Память сердца

Может, кажется, очень просто
 вспоминать о том, как это было,
  как голубоглазая девочка-подросток
   мать, братишку, отца любила;
радовалась и школьной парте,
 и полевым ромашкам,
  и небу, синеющему над головой,
   и ящерицам, и букашкам,
    и бабочкам, порхающим над травой.
Как сажала под окнами
 черенки берёзы и тополя
  и, подражая Мичурину,
   то мать-и-мачеху,
    то цветы и листья картофеля
прививала к жёлтому одуванчику…

Но однажды средь ночи
 страшным кровавым заревом
  окрасился горизонт.
По грозному прозвучало заново
 «тыл» и «фронт»
  или ещё короче:
   В О Й Н А !

Огнедышащая волна,
 потрясая,
  тревожно хлынула в радио…
   В О Й Н А !
В чей дом бедой не вошла она?
Чьё детство было врагом не украдено?..
Дымят развалины.
 Рвётся к столице.
  Лютует зверь.
   Льются чёрные мутные реки крови.
Всё – для Победы!
 Товарищ, мужайся, верь!
  Пионеры!
   Будьте готовы!

Отец – на фронте,
 откуда – ни весточки, ни письма.
А здесь, в тылу, через все округи
 свирепая,
  в тьму окутанная зима
   жжёт морозами,
    кружат вьюги,
     лютая, разгневанная пурга…
Она и там, на виду у Смерти,
 там, где босиком,
  раздетая,
   по снегам
    Зоя идёт под штыком.
     В бессмертье…
Нет. Не там…
Девочка в Уральском тылу
 видит сжавшимся сердцем,
  что Зоя рядом,
   и фриц
    гонит босую её
     по завьюженному селу,
      подносит огонь к лицу
       и бьёт прикладом.
«Пить!» – шепчут Зоины губы,
 она – в бреду:
  огонь и мороз,
   и штык впиваясь,
    бушуют в теле…

«Пить!» – просят другие губы,
 где Смерть ещё сторожит беду,
  склонясь над матерью,
   что лежит в постели…

В звериной ярости фашисты
 снова Зое чинят допрос,
  и по прежнему
   Зоя молчит упрямо…

А далеко от неё, в тылу
 уже не скрывая ни слов, ни слёз,
  девочка шепчет:
   «Мама, не умирай!
    МАМА…»
Но стонет люто
 смертельно-разгульная злая ночь.
  И плачет девочка,
   которой, как Зое,
    уже не в силах никто помочь…

Девчушка,
 родная моя,
  крепись,
   не плачь.
Возьми себя, как и Зоя, в руки.
Ты знаешь, как был бы доволен
 гитлеровский палач,
  если б видел
   слёзы твои.
    И муки!..
Да, он и детской слабости был бы рад –
 он и ей, смеясь,
  надел бы тогда оковы…
И как «Служу!..» стране говорит солдат,
 она салютует:
  «Всегда готова!»
Всегда готова.
 Всегда…
  А ходит лишь в третий класс.
   Потом – в четвёртый.
    Пятый…
И учат её
 одевать противогаз.
  Стрелять.
   И бросать гранаты…
Это – школьный урок!
 А не бред.
  И не сновидения.
И не ребячья игра в военные нападения.
Это –
 ДЕТСТВО   НЕ   ДЕТСКОЕ!
Наделённое
 скупыми хлебными граммами.
  Искалеченное незабываемыми
   душевными травмами.
Это – прошлое,
 из-за которого
  так много, о чём мечталось,
   в жизни девочкою
    ещё не сделано.
Но сколько было
 уже невозвратимо
  потеряно…

Цветут улыбки на лицах
 счастливых других ребят,
  глаза которых
   не застилала война слезою.
Но если опять будет надо,
 любой и сейчас стократ
  пройдёт за их детство
   дорогой бессмертной Зои.
                1961 год
    _____     _____     _____