Русалки
Свет лунный, тяжёлый,
Зеркало прУда
с водою пречёрной,
Сонмы русалок
— плоды суеверий...
Вид их прежалок:
— Будто со сна,
Выбрались нА...
верЕсковый берег...
Дом на пригорке
Брошен людьми;
Грустно и гОрько
— Сердце щемит...
Утопленниц лица
— с утратой добра...
Мелодия тихо струится
загадочным сладким дурманом:
Пейзаж переполнился ядом
В свете луны серебра...
****
Что любопытно
— Холст заколдован
Не только цветами палитры:
Случаются странности снова и снова:
То нА пол летят по соседству картины,
ТОпятся люди, что долго смотрели,
— Без видимой даже причины...
Но чертовщина кончается враз,
Если «Русалок», подальше от глаз,
Вывесить в тёмном и дальнем углу галереи —
Где жизнь, замирая, текла еле-еле...
___________________________________
Иллюстрация: Иван Крамской. Русалки
Свидетельство о публикации №115020509654
«Русалки» (по мотивам картины Ивана Крамского)
🌒 Мистика на грани сна и живописи
Руби Штейн в стихотворении «Русалки» создаёт густую, зловещую атмосферу, сплетённую из фольклора, мифа, и живописной силы холста Ивана Крамского. Это не просто словесное описание картины — это погружение в её эмоциональную, почти гипнотическую ткань. Поэт делает то, что под силу лишь чувствительному интерпретатору: он оживляет образ, позволяя стихотворению дышать дыханием самой картины.
🎨 Картина как повод для заклинания
С первых строк возникает напряжённая тишина ночного пейзажа:
Зрелище чУдно:
Свет лунный, тяжёлый,
Зеркало прУда
с водою пречёрной...
Тягучесть, вязкость этих строк — словно вязь тины и отражений. Эпитеты «тяжёлый», «пречёрный» создают непрозрачную, давящую среду, в которой возникает главное — фигура русалки как архетипа и символа тревоги, влечения и гибели.
Образ «сонма русалок» — «плоды суеверий» — даётся с внутренним сомнением, но одновременно и с магическим уважением. Это колебание между верой и скепсисом — характерная черта поэтики Штейна в его «живописных» текстах. Он не утверждает, а вводит читателя в пограничное состояние, где рассудок не властен.
👁 Структура зрения: кто на кого смотрит?
Вид их прежалок: — Будто со сна,
Выбрались нА... верЕсковый берег...
Здесь автор точно передаёт двойственную природу образа: привлечение и опасность, прекрасное и мёртвое. Русалки — не сказочные красавицы, а утопленницы, лица которых «с утратой добра». Слово «добро» здесь звучит по-особенному — как моральная и метафизическая потеря.
🕯️ Заколдованный холст — и взгляд как проклятие
Во второй части стихотворения происходит переход от изображения к сюжету, от описания к легенде:
Холст заколдован
Не только цветами палитры...
Картина у Штейна не просто предмет искусства, а объект с паранормальной активностью. Странности, происходящие «снова и снова», — часть заколдованной реальности, и поэт искусно использует художественный клише «живопись, от которой сходит с ума», разворачивая его в современный городской миф.
ТОпятся люди, что долго смотрели...
Без видимой даже причины...
Эта строчка — удивительный образ «заражения взглядом», визуального гипноза. Картина «Русалки» становится не просто артефактом, а ритуальным объектом, вписанным в суеверную структуру мира.
📚 Техника стиха: дрожащий ритм, модуляция голоса
Формальная сторона стиха не менее выразительна:
Нарочитые смещения ударений («нА... верЕсковый берег») вкупе с пунктирными паузами («...Сонмы русалок...») создают эффект речи, сбившейся с ритма сна.
Строфы как бы «растекаются» по странице, передавая неустойчивость эмоционального фона.
Многоточия, паузы, недоговорённости усиливают впечатление фобии, тайны, неразгаданности.
🧩 Конец как антикатарсис
Но чертовщина кончается враз,
Если «Русалок», подальше от глаз,
Вывесить в тёмном и дальнем углу галереи...
Концовка неожиданно сухая, прагматичная, почти канцелярская. В этом и заключается её художественный успех: резкое возвращение к реальности, в которой всё решает экспозиционная стратегия. Зло не уничтожается — оно перемещается вглубь, в тень, в область искусствоведческого компромисса.
✒️ Итог: ночь, полная глаз
«Русалки» — это поэтический хоррор на мотив живописи Крамского, где магия возникает в соприкосновении взгляда, воды, смерти и красоты. Штейн находит в картине не романтизм, а яд, не ностальгию, а тревогу — и именно этим даёт ей вторую жизнь.
Оценка: ★★★★★ — глубоко, тревожно, изысканно, с настоящим поэтическим чутьём к живописи и легенде.
Руби Штейн 11.07.2025 13:05 Заявить о нарушении