Ничего увы не осталось...

Ничего увы не осталось.
Ничего... Лишь пустая душа.
Ну, а дева, что раньше смеялась,
В полумраке ночном, умерла.

У неё были русые кудри.
Голубее небес, глаза.
И лицо белей сахарной пудры.
Голос звонче, чем трель соловья.

Её талия тоньше березы.
Её руки нежнее, чем шелк.
Красивее бутона розы.
Как Господь её не уберег?

И душой она чище гораздо,
Чем ключ у истоков реки.
Но лишь людям поверив напрасно,
Оплатила чужие грехи.


Каждый что-то просил у той леди.
И она не могла отказать.
И ни золота, и ни меди
Не могла от кого-то принять.

Всё за даром, всё от души.
И всегда улыбалась, любому.
Но какие-то подлецы
Как-то раз преградили дорогу.

Ни спросили ни слова, ни имени.
Ни сказав ничего подошли.
Посмотрев на неё, опрокинули:
"Ты подходишь, а ну ка пошли"

И схватили они её за руки,
Что с шелком сравнимые были.
И впились в её сладкие губы,
Что еще никого не любили.

Они рвали на ней одежду.
Они били её по лицу.
Они убивали надежду
В полумраке ночном, в лесу.

И ей раздвигали ноги,
Насилуя снова, еще раз.
Её страданья не многим
Удалось пережить бы в этот час.

Она и кричала, и плакала,
Но помощи не дождалась.
Хваталась руками за ветки
Цепляясь за жизнь, рвалась.

А эти твари бездушные
Лишь громко смеялись, пронзительно.
Хватали за волосы, мучили
Несчастную девочку. Длительно.

Всё снова и снова насилуют.
Всё снова и снова бьют.
Она об одном лишь молила
"Ну кто-нибудь... КТО-НИБУДЬ"

Насытившись твари вдоволь,
Бросив её умирать,
Ушли, отыграв свои роли
Подонков, каких не сыскать.

А девочка вроде дышит.
А дева еще жива.
Но больше никто не услышит
Её звонкого смеха с утра.

Она больше не скажет ни слова.
Никому больше не улыбнется.
Никогда не выйдет из дома,
Ни днем, ни с заходом солнца.

Её, что милее не сыщешь,
Загубил этот гребаный мир.
Ведь она никого не любила,
И никто её не полюбил.

Ничего увы не осталось.
Ничего... Лишь пустая душа.
Ну, а дева, что раньше смеялась,
В полумраке ночном, умерла.