Стреляя в молоко

Новый месяц в стыдливую воду опущен
Решка-решка, ребро, решка-решка, орёл.
Я смотрю на изнанку, за веком опухшим
Как меня без потерь ненаглядный обрёл.
Как бегу я к нему по траве и по солнцу,
Ни на йоту не ставшая злей и мудрей.
Как рука на волнах непокорных пасётся
И смиряется русое поле кудрей.
Как на первых порах помогал одеваться,
Как посудная лавка пригрела слона.
У крещенских морозов предел минус двадцать,
На асфальте зимы вавилонской слюна.
Как на улице падалью пахнет и йодом
В те минуты, когда от него я иду.
Мне позволено льнуть, раз намазано мёдом,
Плыть по вязкому снегу и тонкому льду.
Но застыну когда-нибудь лотовой солью,
Переставшая хлопать любыми дверьми.
Не выходит дышать ни дуэтом, ни соло
И рефреном стучится: верни нас, верни.
Я бегу напитаться и впрок налюбиться,
Иссушенная ветрами бывших истом.
На околицу с вызовом самоубийцы.
В небо тополь взметается волчьим хвостом.
За воротами песенка про Ману Чао
Бьёт наотмашь, как снегом, как чёрной листвой.
Я не знаю, как справиться. Вновь промолчала.
Востроглазый, ты чей? Навсегда сам не свой?
Я подвержена приступам памяти гордой:
Вот лежим, на горячем капоте ютясь.
Подо мной драгоценностью стелется город,
Надо мной вышивается звёздная вязь.
До - дорога и озеро, грязь, хор лягушек.
Если помнить лишь то, что ты выбрал мне сам.
И я падаю тяжко в пучину подушек,
Распахнувшая рёбра навстречу тем снам.