Бабушка и Ведьма

   - Быль -               

- Бабушка, расскажи!
- Спи давай!
- Ну бабушка! Ну пожалуйста, миленькая!
- Все, угомонись. Потом как-нибудь.
- Бабушка! Ты же обещала! А я глаза закрою – вот!
И я честно закрываю глаза, вытягиваюсь в струнку под одеялом и делаю серьезное лицо.
Бабушка задумчиво подпирает кулаком щеку.
-  А как родители придут!
- Они к Щербининым ушли. Ты же знаешь, они там всегда долго…
- Знаю…
Бабушка тихо дышит в темноте. Я своим детским чутьем понимаю, что еще немножко, и бабуся сдастся, расскажет мне нечто, даже сейчас в глубине души пугающее и волнующее ее. И тогда я кидаю последний козырь:
- Бабушка, расскажи! Я завтра буду манную кашу есть!
Манная каша была проклятьем моего детства. Спросите, почему, ведь многие любят ее?
Просто однажды, еще в детском саду, произошла неприятная история. Невкусная. Не к столу будет сказанная. Но если уж честно, то до конца.
За маленьким столиком во время обеда сидели двое детей: Вовка Якорев и я. Нянечки принесли любимую манную кашу. Капнули каждому варенья – с чайную ложечку. Толстый Вовка Якорев уже отправил за обе щеки внушительную порцию и наслаждался. А я с девичьей грацией, аккуратно перемешивала сладкое варево. И вдруг…вдруг Вовка Якорев ка-а-ак чихнет с полным ртом! И все содержимое его рта, и тем паче, носа оказалось в моей тарелке. Во всей своей красе. С тех пор я манную кашу не вожделею.
Поэтому, приводя бабушке такой серьезный аргумент, я знала, чем жертвую. И бабушка знала. Она сдалась. Какое-то время еще посидела, повздыхала в темноте, и начала припоминать:
- Не к ночи это надо рассказывать. Ладно...Упрямая,все равно не уснешь. Слушай.
Родилась я в девятнадцатом году*.  После меня у отца с матерью еще двое детей было – брат и сестра. Но я была старшая. А это что значит? Это – все хозяйство в доме уже с малых лет на мне. Воды принести, какой-никакой обед сготовить, прибраться, пол до блеска вымыть. Отец мой, Леонтий, человек был строгий, нелюдимый, хмурый. Чуть что - мог и палкой наподдать. Овдовел он рано, а трое детей… Мама, Галина – умерла скоротечно, от тифа.  Так и остались мы наполовину сиротами. А голод в стране стоял- страсть какой! Соседи наши, Вишенковы, всей семьей распухли, да умерли. Но в деревне все равно было полегче, чем в городе. Все-таки на земле живешь – что воткнешь в нее- то и получишь.
Было у отца три сестры, мои тетки. Удалось им в самый голод на Украину уехать, на Дон. Мы же из казаков донских были – сам царь Николай**назначил дядьку моего начальником погранзаставы в Зайсане – вот и отбыли к месту службы с детьми, с семьями…Ндаа…Ну, а теперь стало быть, тетки с дедом обратно уехали – на исконную родину. Отец остался хозяйство подымать. Только все наперебой сватать его стали – а как? Мужик молодой в расцвете сил, хозяйка нужна- кому работать? Ну, и спровадили нас, детей, к теткам, чтоб мы не мешались, под ногами не путались. Совсем отрезанными ломтями стали. Мне уж тогда тринадцать стукнуло.
Старшая тетка за нами приехала. Слышала – ругались они с отцом шибко, потом оба плакали. Поужинали, что Бог послал, - примирились. Тетка-то постряпушки с собой привезла, и пока мы ели их так, что за ушами трещало, - смотрела на нас жалостливыми глазами. Прощались недолго. Собрали каждый свой узелок – да на поезд. Отец-то спозаранку на поле был – не увидели его. Больше уж никогда не увидели.
 В дороге сестра моя младшая умерла. Брат болел тоже, но до Украины доехал. Там его двоюродный дед в семью забрал, в соседнюю станицу. Мало потом с ним виделись. А я у теток осталась. Ничего. Старшая тетка, Нина, мне вместо матери стала. Строгая была, как отец, малоразговорчивая, но добрая и работящая. Учила меня всему. И шить, и вязать. «Учись,- говорила, - Ганя***, женщина все должна уметь делать. Вырастешь, дети пойдут, так дитенку свяжешь и сошьешь.»
