и потерялся или скрылся
Из виду парус, как в песок вода
Ушла, во славу энтелехий,
Тем паче дна, которого достойна.
Она  длиннее слепоты Нарцисса,
Алхимику же – первый интерес,
С которого начнется состязанье,
Не сотворенье, не об этом речь.
Лишь укрощенная достигнет формы,
Как палица героя головы
Льва, так же, как война
Победы, очевидно, что неполной,
Но завершенной, что решает суд,
И ждет истец, срывая гроздь событий,
Где крики, стоны и предсмертный ужас –
Шум имени оберегает хор.