маленькие элегии к Мари

I.
Всё это, моя милая Мари,
стремится непрерывно к истощенью.
Погибель чувств рождает изнутри
наружу незаметное смещенье
ума. И как заметит обыватель,
рождённый в ночь под яркою звездой,
я слишком глуп и слишком был мечтатель,
пытаясь увести тебя с собой.

II.
Он будет прав. Душа моя, что море,
из этих стен прольётся на людей.
Я буду жить в несчастии и горе,
курить табак, считать твоих гостей.
Картины на стене растают на рассвете,
заходит солнце в комнату – пуста.
Душа стекла по пальцам, на паркете
оставив след горящего куста.

III.
Я буду жить. Марать тетради мыслью –
не худшее лекарство от любви.
Деревья выливают кроны, высью
манят меня, жестокая Мари.
Там, за окном, все признаки движенья,
участия обыденной мечты.
Я был так глуп, теперь прошу прощения
у стула, на который села б ты,

IV.
едва заслышав жалкий монолог.
О стул! Прости, что зелень платья
и нежность рук, и лёгкость этих ног
заставил бы тебя вновь испытать я.
О милый дом! Как много ты хранишь
и памяти, и боли, и обиды.
О милая Мари! Ты так спокойно спишь!
Нарушены весы твоей Фемиды.

V.
С тех пор, как ты уехала, душа,
несладок чай, вокруг похолодало.
Потёртый чемодан, материей шурша,
напомнит, как неловко собирала
ты свой наряд, платки, шитьё, заколки.
Не влезло. Ты взяла другой.
И взгляд из-под янтарной чёлки
Кричал: «Я больше не с тобой!».

VI.
Твоя улыбка, дивная Мари,
была загадочней и краше Мона Лизы.
Когда я говорил тебе об этом, то внутри
сжималось всё, как было в Дионисе,
когда в него вселила бес богиня Гера.
А ты, сдувая челку, отвечала,
что необычностей в себе не замечала.
Безумец я, а ты – моя гетера.

VII.
Всё это, моя бедная Мари,
стремилось изначально к завершенью.
Я попросту был слеп: безумствовал: «Гори!» -
кричал на пепелище отношений
моих - с тобой, твоих – с постылым бытом,
с чувством достоинства и долга предо мной.
И чаша до краёв была, но, будучи разбитой,
откладывала срок, как тишь перед грозой.

VIII.
О милая Мари! Прости мне свет, прости
мою любовь, не ставшую надгробьем
над общею могилою с тобой. Зане мне не спасти
тебя. И всех, по твоему подобью,
которые придут. Твоё исчезновенье –
мне эпитафия. С рассветом я исчезну,
как дань во тьму полуночного бденья –
за то, что не сберёг – в зияющую бездну

Памяти твоей.