Ламента об Иггтинне. Часть вторая

Но однажды, в увлеченьи
времени забыв теченье,
вдруг рассвет встречает Иггтинн.
Солнце первый раз он видит -
обомлел, заворожённо
наблюдает. Света нити
пронизали образ тёмный.
Приглянулся Иггтинн Солнцу -
статен, горделив, бездонный
взгляд и будто вышедший из горна
локон, исчерна-багровый.
С трепетом, благоговеньем
наш Иггтинн заводит речи:
"Предпочёл бы жизни вечной,
день с тобой, и не сомненья
в том, о Солнце!".
А в ответ надменный голос -
"Это для меня не ново,
ничего не стоит тайна -
жизнь даю я мирозданью,
что мне жалкие признанья?"

День-деньской Иггтинн таился
меж ветвей, вздыхал, томился...
И ждала Луна напрасно
песни чудной переливов.
Места не найдя на небе -
не случилось ли несчастья,
отыскала - нет тропинок
в той глухой и дикой чаще.
Что случилось? Отчего же
к милой Иггтинн не спешит?
В небесах пустует ложе,
глас влюблённый не звенит?
Из каких глубин исходит
голос тот сухой, бесстрастный?

"Не ищи меня напрасно -
истинное встретил Иггтинн.
То - светило! Светит ярко,
жаркий луч жизнь дарит людям,
согревает, лечит, будит...
А твои бедны подарки,
дар твой жалок, дар твой скуден!"
И в ответ Луна печально:
"Пусть же так, пусть каждый судит -
мне не важно то решенье.
Вся в тебе, такая доля -
ты моя и честь и воля...
И одно лишь есть прошенье -
не встречай рассвет ты боле.".
Тут покинул Иггтинн крону,
будто сломлен. Где же стать?
Где же взор удалый, смелый?
То не Иггтинн - тень от тени...
Тут рассвет вступает в дело,
новый день спешит начать,
но тайком Луна сумела
сил Иггтинну передать.
Враз поблёкла, потускнела,
вздох - и нет её на небе...

Солнце вновь встречает Иггтинн,
и, лучами весь пронизан,
серенадой воспевает
красоту и благодать,
и от света снова тает.
Но в ответ ему светило:
"Всякий обо мне мечтает,
чем достоинства проявишь?
Ведь хвалы твои не новы -
капища и храмы строят
в поклоненье мне повсюду,
и деревьям, духам, люду
повсеместно я угодна.".
И тоской-кручиной полон
ночи ждёт Иггтинн наш в кроне.
Вновь его, как покрывалом
мягким, лунный свет окутал.
Голос нежный: "С той минуты
мне и дня и ночи мало,
я молю - чтоб засияла
прежним светом, будь же рядом."
Иггтинн отвечает хладно:
"Не в тебе, Луна, отрада,
ведь нельзя поставить рядом
с Солнцем. Солнцу ставят храмы
и молитвы не смолкают.
А тебя же восхваляет
лишь тоскливый волчий вой.
Что мне быть, Луна, с тобой?"
И в ответ вновь голос грустный:
"Пусть же так, пусть каждый судит -
мне не важно то решенье.
Вся в тебе, такая доля -
ты моя и честь и воля...
Отступись лишь только, чувства
не разделит та гордыня,
мне же мукою отныне
Иггтинна печаль и горе.".
Хуже прежнего он смотрит,
пряди тусклы и безвольны,
длани истончились плетью,
лик прозрачен и бесцветен.
"Он погибнет на рассвете" -
и Луна, опять же тихо,
силы в Иггтинна вложила.
Без последних сил оставшись,
скрылась молча с небосвода.

Иггтинн же, забыв служенье
людям, утра ждёт в волненьи.
И опять ведёт он речи:
"Как мне быть? Ведь безупречен
лик твой, чем же заслужить мне милость?"
И в ответ - "дикарь беспечен,
а приносит мне он жертвы,
на алтарь несёт дары он.
Так пробудь и день и вечер,
выстоишь - тогда уж, верно,
будешь для меня ты милым.".
Молвит он, как одержимый -
"Так и будет, о светило!"
Вышел в поле, вот уж полдень
настаёт, а будто вкопан
в землю бедный наш поклонник...

Смотрит восхищённо, молча,
уж слабей, прозрачней, тоньше
Иггтинн стал, но упоенье
видеть смерть свою мешает:
"ты - мечта!", а сам уж тает...
Вдруг лучи иссякли, темень
всё накрыла покрывалом -
то, что знаем как затменье.
В нарушенье всех законов
то Луна закрыла Солнце.
Истомлённый, измождённый
Иггтинн голосом усталым
на Луны решенье ропщет.
"Скройся, - молит, на прощанье
Солнце ты мешаешь видеть!
Скройся с глаз и не печалься,
счастлив погибает Иггтинн...
Жертвы принести я должен,
чтобы с Солнцем быть хоть дымкой..."
Но Луна лишь улыбнулась,
скрыла Иггтинна и скрылась,
всё лучи вновь пронизали.
Было то затменье кратким,
но Луна с тех пор щербата -
непригляднее чем раньше
стала. Но как только
Иггтинн света вновь возжаждет,
силу всю, да без остатка,
отдаёт и исчезает
постепенно. Месяц каждый
повторяется сначала.
И как только, истончаясь,
полумесяцем явится -
вновь к ней охладеет Иггтинн,
так веков пройдет немало...

Солнце только неизменно,
но гордыня и надменность
уж не тешат - луч всё жарче.
И забыли поклоненье
люди, млад и старче.