Старик

Как-то на шахте, безусый студент,
Практику я проходил, как обкатку.
Помнится, выдали мне инструмент -
Ломик доверили, кайло, лопатку.
И закрепили меня за седым,
Грубым таким и нахрапистым дедом,
Только и я, хоть и был молодым,
Но не из тех, кто покорно шёл следом.
Мне самому не клади пальцы в рот,
Тоже могу, когда нужно, быть грубым,
Сам я Хоттабыча взял в оборот,
Сам показал и характер, и зубы.
И заявил: Ты ещё хоть куда,
Крепкий такой старичок, не подарок,
Видно на ферме, не зная труда,
Проошивался ты возле доярок.
И пил самогонку из буряка,
А в старости вот, откровенно скажем,
ПОняв, что хватит валять дурака,
В шахту пошёл за рублем и за стажем.
Думал – он вспыхнет, крича и кляня,
Но, молча поправив седые пряди,
Странно он так посмотрел на меня,
Что-то такое мелькнуло во взгляде.
Что подавился я вмиг языком,
Будто с разбега ударился в стену,
Занялся скудным своим тормозком,
Молча мы с ним отработали смену.
И по дороге с работы домой
Уши горели в январскую стужу,
Напрочь утратил душевный покой,
Словно прилюдно уселся я в лужу.
Разные мысли сплетались в клубок,
Прямо не мог отыскать себе места.
Но поработал я с ним бок - о бок
И раскусил из какого он теста.
Многое стало понятней, видней,
Так, что невольно, тот самый Хоттабыч
Был для меня через несколько дней
Незаменимый и нужный Михалыч.
Шахта умерила гонор и спесь,
Вскоре забылась та глупая вспышка,
Целую смену ни стать, ни присесть,
Выпала, впрочем и нам передышка.
Я попытался заполнить досуг,
Но невзначай растравил ему душу
И инстинктивно почувствовал вдруг,
Что предстоит мемуары мне слушать.
Длинный Михалыч затеял рассказ,
Как - то по свойски присев со мной рядом,
Но после первых же сказанных фраз
Сразу ушёл в себя мысленно взглядом …
Сам я нездешний, залётный варяг,
Стать сиротой довелось рановато ,
В том, что застрял теперь в ваших краях
Только лихая судьба виновата.
Исколесить мне пришлось полстраны,
Я ведь геолог был, вечный бродяга,
Мне заменяли семью и родных
Преданный пёс да лошадка – трудяга.
И в сорок первом, в начале войны,
Я без семьи оставался, без дома,
Сам, на подъёме народной волны,
Дверь отворил в кабинет военкома.
Мог бы, конечно, прикрыться "бронёй",
Это входило тогда даже в норму,
Мне же казалось позорной вознёй,
Вскоре надел я солдатскую форму.
Всё, что вчера волновало меня,
Стало далёким и как-то поблекло,
Сутки на сборы, в дороге три дня,
Сходу попал прямо в самое пекло.
Под ураганным немецким огнём
Часто минуты тянулись годами,
Небо пылало и ночью, и днём
Над оставляемыми городами.
Долго везло, но в одной из атак
Смерть оказалась совсем уже рядом,
Яркая вспышка, за ней - полный мрак,
Память отшибло разрывом снаряда.
В чувство привёл меня холод и звон,
Звон в голове, как гуденье набата,
Немец, зараза, здоровый как слон,
Тыкал под рёбра стволом автомата.
Сроду не думал, что ждёт меня плен,
Горя и так натерпелся немало,
Много война принесла перемен,
Ну, а тогда  и совсем доконала.
Помню, как в первые пленные дни,
Хмуро шагая в осеннюю слякоть,
Тем утешался, что нету родни,
Что некому будет за мною плакать.
Так, под конвоем, в Европу попал,
Лагерь за лагерем, чудом не сгинул,
В Польше, в Германии торф я копал,
Даже во Франции гнул свою спину.
Не перечесть сколько всяких невзгод
Я перенёс в моей каторжной доле,
Сколько всего насмотрелся за год
И натерпелся в фашистской неволе.
Хоть и казалась она иногда
Вечным ярмом, но казак по породе,
Я ни на день, ни на час, никогда
Не расставался с мечтой о свободе.
Выбрав дождливую ночь потемней,
Я проскользнул сквозь посты и заборы,
И сторонясь и людей, и теней,
Как угорелый рванул сразу в горы.
Там укрывались отряды "макИ"*
И беглецы избежавшие смерти,
Выпить, гульнуть, как один мастаки,
Но и в бою настоящие черти.
Вновь воевал, как-то раз, например,
Ловко устроили немцам засаду,
Позже французский штабной офицер
Орден вручил мне, большую награду.
Но я оставался самим собой,
В боях рисковал не награды ради
И встретился там со своей судьбой –
Была санитарка у нас в отряде.
Как-то взялась перешить мне шинель,
Потом угостила лесной малиной,
Звали её по французски - Нинель,
Я же по русски прозвал её - Ниной.
Я был один, Нина тоже одна,
А получилось, что стало нас двое,
Страшную дань собирала война,
Но мёртвое – мёртвым, живым – живое.
Весной одарила меня Нинель
Смешным и горластым таким сынишкой,
Она называла его Мишель,
Я, в честь отца, называл его Мишкой.