На Украине голод чувствовался не так остро. Все-таки, юг. Хлеба, фруктов было больше. Крапива росла позадь огорода – ого-го какая!
- Бабушка! А крапива-то причем?
- Как это? А в борщ добавляли. Вот летом нарву да сварю – язык проглотишь!
Вторая моя тетка, Клавдия – ух, красивая была! Женихи за ней хороводились… Работала в сельсовете. Сам председатель до дому ее провожал. Ну, да ладно, про то тебе знать не надо… Лучшая в станице певунья да плясунья была! Где бабы, девки толкутся – хохочут, мужиков задирают, аль гулянка кака - там наша Клавка первая! А замуж она и вовсе не рвалась. Она, вишь, ученая была, сама зарабатывала.  Семья ей, вроде, как и ни к чему. На нас она мало внимания обращала. Живем да и живем. Но не обижала. Тогда люди добрее были.
А третья тетка и вовсе моей подружкой любимой стала! Матрена – то!
- Баба Мотя? Которая в Алма-Ате?
-Ну да. Ты спи…спи и слушай.
Мотя-то меня всего на год старше была. Все думали, что мы сестры -  обе маленькие росточком, шустрые. Ей-то, как мы приехали, уже четырнадцать исполнилось – по деревенским меркам почти невеста. А какая там невеста –тощая да малорослая. Так мы и ходили вместе, парочкой. Хорошая она, Мотя–то…Только все мечтала о чем-то…Читать-то она поболе меня умела, книжки брала в сельской библиотеке. Вот прочтет что-нибудь и мечтает…Фантазерка такая!
Вот она-то мне первая и сказала, что в деревне есть ведьма. Настоящая! И жила она в нашей стороне, за рекой, на дальней улице.
- Помнишь, в салки играли, подошла девка такая - длинная, косая, в конопушках вся? Это дочь ее, Бронька. Она придурковатая.
- Это та,которую в игру не взяли? А она нам потом кулаком грозила?
- Она….
Поговорили и забыли. Если б не случай…Потерялась у нас коза. Веркой звали. Отвязалась, пока паслась у забора, - и ну в неизвестном направлении! Вредная была, с норовом. Взрослые,конечно, на нас кричать! Ну, мы с Мотей-то и побежали лугами – перелесками, Верку искать. Бежим, кричим, ног под собой не чуем. А время тогда голодное было. Козу могли найти, украсть и забить на мясо. Вот мы испугались! Но тут дядя Степан, деревенский почтальон, говорит: видел-де он нашу козу под яром, из речки попила, да на ту сторону подалась. Делать нечего, побежали мы с Мотей. До мостика было далеко, платьишки повыше приподняли, и перешли речушку вброд. Вышли к чужим огородам. Нашли межу, пошли потихоньку, а сами кричим на разные голоса: «Верка! Верка!» Не видать козы.

А тут межа кончилась. Но вышли мы куда-то не туда: место глухое, домов напротив не видно. Рядом изба имеется, развалюха такая, а больше ничего: лесок, за ним поле. Пришлось через двор идти – к калитке. Но это ж не дело – по чужому двору ходить. Вот Мотя, как старшая, и позвала: «Хозяюшка-а! Есть тут кто? Дозвольте вашим двором пройти.  Мы козу ищем!»
Дверь развалюхи заскрипела страшно, и вывалилась оттуда баба. Черная, страшная, горбатая какая-то. Мы с Мотей онемели. Баба вытирала плошку чистым полотенцем. Увидела нас, прищурилась.
- Это кто ж вы такие будете, девицы?
Голос глухой был и раздавался будто бы отовсюду.
- Ивана Сиверова дочь, Матрена. А это, - Мотя приобняла меня, - внучка евойная, Ганя. У нас коза потерялась. Мы ищем… Сказали, за яром…- голос Моти срывался.
- Коза, говоришь?  Нету тут вашей козы, девоньки. Не было. Что бы ей делать тут, а? А вот дочку мою забижать и вовсе не стоило. Поиграли бы с ней, побегали. Глядит-ко, в следующий раз не забидьте, а то я… Броня! – обернулась в горницу баба.
