Сказания Светлой долины. Люди

           «Эту долину Ак-Долой называют,
           Что означает светлым простором,
           Здесь, на северных склонах Тянь-Шаня
           Здесь и случилась эта история»

Там, на самом краю этой долины долгой,
Прямо у подножия гор восточных,
Там где  холодные чистые воды
Изливаются неустанно дни и  ночи,
Есть древнее, большое село,
Странное название ему было дано -
«Старшее с Чистой водой»,
Что звучит как Чон-Аксу, на языке моём,
Как будто, младшие братья есть у него.
Хотя, кто знает, может древнейшее оно.
Это место, в этой долине такое одно,
Где не жаром планеты из её глубин,
А холодом высоких, ледяных вершин
Радует человека, в знойные лета,
Наша родная планета…

Это вода тающих горных льдов,
Проникает в трещины скал, там высоко
Где жизнью недолгой
Живут ледяные озёра,
И пройдя по тайным пещерам, через толщу гор,
Выдавливается с силой прямо у их крутого подножья,
Оставаясь такой же чистой и холодной,
Как там в озерах высокогорья…
Здесь, у источников с кристальной водой
И раскинуло сады и пашни моё село,
Построило кубики нарядных домов,
Отметило тополем, пирамидальным, каждый двор,
Наполнило воздух ароматом свежих хлебов,
И звоном кузнечим и пением ранним, с хрипотцой, петухов
Навсегда отменило сонную тишину здешних гор…

Совсем, недавно, но уже в другую эпоху,
Это село было маленькой частью державы огромной.
Распласталась, которая меж трёх мировых океанов,
И шестая часть суши была ей подвластна
И вобрала она в себя жизни разных народов,
Их число, почти сто, языков, культур и укладов,
Но нашли они общий язык, язык человеческого счастья,
Как защиту общую от любого ненастья.
То была их мечта о жизни всех равноправных,
И не было каст, сословий и наций неравных.
И не было там никаких олигархов,
И не было, тогда, власти жиреющих банков.
В ней учитель нёс людям свои знания бесплатно,
И врач помогал всем людям не требуя платы,
Свято соблюдая клятву врача Гиппократа,
И книга была там в самом большом почете,
Высшим званием было там звание «Народный».
Милосердие было там не от богатства, а от сердца…

Но напал на державу враг вероломный,
Возомнивший себя особым народом.
Ранним утром, напал он с запада, внезапно,
Предводил эти полчища псих бесноватый.
И смертельный, жестокий вал войск врага, беспощадный,
Уже подкатил к столице мирной державы.
И восстал весь народ на защиту Отчизны,
И собрали все, свои все последние силы,
Сдали каждый и все, всё что во дворах и домах у них было,
Лошадей и корма и весь скот
Всё на фронт! –
Этот клич был велением сердца.
Все запасы еды, и кожи, и ткани,
Семенное зерно и запася муки, всё сельчане отдали.
И в ту зиму совсем без провизии они остались.
«Ничего» - Говорили люди друг другу –
«Наши горы и степь и даже пустыня 
Нам помогут, там же дичи полно и она нам доступна»
Но уж ранней зимой, ещё до нового года
Все мужчины ушли на западный фронт,
Захватив на войну, все боеприпасы,
Ведь винтовки охотников не хуже военных…


И остались в селе только женщины и дети,
Да глубоких стариков по пальцам сочтёте.
Вдруг исчезло зверьё, все куда-то пропали,
Даже собаки, оставшись без корма, сбежали,
Ушли незаметно домашние кошки,
Опустели дворы, не наполнит их больше ребячий хохот.
И замолкла кузня, нет ударов мерных мощного молота,
И не слышно гусей, их солидного вечернего гогота.
Сгинул крик петухов и побудка их никому не нужна,
Скорбным саваном смерти возлегла на село тишина.
И настал голода мор на исходе зимы ненастной,
Все попытки добыть что-то из дичи были напрасны
Сначала люди умирали каждую божью неделю,
А потом каждый день, один из дворов был опечален…

