Ас

Серебряной стрелой взмывает ввысь
красавец - истребитель-перехватчик.
Пробил легко он облачный карниз,
ведь за штурвалом ас, по сути - мальчик.

С азартом начинает высший пилотаж
недавний выпускник, орденоносец.
Он опытный имел когда-то экипаж
и дом летающий - родной ракетоносец.

В походах месяцами висели над Землёй,
дежурили, забыв число закатов.
Холодная луна манила за собой,
пропеллеры приветы слали Штатам.

Сменял товарища товарищ на посту.
Кто уходил вздремнуть, кто кофе заварить,
а кто-то музыку ловил и красоту
на звёздном небе начинал хвалить.

Период монотонности работы
лишь топливозаправщик нарушал,
"кормилец" непременно проявлял заботу,
при этом шлангом в "носик" целовал.

Когда пошли часы последние полёта,
взял курс домой корабль боевой,
и солнце весело играло с самолётом,
и был прогноз получен штормовой.

Наш штурман проложил в обход дорогу.
Впритирку шли, чтоб топливо сберечь.
Тут ровный гул взорвала вдруг тревога,
шарахнула по нервам как картечь.

Из тучки маленькой, невзрачной, смолью чёрной,
мелькнуло ослепительно ядро.
Взорвался правый двигатель, осколком
с остатком топлива пробило бак-крыло.

Горел мотор, горючее струилось
и смешивалось с дымом пополам,
а шаровые молнии взбесились.
Одна, пробив стекло, ушла в штурвал.

При этом командира зацепила,
и в кресле мёртв сидит он, чуть дымясь.
Вторая,залетевшая, резвилась,
покуда в штурманских часах не улеглась.

Командование взял мальчишка-лейтенантик,
зачислен он вторым пилотом был.
И будучи в душе - сплошной романтик,
бесстрашно, зубы сжав, громадину садил.

Внезапно стих мотор, соседний с правым,
но на земле видна спасенья полоса.
Вот шасси вышли, как по маслу - плавно.
Вдруг вспышка слЕпит лётчику глаза.

Сверкают молнии, как-будто обозлились.
Дождь сделал полосу бурлящею рекой.
Лишь камикадзе на неё б садились,
тем более не видя пред собой.

Но, руководствуясь диспетчера словами,
почти вслепую посадил он "гроб",
и шины мокрые от ярости визжали,
и руководство мокрый вытирало лоб.

Огромной массой воздух рассекая,
как призрак серый, в темноте скользил,
округу факелом мотора озаряя,
серебряный крылатый "крокодил".

За ним неслась вся свита из породы
"пожарных", "скорых" и других машин,
и если б не капризы матушки-природы,
он много лет ещё Отчизне бы служил.

Но тормоза по-максимуму сжали
колодки новеньких пузатеньких колёс.
Спасенья метры с паром исчезали,
и исчезал асфальт, а там - степной покос.

Передним колесом запнувшись на бурьяне,
вдруг вздрогнул великан, опоры две сломив.
И, не успев заметить роковую рану,
в раскисший чернозём крыло и нос вонзил.

Под вой пронзительный и жалобный сирены,
в дожде смешался шлангов водопад.
Одетый в одеяло белоснежной пены,
на поле боя отдыхал солдат.

А тех,кто выжил в нём, уж увозила "скорая".
Повсюду раздавались голоса.
И для кого-то жизнь ещё сулила многое,
а для героев вечно вскрыты небеса.

Наш юный офицер, пройдя все муки ада,
через три дня друзей похоронил.
То были: командир, погибший от разряда,
и штурман-весельчак, немного он прожил.

Потерь страшней в полку давно уж не бывало,
по крайней мере, за десяток лет.
Хоть авиаотряд судьба не баловала,
но всё-таки спасала от жестоких бед.

Тяжёл и сложен был разбор того полёта:
учитывалось всё до самых мелочей,
и "чёрный ящик", и разговор пилотов,
и каждый час дежурных долгих дней.

Но завершён и этот бой очередной победой,
ведь здравый разум жив у нас пока.
Больней в печали не было беседы,
где поминали водкой "из горла".

Прошёл уж год, живым - почёт и слава,
и орденом отмечен ратный труд.
Да вы и сами посудите, право,
того мальчишку Испытателем зовут.

Сейчас он выжимает без остатка
всё из железки с соплами турбин,
но только в микрофоне слышно:"БрАтки!
Как жаль не видеть вам сегодняшних машин."

И, жизнью каждый миг своей рискуя
так, что в глазах мелькали ярко звёзды,
в бездонной выси следом от турбин рисуя,
браткАм дарил он облачные розы.