О Ван Ли и пустынном шакале

(Баллада о недалёком прошлом)

Под комья сыпучей земли
упрятали «брата» Ван Ли.
И,  чтобы пустынный шакал
оттуда его не достал,
тайник окропили  кругом
токсичным  сухим порошком.

Подружка его Фируза
закрыла Ван Ли глаза.
А утром в далёкий Пекин
уйдёт извещенье Цзынь Фын,
его безутешной вдове
о том, что в далёкой земле
под комья всё той же земли
упрятали мужа Ван Ли,
и, чтобы пустынный шакал
оттуда его не достал,
тайник окропили кругом
отравленным тем порошком.
О том, как полковник Ван Ли
в дремучей афганской дали
«честь родины свято берёг
и, выполнив рыцарский долг,
китайцем себя показал
достойным наград и похвал…».

Не скажут китайской ханум
(дабы исключить лишний шум),
на чём подвизался Ван Ли
в пустынях далёкой земли,
какие уроки давал
мятежникам пепельных скал,
какие слова говорил,
кого наставлял и учил,
как быстро и чисто убить,
взорвать, захватить, отравить.
Как резать, купая в крови,
«неверных собак шурави»,
случись им отстать от своих
в пустынях отнюдь не пустых.

О том не узнает «ханум»,
как крутится пуля «дум-дум»,
каков удушающий газ,
тайком проникающий в класс,
жестокие муки детей
и опустошённый лицей.
Прийдёт ли такое на ум
далёкой китайской «ханум»?

«Железный сардар» Ахмед Шах,
чьё имя навязло в ушах
в восточной долине Панджшер
добрался до этих пещер,
добрался до пепельных скал,
высокую честь оказал.
«Советнику, брату Ван Ли»
в ладонь изумруды легли.
Холодный, зелёный огонь
обрызгал сухую ладонь

Какой замечательный куш!
И только седой Гиндукуш,
и только плешивый шакал
о щедром подарке узнал.
Кто знает, быть может Ван Ли
Вдали от китайской земли,
Солидный «форчун» сколотив,
До старости мирно дожив,
Содеянным не огорчён,
Не стал бы жалеть ни о чём.
Внучат на коленях качал,
С улыбкой о прошлом молчал.

Единственный бог есть Аллах.
Он в наших делах и грехах,
пророка имам и отец,
начало всему и конец.
Луна не воротится вспять,
и в книге судеб не понять
того, что угодно творцу,
ни юноше, ни мудрецу…

… Ван Ли на циновке лежит,
вполне натурально убит.
не дышит уже, не встаёт,
лежит и тихонько гниёт.
(Случайный, залётный свинец
прикончил  его наконец.)
Скончался китайский аскер
пяти орденов кавалер.
Всё подлинно, как на войне.
На этой конкретной вдвойне.

Под комья сыпучей земли
упрячут поглубже Ван Ли.
И, чтобы пустынный шакал
оттуда его не достал,
тайник обработав кругом
токсичным сухим порошком,
отшлёпают телекс в Пекин
супруге героя Цзынь  Фын
о том, что уже не вернуть
того, кто отправился в путь
из этой юдоли земной
в Аллаха небесный  покой.               

А где изумруды Ван Ли?
И как вы подумать могли,
что сей обстоятельный стих
уже не споткнётся о них.
Тайком в отвороты штиблет
пяток драгоценных монет
и камни, что шах подарил,
Ванн Ли аккуратно зашил.
И только премудрый шакал,
старик, резидент этих скал
пронюхал нехитрый секрет
китайских военных штиблет.
Однако свободный шакал
на камушки эти начхал.

Три сотни джерибов земли
от троп караванных вдали
давали шакалу приют
и стол незатейливых блюд.
Угодья у пепельных скал
отшельник своими считал.
Но вот на участке возник
помянутый выше тайник.
Представьте-ка, что испытал
законный хозяин шакал.

Ещё не минуло трёх лун,
как джин безобразный Меймун,
(где в мутном сиянье луны
едва очертанья видны
угрюмых, зазубренных скал),
потерянной жизни взалкав,
во мраке встаёт из земли
фантом иноверца Ван Ли,
и видит,  «О ужас, их нет!»
его бесподобных штиблет».
(Подружка его Фируза,
бесстыжие пряча глаза,
стащила штиблеты Ван Ли,
на память ли, корысти ли?)
И только пустынный шакал… .
… Но лишнего он не болтал.

Бесплотный, безжизненный вой
исторгся из тверди земной.
Пронзительный смерч, заплескав
о скалы горстями песка,
песчаные реки разлил.
По горло в летучей пыли
слонялся расстроенный дух
к ненастью презрительно глух.

Но что там такое вдали
увидел покойник Ван Ли?
Два камня сверкнули в ночи,
как две изумрудных свечи
сквозь бешенный бури разгул.
И руки Ван Ли протянул
и прянул в безумную ночь.
Опрометью бросился прочь
плешивый пустынный шакал.
Но призрак шакала догнал…

Неистовых вихрей поток
с зарёю ушёл на восток.
Румянец на скалах нагих.
Пейзаж неприветлив но тих.
На землю глядит с вышины
истаявший серпик луны.
Блуждающий  луч отыскал
тайник у подножия скал.
Над ним громоздился песок.
Налево и наискосок
на гребне бархана лежал
вполне околевший шакал,
свернувшись, как- будто бы спал,
но явно уже не дышал.
Коростою   кровь запеклась
в провалах  потерянных глаз.

С тех пор лишь погаснет восток,
и буря поднимет песок,
тот час же встаёт из земли
душа проходимца Ван Ли
и ищет пропажу в песках,
внушая смятенье и страх
всему, что в пустыне живёт,
надеясь, что вновь обретёт
каменья, что сам Ахмед Шах
в суровых Афганских горах
вручил иноверцу Ван Ли,
в залог ли, от щедрости ли?