А на западе там, где ковалась победа,
Там служил наш земляк Касымхан, метким снайпером,
Вот когда от столицы враг был отброшен,
Получил он из дома письмо от жены Турсунай, запоздавшее.
«Здравствуй милый Касымжан!» - так звали его в детстве ласково.
«Я пишу тебе уже летом, так как в эту прошлую зиму, очень снежную,
Мы отрезаны были лавинами от всего остального мира,
Ты же знаешь, есть одна лишь дорога в долину
Через проход в ущелье Кокпека, узкий
Вот его завалило снежными лавинами,
Их обрушилось, на беду, сразу несколько,
И никто не смог к нам добраться, очень долгие месяцы.
Все остались здесь, совсем, без питания,
Ведь все запасы и скот для войны  были отданы.
Лишь на первый месяц хватило того, что осталось.
А потом, подмела я амбар и собрала полведра зёрен россыпи,
Помолола, испекла семь лепёшек тоненьких,
И кормила ими детей, почти, что неделю целую.
Стали слабеть они на глазах, очень быстро,
Младший плакал, всё время о тебе спрашивал,
Был уверен, что придёшь ты, и его накормишь.
Средний тоже плакал, в угол тихо забившись,  ,
А вот старший, повзрослел уже, рано, видно,
Всякий раз делил свой кусочек надвое,
И протягивал мне, говоря при этом, ласково –
«Мама ты поешь, если будешь ты, мы будем живы».
Потом разобрала я пол в амбаре, новом,
Как жаль Касымжан, но в щели свежих досок
Провалилось зерна, всего лишь плошка,
Но и этому мы были очень рады,
И ещё одну неделю мы продержались,
Подмела я тщательно хлев и овчарню,
Комбикорма собралось всего пол кастрюли,
Этим супом мы кормились ещё неделю.
Потом ели мы кашицы из мелкой кожи,
Мне пришлось мелко-мелко раскрошить все ремни и сбруи,
И варить долгий суп по полдня, каждый раз и дольше,
Но это давало нам какие-то силы.
Дети наши, Касымжан уж очень ослабели,
По утрам они, совсем, уже, вставать не хотели.
Кожа кончилась в доме, что же мне делать?...


Вдруг сошли снега, как-то очень быстро,
За неделю сошли, хотя и очень снежно было.
А потом за три дня, как-будто, и земля прогрелась,
Побежала я в степь, искать съедобные всходы.
Я бежала с надеждой – может, лебеда уже появилась,
Или клевер, уже, стрельнул листочком съедобным,
А может и мяты фиолетовые почки,
В мокрой земле, уже различимы комочки,
Даже и крапивы первых листочков
Канареечная зелень, пригодилось бы, для моей готовки.
А может и клубни земляной груши,
Я смогу откопать, можно есть и зопник, в кипятке приспущив
Даже из корня лопуха можно муку сделать,
Ну а катран, что зовётся татарским, можно есть сразу,
И готовить его, совсем, не надо…

Но надежды мои, к горю моему, были напрасны,
Запоздала весна из-за зимы ненастной,
Вся черным-черна была степь предгорья,
И уныло ковыль наклонялась по ветру, как бы, от горя.
Ещё не взошло, на чёрной земле, ни одного листочка.
И даже не видно мяты фиолетовых почек,
Ночные холода, ещё, судьбу всех трав вершили
Ну а там, у подножья, ближе к вершинам,
Там где растут съедобные корнеплодные травы,
Там лежал ещё снег, пятнами рваными…

Так брела я в отчаянии, вперившись в землю,
Высматривая на ней хоть какую-то зелень.
Вдруг мелькнуло что-то из под ног в сторону,
Посмотрела вслед, а там суслик столбиком,
Так спокойно стоит, и на меня смотрит,
Ну, как будто, что-то сказать хочет.
Я пошла к нему, как-то не думая,
Словно смогу, подойдя, что-то услышать.
До него не дойдя, я об что-то споткнулась,
Глянула под ноги, а там норка, вся разрытая,
Длинным  проходом часть её вскрыта,
И отводы видны, как маленькие комнаты,
А дне их зёрнышки кучками сложены.
Насчитал я три такие кладовые,
И в каждой горсть зерна пшеницы отборной.
Собрала я всё, до зёрнышка, каждого,
Три горсти зерна – это спасение!
Побежала домой, только крикнула -
«Спасибо дорогой, большое спасибо!»
Сварила я кашу пшеничную, жидкую,
Не стала молоть, но хорошо разварила,
Дети съели её, и как-то ожили,
И даже младший, пусть слабо, но улыбнулся!...