Мы с Мотей в ужасе переглянулись, и в этот момент из сараюшки, что рядом стоял, донеслось знакомое мемеканье.  Верка! Только она так мемекала – басом. Слышим- забила копытцами по стенкам – наш голос услыхала!
- Верка! Верка! – закричала Мотя. Коза замемекала громче, и тут на нас надвинулась черная тень. Ведьма стояла, возвышаясь над нами. Какая-то вовсе огромная. Глаза прямо с тарелки были – в них злоба кипела, красные жилки подрагивали.
Развернулись мы с Мотей – и прямо по огороду, по картошке – от этого чудовища. Не разбирая дороги. Через речушку бежали – я последний башмак потеряла, увяз в иле. Так потом до заморозков босая бегала.
Бежали, бежали, задыхались, только за нашим забором опомнились.
- Верка в сарае у ведьмы спрятана! – еще в сенях крикнула Мотя.
На крик вышли взрослые: дед мой, Иван Сиверов, Мотькин отец, тетка Нина с мужем, Клавдия. Услышали, замолчали.
- Дела…- крякнул Павел, муж тетки, - что-делать-то будем? - и поглядел на тестя – хозяина дома.
-Что тут сделаешь…надо соседей собрать…побольше. Да пойти, проверить,- после некоторого раздумья решил дед.
- Вичор уже… куда пойдешь, к кому? Все кашу едят, да на полати, - раздраженно ответила тетка Нина, - эх, ты-ы! – и отвесила Моте звонкую затрещину.
- Не тронь Мотьку! – вступился дед, - кто ж знал-то, что коза к ведьме сунется? Она уж пятый раз сбегает. Заколите ее, больше не сбежит.
- Приведи ее сперва! – брякнула Клавдия.
На том и порешили: дед ранехонько, пока соседи по работам не разошлись, пойдет и уговорит кой-кого к ведьме с ходить. Конечно не потому, что боится, а чтоб свидетели были.
Ночью, засыпая на полатях, мы как всегда тихонечко шептались с Мотей.
- Видала ее, ведьму-то? Вот она какая…страшная…
- Моть, а ты ее до этого видела?
- Видала пару раз. Только издали. Один раз бабы белье в реке полоскали – на мостках, знаешь? Так вот и она заявилась полоскать. Бабы говорили, после этого белье вновь грязным стало. И пахло противно.  А другой раз, когда дядька Федор ногу сломал. Да так неудачно, - с большой груши свалился, старые ветки подпиливал. Фершал**** в Донецк уехал и не было его с неделю. А у дядьки ногу раздуло – во! Тогда и додумался кто-то ведьму позвать. Пришла. Распарила в большой лохани травы какие-то, положила туда дядькину ногу. И ну ее мять! И мяла и растирала, и била по ней. Дядьке даже в горло немножко водки влили.  Больно ему было шибко. Много - ведьма не велела. Вот распарила. Привязала ногу к широкой и длинной доске, да не просто привязала, а надрала лыка заранее, и вот этим лубком всю ногу-то и укутала плотно. Шептала что-то. Я через окошко видела – губы шевелились.
- А дорого за леченье-то взяла?
- Ничего не взяла. Вот то-то и странно…
- Мотя, а что теперь будет-то?
- Что-что…не знаю, спать давай!
Утром, однако не пришлось никуда идти.
Окровавленная шкура козы лежала у забора. Дед первым нашел ее, и что–то закричал. Погрозил кулаком в воздух.
За утренней трапезой все молчали. Только когда тетка разлила кисель, дед заговорил первым:
- Бог с ней… с козой–то. Федьку она вылечила забесплатно. Пущай коза ей будет.
- А не дорого ли?..– встрепенулась неугомонная Клавка.
- Что ж сама Федора не лечила, а? слабо?
- Ой батя! Да боишься ты ее просто, ведьму-то! - ляпнула Клавдия.
- Бо-юсь?!- вскочил дед,- я- бо-юсь? А ну....
- Молчите! Молчите все! - крикнула старшая тетка Нина,- и ты, Клавка, молчи! А ты, батя, сядь спокойно!
Дед посмотрел на старшую дочь с усмешкой:
- А то -что? ...
- Ничего…- молвила Нина,- знали же, придется откупиться когда-нибудь. Так вот пусть лучше коза будет…Чем…
-Чем – кто? – вытаращила глаза Клавдия.
