Охота на самого себя. Смерть безконца

Ослепшей волчицей рыщу по тропам-
(Любовь ускользает, любовь-недотрога!)
Но чувствует кровь, что так будет лучше.
И чувствует кровь, что так только лучше…

Во тьме натыкаюсь на след  невесомый,
наверное, это   койот аризонский…
Он рыщет по тропам в предчувствие чуда,
и я улыбаюсь: чудесам - я Иуда.

Его путанный шаг- как арабская вязь-
как бы я не хотел мне не взять его в пасть.
На часах скоро полночь,  дня  двадцать второго...
на часах скоро ноль- состояние Бога.

И  койот тот исчезнет, словно  вытертый с диска,
в ноле, как охотник, как его меткий выстрел,
который убил меня    еще на кануне,
за  оскал моей пасти, за мех моей шкуры.

И я  с таксидермным оскалом старой   волчицы,
давно уже чучело  над полкой каминной,
Давно уже кем-то добытый трофей…
Вновь бреду из утробу бездонных нолей.

И  вновь слышу запах  кичливый и стойкий.
конечно же, это - койот аризонский….
Он рыщет во тьме  по запутанным тропам,
поглощая любовь,  что стоит при дорогах…

Встречая зарю, что легла как блудница
на ложе лукавого мрачного принца.
Встречая печаль и едкую горечь
в мякоти страсти  сладкой и сочной.

Что может  еще он найти в этой чаще?
Оставлю его, пожелаю удачи.
Мой запах  ему еще не знакомый,
мой запах пропитан   опасной тоскою.

В этом мглистом лесу, где сов суеверий
кормят мыши лживых идей и поверий.
Я ищу  благородную правду- оленя,
меж капканов из фальши менестреля-медведя.

Но мне быть убитым охотником в спину,
Впрочем, я наблюдал уже эту картину.
И мне интересно лишь только одно:
охотник то знает, что я с ним за одно?

Что мы с ним играем эту вечную сцену
чтоб свершились законы и  вехи вселенной.
Чтоб таинственный зритель, где- то там в темноте,
В финале  поверил своей же мечте…