Немного о текущей ситуации

Леонид Костюков

Немного о текущей ситуации и книге стихотворений Ирины Ермаковой «Седьмая»

1.По моему стойкому ощущению, мы сейчас попали в ситуацию партийности в литературе, гораздо более жесткую, чем брежневская эпоха, которая скорее представляла из себя пародию на партийность. Если бегло очертить партийные контуры, то есть группа лиц, совместно распивающих алкоголь и вспоминающих блаженные времена Литинститута; есть группа лиц, совместно и без улыбки трактующих Бодрийяра и пишущих легко переводимые имитации стихов. Для краткости миную описания менее влиятельных групп. Также для краткости и из брезгливости не приплетаю политику, проводящую примерно по тем же линиям разреза размежевания более глубокие и менее поправимые.

2.Кратко объясню, почему партийность в литературе кажется мне вредным явлением. Партия в условиях конкуренции с другими партиями остро нуждается в приращении новыми членами, что резко понижает требования к качеству текста. Перефразируя Экклезиаста, «и это сойдет». Был бы свой. Сублиматом качества становятся метки внутри текста, сигнализирующие «я свой». Это скучно и отвратительно.

3.На фоне разжижения собственно литературы умаление роли литературной критики – явление вторичное и неважное, как насморк, сопутствующий чуме. Свои и так знают, а на чужих насрать наплевать. Параллельное явление – вырождение публицистики в гримасы понимания между своими и пустую ругань между партиями.

4.Зачем я на этом фоне пишу (хотя бы и в тезисной форме) нечто, имеющее отдаленное отношение к критике? Отвечаю как на духу: сам не знаю, и уж точно в последний раз. Почему именно об Ирине Ермаковой? В частности, потому что это самый беспартийный поэт из мне известных.

5.Стихотворения, собранные в книгу «Седьмая»[1], написаны на протяжении всего текущего тысячелетия (которое, впрочем, не так давно началось). Их акустика не соотнесена с акустическими свойствами зала, куда эта книга попала в 2014 году. Они: громче, четче, шире по диапазону. Обобщая: эти стихи гораздо лучше, чем было бы достаточно для сегодня. Рискну предположить, что это может стать проблемой книги (настолько, насколько у некоммерческого сектора книгоиздания вообще бывают проблемы).

6.К вопросу о цельности книги. Цельность – это то, чего хронически недостает автору, находящемуся внутри корпуса своих стихотворений, и то, чего обычно вполне хватает читателю, так или иначе вписывающему книгу в культурный контекст. Поэтому обычно идеи по добавочной внутренней организации книги излишни. Структура «Седьмой» не утомляет. Во-первых (и это главное) нет стихов, специально написанных под ячейку структуры. Во-вторых, принцип организации прост и прозрачен. В-третьих, слышится легкое поскрипывание, сопротивление материала, когда живое и самобытное занимает предназначенное ему место, но с легким перекосом, и этот перекос придает очарование конструкции.

7.Я не буду писать о параллелях, ассоциациях, перекличках и тому подобном. Все желающие увидят скрытую цитату, например, из Тарковского, и оценят ее уместность. Давайте доверять друг другу: прочли – значит, прочли.

8.Ирина Ермакова пишет о другом конце эмоционального акта: не столько о своей любви к людям, сколько о любви людей к ней; о голосах, зовущих ее по имени. Если в лирике автор – своеобразный донор чувства, то здесь – скорее реципиент. Конечно, мы можем говорить о хорошей работе почты не когда письмо отослано, а когда оно дошло до адресата. Поэтому позиция успешного адресата очень емкая и достоверная. Я бы назвал это обратной лирикой. Эпос? Ну, постольку поскольку…

9.Место действия «Седьмой» – точнее, многих стихотворений книги – пограничное пространство. Впрочем, наверное, не вполне удачный термин, потому что я имею в виду не узкую полосу между чем-то и чем-то, а, скажем, океанский шторм. Или какую-нибудь воздушную электромагнитную бурю. Нелепо было бы говорить о гуманности / антигуманности этих пространств: они просто не предназначены для жизни. Как говорится, не стой под стрелой. Но лирический герой Ирины Ермаковой раз за разом оказывается в таких передрягах, и хрупкая жизнь сохраняется «неизвестным науке способом». Наверное, это род экзистенциализма. Нет нужды говорить, что не самое важное в таких испытаниях заведомо выгорает.

10.  Стойкое ощущение, что автор ищет и добывает из слов не просто свет, а свет физический. Как ни парадоксально, добыть из этого материала духовный свет легче и менее ценно. И иногда лучи этого света, кажется, прорываются сквозь типографский шрифт.