БоИ откатились от наших мест,
Мирным стали дела и заботы,
Я, обойдя все кварталы окрест,
Нашёл неплохую вполне работу.
Рад был, что смерть разминулась со мной
И стороной обминали напасти,
Помню – приходишь с работы домой
И понимаешь, что вот оно – счастье.
А вскоре настал и войне конец,
Ныло в груди и тоска задавила,
Ночью приснился покойный отец,
Позвал поклониться родным могилам.
Тут ещё стали на каждом шагу
Душу травить и манить эмиссары,
Всё, мол, простят вам, что сдали врагу
И никакой не последует кары.
Ждёт – не дождётся вас Родина - мать,
Тоскуете ведь за родной землёю,
В общем решился я съездить, узнать
И возвратиться назад за семьёю.
Начались сборы, а что собирать?
Мы обрасти не успели вещами,
Добра всего было – стол и кровать,
Да и на Родине рай обещали.
Тихо сынишка проплакал всю ночь,
Нина сказать не могла мне ни слова,
А я отгонял все тревоги прочь,
Верил, что скоро увидимся снова.
Помню вокзал, где в дыму сигарет,
Переживая толклись горемыки,
Из русских, французских, слов винегрет,
Тянет вернуться и вроде привыкли.
Но возвращались, была – ни была,
Ведь многие, как по живому рвали,
Женщин бросали, друзей и дел ,
Таких нас на целый состав собрали.
Тронули, с Богом, вдруг – грохот и стон,
А в уши, как буд-то заткнули вату,
Это "прощаясь", в соседний вагон
Кто-то украдкой подбросил гранату.
Господи! Мир же, конец был войне,
Но не смирилась какая-то гадость,
Случай тот здОрово, помнится мне,
Всем омрачил возращения радость.
Чуть успокоил знакомый мотив,
Легче дорога становится если,
Чувства свои хоть на час отпустив,
Скрасить её задушевною песней.
Вот и граница - в ночной темноте
Отблеск вокзала, составы теплушек,
Каждый к окошку приникнуть хотел,
Невольной слезой облегчая душу.
Родина!!!
Рядом послышались крики команд
И замелькали фигуры военных,
Рвались собаки с ремней у солдат,
Ждали кого-то – Зе. Ка. или пленных.
Видим – надутый такой фанфарон,
Входит майор, красномордый, испитый,
Всем приказал выходить на перрон,
Мне показалось – сейчас будет митинг.
Только приём был устроен иной,
Не позабуду его я до гроба.
Кто-то шепнул за моею спиной,
Что поджидает нас чёрная роба.
Вместо плацкартных билетов домой
"тройки" уже подготовили списки,
Дадут по статье пятьдесят восьмой
Всем по десятке и без переписки.
Вот как нас встретила Родина - мать,
"Свору шпионов, врагов, отщепенцев".
Да и порядки, ни взять и ни дать,
Точно такие же, как и у немцев.
Так же – за всё отвечать головой,
Так же – собаки оскалили морды,
Не лучшего немецкого был конвой
И офицер – тупорылый, но гордый.
Слушай, майор, ну какой же я гад?
Даже французы вручили мне орден,
Но схлопотал сапогом я под зад
И кулаком, по шпионской, по морде.
Вновь закрутила меня круговерть,
Вновь пересылки, вокзалы, этапы,
Как-то подумал, что лучше бы смерть,
Чем так, добровольно, попасть к ним в лапы.
Мучили мысли – а как там жена?
Скажет: Пропал и ни слуха, ни духа.
Может решить, что уже не нужна,
Что всё же нашла меня смерть - старуха.
Ползла бесконечная лента шпал,
Тянулись мосты и речные плёса,
И причитая: Про - пал - ты, про - пал,
Гулко в мозгу выбивали колёса.
Прямо в дороге застала зима,
Капли надежды уже не осталось,
Здравствуй, седая, ну вот, Колыма,
Время пришло и до нас ты добралась.
В лагере встретился разный народ,
День в нём порою казался мне веком,
Всё пережил, на две жизни вперёд,
Честным остаться сумев человеком.
Хоть и далОсь это мне нелегко,
Груз непомерный лежит за плечами,
То, что казалось уже далеко –
Снова и снова приходит ночами.
И до сих пор, если только во сне
Зона приснится, бараки, охрана, -
Гробом покажется сразу постель,
Память заноет, как старая рана.
Если там не был – не понять вовек
И не постичь постороннему толком,
Как к человеку другой человек
Мог относиться затравленным волком.
А при Хрущеве скостили мой срок,
Многим невинным вернули свободу,
И заодно хоть какой-то урок
Дан был Никитой сановному сброду.
Но не вернуть мне загубленных лет,
Да и семью мне искать бесполезно,
Был вместо паспорта "волчий билет",
Занавес был между нами "железный".
Не вылезай, нетО снова сошлют,
Хоть и прощённый, но всё-таки враг ты,
А к старости нужно искать приют,
Вот и приехал в Донбасс я, "на шахты"…
Грустный такой получился рассказ,
Есть в нём обида, душевная мука
И убеждаешься в тысячный раз –
Жизнь вообще невесёлая штука.
Я, упрекая себя до сих пор,
За неуместную, злую потешность,
Помню тот взгляд и безмолвный укор
И то, что обманчива, очень, внешность …
                2010
  *"макИ" - французские партизаны.