На загнетке

Я не радуюсь успехам,
и удач давно уж нет.
Вот иду вновь по огрехам
на зелёный яркий свет.

Всем дозволено отныне –
опошлять народный бунт.
На загнетке каша стынет.
Стало вот изюма фунт.

Чебуреки заправляют
чёрным маслом, бутерброд –
нас не лошади лягают,
а иной безбедный сброд.

Ну, погляньте с бородою
слышен пошлый анекдот.
По тропинке за водою
я ходил ручьями вброд.

Поднимался на пригорок,
где туманилась заря,
слушал песни поговорок
и, конечно же, не зря.

Я учил, что задавали
в школе сельской наизусть
на душистом сеновале –
надо мной смеялась Русь,

что в Сибири синеокой
появился я на свет
рядом с Обью и забокой,
набирал обилье мет.

На пригорке ураганы,
под горою тишина,
на экране уркаганы...
...шла жестокая война. –

Мы ютились, где попало,
ночевали в шалаше,
ветки были одеялом,
но с надеждою в душе.

Ожидали дня победы
пацаны и старики,
но не все промчались беды
от жестокости руки.

Нас судили тройки борзых
заседателей в суде.
Без поэзии, а в прозе,
закалялись вновь в беде.

Шли этапами по шпалам,
кто участвовал в войне,
нас расстреливали залпом.
И довольные вполне

конвоировали в зону
бездорожьями в пургу
замерзали, и без стона
засыпали мы в снегу.

Доходили доходяги
по баракам млад и стар.
Где алели нагло стяги
над жестокой сутью нар.