И заснули потом, мы каким-то странным и крепким сном,
Снился суслик мне и ты, как наяву, на поле том,
Как ты строишь им отводной канал, приговаривая - 
«Не затопит, теперь, норки сусликов вешний паводок»
А потом проснулась я, и тут же вспомнила,
То ведь было, когда-то, на самом деле,
Ты строил сусликам отводной ручеёк, маленький
Там, на поля пригорке, где была вчера я,
Ты и правил, каждый год, маленький канальчик,
Норки сусликов от воды спасая
Там, где суслик мне норки раскапывал
И куда, в моём сне, суслик снова звал меня…


Веря и не веря, смеясь над собой,
И проклиная себя и свой странный сон,
Через день я пошла, вновь, на поле то,
О чудо! Опять я увидела его,
Опять он стоит и смотрит внимательно,
Как будто хочет узнать, поняла ли я его,
И снова, три горсти спасения в дар,
От маленького суслика бесценный подарок,
Так ходила на поле я всего две недели,
За эти недели и земля прогрелась,
Там и травы взошли, и на северных склонах
Наконец, и почерневший снег растаял,
Там смогла раскопать я немало корений,
Так держались мы ещё месяц, до самого мая,
Пока на Кокпеке лавины не растаяли,
Пока не пришли к нам обозы спасателей.
Но знаешь, что очень чудесно?
У каждого двора был свой суслик волшебный…


Так мы выжили все этой страшной зимой.
А как ты там, мой дорогой?
Кормят ли вас достаточно,
Там, на войне, не очень опасно?
Береги себя, тепло одевайся,
Ты охотник и ты хорошо стреляешь,
Будь зорким и быть первым старайся,
Говорят, на снайперов, враг особо охотится.
А за нас, ты, уже, не беспокойся,
Дети здоровы, уже бегают по двору.
Нам привезли и еду и зерно семенное,
И лошадей дали, достаточно, для пахоты,
Даже к осени обещали, какой-то, трактор.
Возвращайся скорее, с победой, домой,
Ты нам нужен, наш отец дорогой.
Остаюсь, вся в тоске,
В нашем родном селе,
Твоя Турсунай…»


Прошли годы… и добыта Победа,
Вот вернулся Касымхан, на груди с орденами.
Вновь ожило село, солдаты вернулись,
Во многих дворах дымки заструились,
То в тандырах лепёшки и самсы запекали,
И вновь по утрам петухи закричали,
В кузне молота звон, целый день, раздавался,
То готовились к уборке, орудия правили…

А когда уборка до снегов, закончена,
На токах зерна золотые кучи навалены,
И в погреба картофель с морковью затарены,
И капуста в деревянные бочки заквашена,
А в амбарах, в мешки, зерно заботливо сложено,
На чердаках висят виноградные гроздья,
Млея, иссушаясь в изюм золотистый,
Начинается время – пора сельских тоев речистых.
Но всегда, каждый год, Касымхан, перед этими праздниками,
Спозаранку выводит коня с седельными сумками правлеными,
Сыпет в каждую из них зерна три полные чаши,
И обходит село, у каждого двора кланяясь.
И не громко говорит -
«Отдавать долги пора, ведь…»
И из каждых ворот хозяйка выходит
С полной чашей зерна и сыпет в сумку седельную.
Так наполнив их до краёв
Он выезжает в степь медленным аллюром верхом.
И там, спешившись, находит сусликов норки,
Низко кланяясь, сыплет, неспешно, зерно,
У каждой норки - три полные  горсти…


Покидает солнце долину,
Лишь сверкнёт на последок в дальних вершинах,
Часто-часто кивают в пустыне джейраны,
То ль прощаясь, то ль от ночи отмахиваясь, странно.
Барс в горах отразит яркий луч, в глазках блестящих,
Красным светом сверкнёт волк глазами, ощетинившись шерстью,
Затихают птицы певчие,
И струится, с каждым умолком их, тихий вечер,
А в степи далеко, далеко, там, на горизонте,
Пеший всадник медленно, с лошадью, ходит,
И как будто, найдя кого-то,
Отбивает низкие, до земли, поклоны…

           © Все права: А. Мамиров, 2015 г.