-Чем из нас кто-нибудь! – выпалила Нина, и вскочив из-за стола скрылась у себя за ширмой.
Больше уж никто не возражал. Разошлись, молча.
И все было бы тихо, если б в тот же вечер подвыпивший дядька Федор не нагнал ведьму по дороге из сельмага.
- Что ж ты, Варвара Прокоповна, с козой-то нашей сделала! Да поиздевалась еще! Ну сварила борщ с пампушками, шкуру-то зачем подбрасывать? Да племяшкам моим, говорят, грозилась…али врут они? - все больше распалялся дядька,- я тебе, Прокоповна, сама знаешь, до смерти буду благодарен, за то что ногу спасла, с меня и спрашивай! Батрачить пойду, а за леченье отдам! Но племяшек моих – не трогай!
- Тьфу! Дурак ты, ну как есть дурак! – воскликнула ведьма, - батрачить пойдешь?!  Иди…а ну как...- тут она приостановилась, - женись-ка ты на моей Броньке! Должок-то и спишу! -  она ехидно захохотала.
- Что? – отшатнулся дядька, - как женись? Я ж женат…- залепетал он.
- Сегодня женат, завтра нет…- спокойно молвила ведьма, тяжело ступая в разбитых башмаках по камням.
- Чур...чур меня, чур! - замотал руками и головой дядька Федор. Не выдержал, охнул, и побежал вдоль по улице, заламывая руки.
Ведьма тяжело пошла дальше, криво улыбаясь.
Мы этого ничего и не знали, потом только дядька рассказал, когда случилась сама история…
Ровнехонько на той же неделе. Под вечер.
Сенокос приближался.  А покосы-то они как? Где место попрохладней, да повлажнее -  там трава еще постоит.  Где сухо, да ветрено – косить надо в первую очередь. Вот и пошли мы с Мотей покосы смотреть, разбирать, прикидывать -  где сперва косить, следующим утром.
Шли сначала перелеском. Воздух хороший, но душновато. Потом в поле вышли. Тут вовсе жарко. А закат на Украине долгий стоит, розовый. В траве перепелка тетекает, хорошо! Где-то ручеек звенит, переливается. Земляника опять же - целую полянку нашли, пока не съели – не успокоились.
Только вдруг меня морозить стало. Странное такое ощущение – вроде жарко, а по спине этакий холодок пробегает. И неуютно как-то.
- Пошли, - говорю, - Мотя. Будет нам земляникой баловаться. Покосы ждут.
- И то верно,- Мотя говорит,- пошли ужо.
Вышли мы на тропинку, да вдруг услышали… Будто бы рой жужжит, или ветки хрустят потихоньку. Позади нас поворот был, так вот из-за поворота того звук доносился. Нарастал.  Глянули мы друг на друга.
- Что это, Моть?
- А я почем знаю...- а у самой губы побелели.
И видим – из-за поворота, на тропинку, вдруг выскочил большой клубок. Серый, коричневый – не разобрать. Вертится, вертится – аж дух захватывает, как быстро!  Из-за верчения этого совсем непонятно - из чего он. Клубок да клубок. Ком. Но какой-то лохматый и страшный.
Кинулись мы бежать от него, куст – не куст, балка – не балка*****… А убежать не можем! То справа нагонит нас клубок, то слева высунется! Бежали мы с Мотей, бежали, выдохлись. Оглянулись – тихо. Не видать ничего. Повалились мы на землю – отдышаться не можем. Не пришли еще в себя – глядь! Клубок этот из-за пригорка –шуррхх! И на нас.
Снова побежали. По терновнику, по колючкам! Я там последнее платьишко пооборвала. А ноги-то, ноги! Где об камень ударишь, где на репей наступишь. Клубок мелькал - мелькал сзади, да снова пропал. И мы остановились. Сил не было.
- Слышь, Ганя! Это же она! Ведьма!
- Ой, Мотя…- и ноги у меня подогнулись.
- А раз так – стой спокойно, она ничего нам не сделает!
- Как это не сделает? Не убьет нас?
- Нет. Ведьмы первого и последнего в семье не трогают.
- Мотя…
- Гляди! Ты старшая у отца с матерью, а я младшая! А что б ей неповадно было, я вот, сейчас…- и она схватила с земли увесистый камень.Схватила, а у самой руки дрожат. Но она старшая, ей бояться перед мной вроде как стыдно…
Тут показалось мне, что земля дрогнула. Видим, летит на нас клубок, по земле катится, а за ним след остается. Трава вянет. Схватила меня Мотя, перед собой поставила, и держит крепко, чтоб я не вырвалась. Так и стоим посередь тропинки одна за другой. Мне так страшно стало, я глаза зажмурила:
-Мамочка, мамочка, ма-амочка…
И Мотя от страха в меня что есть силы вцепилась.
Подкатился клубок – нас холодом обдало, ровно зима настала. Начал вокруг нас с сумасшедшей скоростью круги давать. Каждый круг все уже, уже… А мы и вовсе стоим не помня себя от страха. Чувствую, ноги слабеют, упаду скоро.
Вдруг Мотя улучила момент, когда клубок близко был,  бросила в него камень.  Вскрикнуло что-то, словно от боли. А клубок и вовсе обезумел – прокатился у нас между ног, и в пыль рассыпался. Ноги с внутренней стороны льдом обожгло.
Сколько мы пробыли там – не знаю. У обеих ноги отнялись, сели мы на траву. Даже говорить сил не было. Рады были что живы остались.
Но сиди- не сиди, а ночь на носу. Какие уж покосы, домой бы добраться до темноты. Еле как мы встали и побрели потихоньку обратно. В калитку зашли – совсем темно стало. Тут к нам и родня кинулась:
-Что с вами?!
Глянули мы в Клавкино маленькое зеркальце. Бледные обе до синевы, чисто покойницы. И голос у обеих пропал. Так и молчали неделю, пока не отошли.
От фельдшера мы после про ведьму узнали. Иван Федотыч, так фельдшера звали, заходил иногда к деду побалакать, рюмашку пропустить. Он и рассказал, что Бронька ночью прибежала к нему: ревет, зовет куда-то, а сказать и вовсе ничего не может. Схватил фельдшер свой чемоданчик – он никогда с ним не расставался по старой привычке, и вышел в ночь за Бронькой. Та привела его к матери.
У ведьмы была рана на голове, не особо большая, но кровила сильно. Пришлось Ивану Федотычу швы наложить, зеленкой помазать.
- Кто это вас так? – наконец осмелился спросить фельдшер, - в сельсовет идите – заявление писать.
Ведьма ничего не ответила, только глаза скосила. И почему-то понял Иван Федотыч, что никуда она не пойдет.
- Как хотите…- пожал он плечами, - я бы на вашем месте…, -  и вдруг осекся.
- Понимаешь, - говорил он деду, – мажу зеленкой ей висок, а руки ее рядом мечутся – от боли, видно. И вдруг на одну минуту остановились. Веришь ли, вижу – не руку человечью, а навроде как лапа лягушачья – зеленая с перепонкой.  Ну я и дунул оттуда! Как только чемоданчик не забыл…
Больше мы ведьму не видели.  Вскоре всей семьей и вовсе в Волноваху перебрались, к брату деда. Это ближе к Донецку, чем была наша деревня. Там я с братом встретилась.  Он уж высоконький к тому времени стал, обрадовался мне сильно.  С Мотей подружился.
С Мотей-то мы часто эту историю вспоминали. Знакомых, кто с бывшей деревни приезжал,о ведьме спрашивали. Только ведь у каждого свои дела – заботы, пожимали плечами, дескать,ничего не знаем.  Не слышали. А взрослые нам потом крепкое внушеньеце сделали, за ведьму эту. А причем тут мы – так с Мотей и не поняли. Наверно, на всякий случай, чтоб не лезли куда попало.
Такие дела… А ты кашу-то манную, правда, завтра есть будешь? Пойду на кухню.  Манку на утро найду. Эээ,  вон и родители стучатся… А ты молчи. Поняла? Молчи и спи.
- Поняла бабушка….
                * * *
Прошло уже столько лет со смерти бабушки, прожила она, слава Богу, долго, но до сих пор мне памятен её рассказ тем  давним вечером.


В девятнадцатом году*- имеется в виду 1919 год.
Царь Николай** - здесь - Николай Второй, последний русский царь.
Ганя*** - имя бабушки было Агафья, Ганя - домашнее имя.
Фершал**** - фельдшер (искаж.)
Балка***** - так на Украине часто называют овраг.